Нет, это были не добрые времена, а кровавые кошмары.
Все, чего я хотел, — укрыться в каком-нибудь совершенно спокойном месте, где никто не будет беспокоить меня, а мне не придется ни на кого поднимать руку. Я рассеянно думал о тихих, мирных джунглях Симабу, среди которых провел детство, — как же редко я там бывал все остальные годы! — и теперь сожалел о том, что мне пришлось уехать оттуда.
Конечно, никаких надежд на то, что мне хоть когда-нибудь удастся вновь побывать в тех местах, не осталось, и поэтому я постарался выкинуть воспоминания из головы.
По крайней мере, пытался я утешиться, появился шанс избежать мести Совета, если я откажусь принять его предложение. В этом случае мне должно помочь волшебство Тенедоса. А после этого остается всего лишь самому спастись от мести самого могущественного в мире волшебника.
И еще: неужели я действительно полагал, что Тенедос, волшебник, никогда не забывавший и не прощавший своих врагов, — разве что на то время, пока нуждался в них, — на самом деле позабудет тот удар, которым я сбил его с ног во время сражения при Камбиазо? Можно ли было поверить в то, что, если я помогу ему вернуть себе трон, он впоследствии не отвернется от меня и не обратит против меня ужасную месть, самую изощренную из всех, что способно породить его одержимое дьяволом сознание?
Мной овладела тоска, но я прогнал ее прочь, вновь вернувшись к своим грезам о Симабу, плотной стене джунглей, негромком стуке дождевых капель, о пруде, над водой которого поднимались замшелые камни, о том, как я, еще маленький мальчик, мог дважды завернуться в огромный лист, о маленьком костерке, горевшем под котелком с рисом и фруктами, которые мне удалось набрать. Я вспоминал напоминающие лай крики оленя-замбара, отдаленное ворчание тигра и то, что мог вглядываться в завтра, не испытывая страха, а лишь ожидая чего-то обещанного.
Неожиданно для себя самого я заметил, что мои губы шевелятся и я шепчу молитву маленьким домашним богам: Вахану, обезьяньему богу Симабу, и Танису, богу-покровителю нашего рода.
Должно быть, я заснул, потому что следующее, что увидел, был Дубатс, обращавшийся ко мне, и яркий солнечный свет, бивший в окна. Ко мне явились посетители.
— Пришли его… или ее сюда, — сказал я, ощущая беспричинную веселость.
Визитерами оказались командир хранителей мира Эрн и его адъютант, мускулистый здоровяк с лицом, изборожденным шрамами. Его звали Салоп.
Я не знал, было ли известно советникам, что Эрн ненавидел меня по множеству причин, и одной из них было то, что я обнаружил обоз с его личными припасами, когда мы удирали из Джарры. Его солдаты, ковылявшие босиком по снегу, в то время были счастливы, если им удавалось раз в два дня разжиться куском мяса от промерзшего трупа давно павшей лошади. Я приказал раздать все деликатесы воинам и сказал Эрну, что если он не выполнит мой приказ, то я сорву с него погоны и выдам солдатам, что, в общем-то, означало смертную казнь.
Посетители были вооружены мечами и кинжалами. Оба были одеты в серую с красным форму хранителей мира; правда, мундиры у них были украшены золотыми нашивками, как и подобает людям, для которых занимаемое положение — это все, а честь — ничто. Эрн держал в руке пакет, который положил на стол.
— Мой человек, Каталька, сообщил мне, что тебя доставили в Никею, — холодно сказал Эрн. — Наши Великие Советники просто глупцы: они всегда уверены в том, что могут использовать моих воинов, а я ничего не узнаю об этом.
— Я и понятия не имел, что ты не был посвящен в их план, — ответил я.
— Не считай меня дураком, — огрызнулся Эрн. — Я знаю, что они уже решили вернуть тебя обратно и сделать из тебя шавку, чтобы ты хватал за пятки своего прежнего хозяина.
— Учитывая ваше собственное поведение, я думаю, что вы вряд ли можете называть кого-нибудь шавкой, — не задумавшись ни на мгновение, парировал я.
Салоп зарычал и шагнул вперед. Эрн схватил его за руку.
— Нет, — сказал он, — мы поступим не так. Салоп злобно хмыкнул и отступил в сторону, не сводя с меня взгляда.
— И они не только возвращают тебя назад, но и хотят позволить тебе украсть мою славу, отдать тебе моих воинов. Наглые засранцы!
— Наверно, они считают, что ты не смог бы вывести лошадь из горящей конюшни, — сказал я, не желая думать о том, как отреагирует на это Эрн, а лишь радуясь возможности пнуть в ответ одного их тех, кто так долго топтал ногами меня. — Не скажу, чтобы я был согласен с твоим безумным предположением, будто Совет собирается облегчить тебе жизнь.
— А ты сможешь уничтожить императора? — зло бросил Эрн и фыркнул. — Единственное, что может сломить этого ублюдка, — это возвращение короля Байрана, который бросил дело на полдороге.
— Ты говоришь как истинный нумантиец, — саркастически заметил я. — А что потом? Может быть, ты думаешь, что, покончив с Тенедосом, он, как в прошлый раз, послушно уберется обратно в Майсир, словно детская игрушка на резинке?
— Конечно нет, — рявкнул Эрн. — На сей раз он обязательно присоединит Нумантию к своему королевству, как ему следовало поступить уже давно. Знай, симабуанец, что я верю в непререкаемое божественное правосудие. Ирису испытал нас и счел достойными, а Байран должен вскоре понять это и принять дар, который ему так великодушно преподносят.
Я смотрел на Эрна, не скрывая жгучей ненависти.
— Мне сначала показалось, что будет приятно подразнить тебя, — сказал я. — Но давить слизняков — далеко не самое увлекательное занятие. Уходи отсюда. Убирайся. Даже у заключенного есть некоторые права.
Эрн выпрямился.
— Нет, — сказал он спокойным голосом, как будто весь его гнев мгновенно прошел. — У нас есть и другие вопросы, которые нужно решить.
Я обратил внимание на интонацию и успел сообразить, что это сигнал, прежде чем Салоп подскочил ко мне и обхватил сзади, изо всех сил прижав мои руки к туловищу. Более крупный, более сильный и более молодой, чем я, он полностью лишил меня возможности двигаться.
— Какая жалость, — сказал Эрн, — что ты напал на меня, когда я пришел к тебе с визитом, чтобы по-дружески обсудить, чем мы оба могли бы помочь Совету. Скопас и Бартоу, конечно, этому не поверят, но им придется смириться, а народ сожрет все, что мы пожелаем ему скормить.
— Тебя следовало убить еще после Камбиазо, — продолжал он, вынимая шпагу.
Не знаю почему, но я рассматривал клинок отличной работы, рукоять из слоновой кости, золотые, усыпанные драгоценными камнями гарду и головку эфеса так, будто в запасе у меня еще оставались целые века. Свободной рукой он дотянулся до лежавшего на столе свертка, вскрыл его и с грохотом скинул на пол длинный кинжал.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});