Читать интересную книгу Унесенная в дюны. Африканские дневники - Татьяна Гальман

Замер на одной ноге пастушок-пель: соломенная шляпа с затейливыми узорами из кожи, бирюзовая рубаха пузыриться на ветру, кожаные плетеные шлепки, деревянный посох. Устремив взгляд куда-то вдаль, он внимательно следит за приближением стада коров. Его коров. Пель не может представить свою жизнь без животных. Это единственное его достояние. Корова, коза, овечка – это его микрокосмос. Родившись в палатке из коровьих шкур, он с самых первых дней жизни пьет коровье молоко, греется у огня из сушенных коровьих лепешек, прячется от ветра за коровьей спиной, шьет палатки и сувениры из коровьих шкур и следует по всей стране от пастбища к пастбищу, от колодца к колодцу за своей коровой. Стада передаются по наследству по женской линии, и лишь при крайней необходимости одну из коров продают на мясо, чаще пель продают молоко и сушенный сыр чуку. Маленький пель рождается, растет, влюбляется, растит детей, стареет и умирает среди бурёнок и милок.

Анекдот в тему

Однажды по дороге мы подобрали знакомого пеля-продавца молока. Обычно каждую субботу он, радостно улыбаясь, вкатывает во двор залатанный велик, увешанный канистрами с молоком. Улыбка его – это отдельный разговор, а вернее отдельный кошмар: наваждение дантиста. Все верхние передние зубы молочника растут параллельно земле. Издалека признав знакомца (так и хочется сказать по зубам), мы предложили его подбросить. Направлялся он навестить сестру, которая вышла замуж в городе. От стойбища до города оставалась 40—45 км. Четыре часа пешком хорошим ходом. Мы добрались за 20 минут. Радости нашего попутчика не было предела. Какая хорошая машина. Вы наверное очень богатые. Интересно, а сколько у вас коров во Франции? Узнав, что коров у нас нет ни во Франции ни в России, наш знакомый был так потрясён, что весь дальнейший разговор был сведён на нет. Богатого человека, который так и не купил себе корову, понять пассажир так и не смог.

У моего коллеги из консульства Дании, пеля по происхождению, также имелось это самое вожделенное стадо, но верблюдов где-то под Агадесом. Временами он устремлял невидящий взгляд в пустоту и заявлял: «Все мне тут, Мадам Таня, немило… Брошу работу, (он занимал пост главного бухгалтера), и отправлюсь в брус (саванну) пасти коров…» И дальше, как в знакомом с детства письме: да будет мне счастье…

Люд и скот все прибывали. Выныривали из мутных вод все новые коровьи морды, блеяли козы, из пыльных облаков на дороге возникали очередные микроавтобусы. Русская народная загадка про огурец на самом деле, похоже, писалась вот о таких маршрутках. В 15-местный японский ван набивалось до 30 человек, а с багажника, заваленного многочисленной поклажей, грустно взирали на базарную сутолоку все те же козы, бараны, куры и цесарки.

Под навесами из соломы раскинулись товарки и товары. Огромные африканские девы, в диких для европейского взгляда нарядах из набивного ситца галлюциногенных расцветок: оранжевые петухи на темно-синем фоне, причудливые салатовые огурцы-завитки на ярко розовой траве, свастиковидные фиолетовые солнца тонут в канареечных квадратных облаках. В Нигере в свое время китайцы открыли ситцевый заводик. Но их продукция особой популярностью не пользовалась: дизайн скучноват для местного бомонда. А ведь в чем-в чем, а в аляповатости нашим восточным соседям не отказать.

Шумит рынок, сосет курчавый младенец пудовую грудь мамки-торговки, ругается с пастухом старичок-сморчок. Все любопытно белому туристу. Но есть места, куда заглядывать не стоит. Мясной ряд… Сушится на солнце нарезанное полупрозрачными лоскутами мясо. Килиши. Пекутся на углях бараньи шашлыки. Кругом – тысячи мух. А вот кусочек – ни одного насекомого не видно… Это потому, что по соседству пристроилась огромная ящерица, здесь их называют маргуя, и ловко смахивает в пасть зазевавшихся летунов. Завернутое в кулек, в обрывок пакета из под цемента, мясо источает сладостный аромат, а нежнейшие мясные чипсы просто тают во рту, ну а об увиденном просто не стоит думать… перед едой.

На рынке приобретаются совершенно ненужные, но забавные вещи: игла размером с шило, сшитые из коровьей шкуры мини-амфоры для подводки для глаз, россыпь расписанных вручную бусин из переработанного стекла, четки из кости и корзинки: большие, маленькие и не очень. Для всего: грязного белья, фруктов, картошки, ниток и чая… плетеные из соломки флажки-охала и пластиковый коврик для молитв, на котором так приятно будет разбить бивуак где-нибудь на природе, или по крайней мере в саду.

