любовь забывается! Остановилось что-то в груди, кровь прилила к лицу. Спокойно, спокойно… Отвечать нужно ровным, равнодушным голосом.
–Алло?
–Люда? Здравствуй, Люда. Это Анатолий.
Боже, как бьётся сердце, в голове что-то звенит, и не видит она ничего вокруг себя.
–Да, Толя. Слушаю.
–Люда… Я хотел с тобой встретиться.
Нужно выдержать паузу.
–Хорошо. А когда? У меня не очень много времени. Знаешь ли, дела…
–Люда, я не задержу тебя надолго. Давай через час.
Ни в коем случае нельзя быстро соглашаться. Тем более через час она не успеет. Душ надо принять, высушить волосы, накраситься…
–Лучше в пять часов.
–Ладно, в пять. Знаешь кафе на перекрёстке, где кинотеатр?
Знает ли она? Да ведь они ходили туда с ним не раз… Это кафе ей между прочим снилось. Когда-то там была живая музыка, они танцевали. И в её сне они танцевали тоже. И Толик был там всегда ласков с ней – как в те первые дни её счастья, пока он ещё не познакомился с Миленой.
–Да, знаю. До встречи.
Она отключилась первая. Она и раньше всегда отключалась первая – боялась, как бы он не передумал. Глупо, конечно, если бы передумал – перезвонил. Или бы просто не пришёл. Но у неё тогда был такой детский страх – не встречи. Она каждый раз боялась брать трубку – вдруг он отменит свидание. Как будто если она спрячется за неотвеченный звонок, свидание не отменится ни за что. Она даже просила Толю записать в её записную книжку число и время. Не потому что боялась забыть эти сулящие счастье цифры, а потому что записанное его рукой казалось ей более надёжным, более обязательным. И в течение всего следующего дня она любовалась на эту запись. Держала записную книжку в кармане рабочего халатика. Нарочно бегала в туалет лишний раз, чтобы посмотреть заветную страничку втайне от всех. Открывала записную книжку и закрывала. Знала не только наизусть дату – помнила каждую вкривь написанную на ходу закорючку. И день тогда проходил быстрее, и ожидание казалось не таким тягостным. Ей казалось, что если Толичка сам написал время своей рукой, это всё равно, что дал клятву, которую никто – ни он, ни тем более она, не могут нарушить…
…Да, в ванной комнате давно уже пора было бы сделать ремонт. Людмила быстро сбросила джемпер и джинсы, кинула одежду на старую стиральную машинку. Неужели даже клеёнка всё та же? И ей впервые пришло в голову, что стирает бельё наверняка мать. Миленке самой наливать воду через шланг, потом сливать в унитаз, вручную выжимать тяжёлые простыни и пододеяльники и в голову бы не пришло. Она и раньше никогда к машинке не подходила. И газовую колонку нужно было бы давно поменять… Зря она не взяла с собой французский шампунь. Сначала хотела, а потом подумала, чего тащить – едет максимум на один день. Опытным взглядом оглядела полочку. Вот этот блонд наверняка Миленкин, мать закрашивает седину дешёвенькой красочкой. А это для кого? Мила взяла в руки фирменный пузырёк. Ого! Мужской. И довольно дорогой. Неужели для этого Сергея? Любопытно всё-таки на него посмотреть.
Как приятно стоять под горячим душем. Стоять, чувствовать, как упругие струи обтекают тело и думать, что через два часа, нет уже через полтора, она увидит Толю. Она не видела его столько лет! Он, наверное, стал лысеть… Она даже засмеялась – ну и что? Он теперь снова женат, у него двое детей. Она подумала об этом совершенно спокойно. Почему-то к новой его жене она совершенно не ревнует. Новая жена остаётся как бы за кадром её, Людмилиной жизни. Враг у неё только один – Милена. Ну, ещё и мать. Раньше она думала, что и отец – он ведь мужчина, мог бы ведь как-то поговорить с Толиком, повлиять, но не сделал. А может и мать не дала. Но отцу она уже теперь счёт предъявить не может. Да и какая теперь может быть плата по этим счетам?
А вот фен здесь теперь почти профессиональный. Новый, хорошей фирмы. Старый, наверное, перегорел. Вот Миленка и расстаралась. А может и мать – для любимой доченьки. Хотя Миленке с её тонкими волосами и старый-то был чересчур… Когда сестричка только родилась, мать рассказывала, как Люда подходила к кроватке и смотрела на Миленку не дыша – боялась, что та исчезнет, как роскошная кукла, которую однажды кто-то из гостей-девочек принёс на её день рождения поиграть. И хотя Людмила до самого конца праздника надеялась, что куклу в конце концов оставят ей, девочка-хозяйка уходя, куклу хладнокровно забрала. И ещё нагло заявила на прощание, что Люда капнула кукле на платье. И хотя это было самое настоящее враньё – старое пятно на кукольном подоле Люда заметила с самого начала, она даже не могла возразить. Просто стояла и смотрела, как сказочную красавицу довольно небрежно засовывают в старый полиэтиленовый пакет и спокойно берут подмышку.
Мила ухмыльнулась этому воспоминанию, укладывая волосы феном в короткую деловую причёску. Давным-давно уже избавилась она от глупого пучка на затылке, а вот от воспоминания, как любил Толя осторожно трогать этот пучок – избавиться не смогла. А Миленка, кстати, судя по фотографии в «гостиной», так и носит свои светлые волосы набок. Раньше-то, как и Людмила, скручивала их в узел почти у шеи, а теперь, судя по всему, молодится – подстриглась до плеч и сделала химию.
Ну что же, Людмила готова. Джинсы, новый джемпер – взяла на всякий случай с собой, сумка через плечо. Могла бы поехать в кафе на машине, да жаль, внедорожник не успела купить. Смотрелась бы выигрышнее. Люда заглянула в кухню, через стеклянную дверь. Что это? Мать сидит на отцовском месте у холодильника и смотрит в пустоту. Никогда Мила не видела у неё такого лица. Будто не живая она уже. Будто сама превратилась в скелет.
–Мама! – Люда махнула рукой. – Мам! Я ухожу.
–Куда? – Мать очнулась, а взгляд ещё отсутствующий, будто она уже на небесах.
–В кафе, где кинотеатр. Толик позвонил.
–Толик… А Милены всё нет.
–Мам, я тебе из кафе позвоню. Если что, подъеду к закрытию в поликлинику. Узнаю.
–Подъедь. – Мать встала, пошла в коридор, чтобы закрыть за ней дверь. -А лучше бы прямо сейчас. Можно и с Толей.
Опять? Опять вмешивать в это дело Толика?! Люда обернулась, выходя на лестницу. Прошептала сквозь зубы:
–Лучше не зли меня сейчас. Поняла?
–Чего тут не понять. – Тихо и даже спокойно отозвалась мать. Но пока Люда спускалась, она так и не услышала, чтобы захлопнулась на площадке их дверь. Видимо мать всё стояла, прислушиваясь к шагам.
-–
Кафе теперь тоже стало