Трейси побледнела. Она отвернулась и сделала вид, будто рассматривает диптих, написанный Габриелем Метсю. Голосом, уже не так твердо звучащим, она повторила:
— А что потом?
— Ничего особенного. Я возобновлю торговлю с американскими колониями, даже не потрудившись поменять посредников, однако Фактория Монро будет переименована в Факторию Муира. И с тех пор моя соль будет служить моему личному обогащению. Мне не придется больше покрывать безумные расходы обоих ваших братьев или распределять доходы между высокопоставленными акционерами, которых ваш отец осыпал акциями, чтобы снискать себе новые милости.
Августус поморщился, демонстрируя отвращение к подобным методам.
— Наступает новый век, и теперь торговля — дело серьезных людей. Час Муиров пробил. Но что может быть лучше, Трейси? Вы ведь тоже носите эту фамилию. Вы помните об этом?
Трейси ничего не ответила, она по-прежнему смотрела в сторону.
— Я прекрасно знаю, о чем вы сейчас думаете, — продолжал Августус. — На какую сторону переметнуться. Через пять лет мы станем не только самой богатой семьей Англии, но, возможно, самой богатой семьей из всех, что когда-либо существовала на Западе. Я был бы удивлен, если бы ваша дочерняя жалость одержала верх над вашей жаждой денег и почестей.
Трейси посмотрела на мужа с видом побежденной. Августус подошел к Трейси и положил руку ей на плечо: — Будем говорить откровенно: я вас не люблю, вы меня не любите. Я вас никогда не любил, и вы никогда не полюбите меня. Наш брак был сделкой. Так продлим ее: вы будете довольствоваться своим положением и жить в этом дворце. Но вам не придется менять свои привычки, за одним исключением. Отныне вы будете не женой «славного немца», как здесь меня дразнят, а женой «злого Муира», которого вскоре все будут ненавидеть всей душой!
В саду дети играли в мяч со своими гувернантками. Трейси с содроганием заметила, что гувернантки обращаются к детям на немецком языке.
Еще одна причина для ссоры с лордом Джозефом. Патриарх клана Монро всегда был против, чтобы его внуков учили на родном языке их отца.
— И последнее, — сказал Августус, усаживаясь в кресло. — С этой прихотью, из-за которой мои дети и вы носите двойную фамилию Монро-Муир якобы потому, что первая фамилия славнее второй, покончено. Отныне мои дети будут Муирами и только Муирами. Надеюсь, вы меня поняли.
Муир сделал жест рукой:
— Вы можете идти.
Трейси встала.
— Здесь ужин подают в половине седьмого.
Оставшись один, Августус поднял крышку клавесина и сыграл несколько тактов из Шютца, чья священная музыка была неприемлемой для этих тупых англичан. Будучи добропорядочным лютеранином, он в конце пропел:
— Einfeste Burg ist unser Gott… [1]
Тем временем в Гравесенде продолжались празднества, посвященные прибытию трех кораблей Монро.
Лорд Джозеф пригласил наследную принцессу Анну и других членов королевской семьи взойти на борт «Раппаханнока», чтобы осмотреть пушечные батареи. Он же последует за ними.
Комиссары Военно-морского бюро и инженеры Дептфорда были разочарованы — они остались на набережной. Им так и не удалось проникнуть в тайны «Раппаханнока».
Едва члены высокородной делегации ступили на палубу адмиральского корабля, как Бат Глэсби, человек Муира, грубо загородил проход лорду Монро. За Глэсби стояли два солдата, державшие на плече алебарды.
— Что вы делаете, Глэсби? — прорычал старый Монро. — Убирайтесь отсюда!
— Вам запрещено подниматься на корабль, мсье. Равно как и любому члену вашего клана.
— Хотел бы я на это поглядеть… Кто запретит мне подниматься на борт моих кораблей?
Глэсби пальцем указал на голубые штандарты, развевавшиеся над тремя кораблями.
Под монументальной «М» вместо древнего девиза семьи Монро «Arda para subire», то есть «Гори, чтобы возвыситься», красовался новый девиз, девиз семьи Муиров: «Deux providebit» — «Бог предвидит».