Разгорячённые зноем и торгом мы сворачиваем к отелю. Единственная гостиница в Аюру называется просто и без причуд: Отель. Рыжее здание располагается на берегу реки и владелец гостиницы радостно сообщает, что палатки разбивать не стоит: по ночам в помойке ковыряются гиены, а по двору в поисках вкусненького бродят одинокие гиппопотамы. На мое предложение устроить на них засаду спутники ответили вялым зевком, лишь седой повар неодобрительно покачал головой.

Отобедали 20-килограммовой рыбой капитаном и жаренными бананами, на десерт – ежик из манго. Вечерняя прогулка на пироге запомнилась погоней за пластиковым шлёпанцем Алана. Сынуля Лорана развлекался охотой на стрекоз с лодки и брошенный в очередной раз башмак угодил за борт. Гнались за туфлей всем миром, но бурная река поглотила резиновый сланец, и оставшееся время в Аюру Алан проковылял в шикарной паре: сланец на левой ноге, мужской двойной носок – на правый.

«Лектичество в 10 выключу», – предупредил радушный хозяин, и мы послушной цепочкой сразу после ужина потянулись по комнатам. Перед нашей дверью крепко пахнуло хорошим французским сыром Эпуасс. Русскому человеку такой дух противопоказан. Я гневно взмахивала сероватыми простынями, заглядывала под кровать. Но источник проявил себя к ночи: в расщелине между номерами жило бойкое семейство летучих мышей. С наступлением темноты соседи оживились и с бодрым писком отправились на охоту, а малыши гневно требовали добавки. Рассерженный муж выглянул наружу и через мгновение заметался по комнате: перепуганная мышь запуталась в его смоляных кудрях и выпутывали ее уже все вместе: я, муж и хозяин, прибежавший на мой дикий вопль.

Глава 10. Побрякушки/Мятный чай

Вот уже несколько дней прилежно посещаю занятия в ювелирной лавочке. Устроившись на корточках под железным навесом, самозабвенно колочу по серебряному брусочку, «выгоняя» то заготовку под кольцо, то тонкий прутик для обруча, то загадочной формы нечто. Омар – мой учитель-туарег тянет из прозрачного стаканчика густой чай, время от времени презрительно крякнув, одним ловким ударом молоточка исправляет результаты моих мучений.

От духоты у меня время от времени кружится голова, с непривычки ломит спину, но я упорно вывожу на пластинке из никеля очередное творение. В мастерской ювелира-туарега вряд ли что-то изменилось со времен праотцов. В плетеной из алюминиевой проволоки корзинке теплятся угли для чая. Цокает молоток о вбитую прямо в землю наковальню. На коврике разложен нехитрый инвентарь: набор напильников, выточенное из отвертки острое шило для гравировки, молоток, щипцы, меха, для поддержания огня, пчелиный воск в брусочках для создания форм, обычные ножницы портного для резки по серебряному листу, паяльник и газовая горелка.

Полировальный станок – один на все лавки. А ведь здесь на Шато-I (в данном случае имеется ввиду совсем не замок, а район вокруг первой водокачки) создаются серебряные шедевры. Именно здесь в лавке Омара-старшего несколько лет назад изготовлялись застёжки для сумок и портмоне для новой коллекции Гермес.

В глубине мерцает витрина с бесчисленными крестами туарегов. По преданию их 21 – по количеству населённых пунктов страны кочевников, но за несколько лет до нашего приезда появился 22-ой – в честь предводителя восстания туарегов в девяностых годах Мано Дайека. Таким образом, можно узнать из какого региона, племени кочевник, лишь взглянув на его крест.

Существует несколько легенд происхождения крестов. Возможно, они – отголосок эпохи фараонов и были заимствованы у египтян. Некоторые гиды утверждают, что кресты появились в обиходе туарегов еще до вступления в ислам и являются колоритной копией христианских крестов. Мне же больше нравится легенда, согласно которой отец-кочевник передает крест сыну со словами: «Взгляни, сын, я дарю тебе север, восток, юг и запад, ведь пути судьбы неисповедимы, и нам не суждено знать, где мы расстанемся с жизнью».

Кресты, как и другие объемлемые украшения выполняются в технике «потерянного воска» (дословный перевод с французского). Вначале мастер-ювелир лепит из пчелиного воска модель украшения. Затем восковая модель покрывается глиной. Полученную форму подогревают на раздуваемом мехами огне. Воск плавится и вытекает, на его место заливается расплавленное серебро. Затем форму опускают в холодную воду, и, дав остыть, разбивают. Полученный таким образом серебряный слиток «доводят» до совершенства с помощью напильников. Затем шилом наносятся различные рисунки и гравировки.