Огромная «М» отныне означала не «Монро», а «Муиры»! Задыхаясь от ярости, лорд Джозеф закричал: — Приведите ко мне Августуса Муира!
Человек, на которого до сих пор никто не обращал внимания, вдруг вызвал всеобщий интерес.
Муира искали повсюду. Отсутствие незнакомца вызвало еще больший интерес.
Толпа передавала его имя из уст в уста. Большинство спрашивали друг друга:
— Но кто такой в действительности этот Августус Муир?
Бэтманы
1699 год
Задолго до того, как впередсмотрящий закричал, что видит землю, над кораблем пронеслись бакланы, затем пара чем-то встревоженных чаек.
На палубу ворвался живительный запах. После девяти недель качки на океанских волнах пассажиры «Фэамонта» все же узнали этот аромат, прилетевший с запада: сладостная смесь запахов растений, жирной земли, насыщенного кислородом воздуха… Какая разница, что это был за запах на самом деле! Путешественники ловили его каждой клеточкой кожи, всем телом дрожа от радости. Они ощущали запах того, чего были лишены на морских просторах: запах пресной воды, свежих продуктов, неподвижной тверди, разнообразных ландшафтов, церкви, где они смогут вознести благодарственные молитвы Спасителю… Одним словом, запах своей родной стихии.
— Кто не ждал в море сигнала, который возвестил бы об окончании путешествия, тот не знает, что такое дрожь нетерпения, — заметил священник Шелби Фрост.
На глазах у Гарри и Лили Бэтманов выступили слезы.
Америка предстала перед ними бесконечной полосой белого песка, по которому были разбросаны дюны. За ними росли сосновые леса, а вдалеке, на горизонте, вздымалась горная цепь, сливавшаяся с облаками. Нигде не было видно следов присутствия человека.
Капитан «Фэамонта» и лоцман совещались. Пасмурная погода и вышедшие из строя навигационные приборы лишили их возможности определить точное местоположение корабля. Они могли плыть или к самому северному анклаву английских колоний в Америке, к Мэну, или к унылым пляжам бухты Чезапики. Тысяча километров неуверенности!
Присутствие черноголового кита, который ждал солнца, чтобы погреть себе спину, полет бакланов и несколько дрейфующих льдин призывали к осторожности: арктические течения были где-то поблизости. Капитан решил плыть на юг. По его мнению, Север с его бастионами, возведенными в устье реки Святого Лаврентия, был слишком «французским».
Шквальный ветер отогнал «Фэамонт» в открытое море. Берег исчез из вида, но корабль быстро набирал скорость. Вскоре вновь стал виден берег. Корабль приближался к обитаемой бухте Кейп-Код.
Стоявшие на палубе Гарри и Лили увидели небольшую колонию Плимут. Сотня английских сепаратистов выбрали это место, чтобы создать благочестивую, сплоченную общину верующих, которые неукоснительно следовали бы Божьим заповедям. Однако через шестьдесят лет после прибытия «Мейфлауэра» Плимут пришел в упадок, а его обитатели, как и пуритане Бостона, враждовали между собой, причем из-за своих идеалов.
Впрочем, для путешественников это не имело значения. Укрепленный город появился вовремя: на «Фэамонте» питьевая вода осталась лишь на слизистом дне бочек, пиво закончилось, а порции солонины были сведены к скудному пайку голодных лет.
Бэтманам приходилось особенно тяжело. Они не оплатили проезд и не принесли с собой на корабль ни пива, ни мяса. С каждым разом по требованию других пассажиров им давали все меньше еды.
Для Бэтманов бегство из Дублина и что путешествие были затяжным душевным кризисом. «Фэамонт» мог затонуть или добраться до Нового Света, все равно они нигде не ждали для себя свободы. «Потому что виноград, который ели наши предки, был незрелым, мы до сих пор чувствуем во рту оскомину», — гласила библейская мудрость.
Потомки были заложниками грехов, совершенных их предками.
Близкими или далекими.
И они должны были за это платить.