Читать интересную книгу Цветы на чердаке - Эндрюс Вирджиния

Чтобы прекратить дальнейшие расспросы, мама ответила, стараясь придать голосу как можно более холодный оттенок:

– Нас встретят.

Было забавно, что она может внезапно стать такой высокомерной, а затем оставить свой пренебрежительный тон так же быстро, как снять шляпу.

Мы прибыли на место назначения. Вокруг было пустынно, и никто нас не встречал.

Кондуктор был прав, предупреждая нас: вокруг было темно и не светилось ни одного огонька, указывающего на какое-нибудь жилище. Посреди ночи, одни, вдали от каких-либо признаков цивилизации, мы стояли и махали руками вслед кондуктору, который, стоя на ступеньках, тоже махал нам, держась одной рукой за поручень. Судя по выражению его лица, он был расстроен, что ему пришлось оставить на платформе миссис Паттерсон и целый выводок сонных детей, в ожидании кого-то, кто должен приехать за ними на машине. Я посмотрела вокруг и увидела только ржавый жестяной навес на четырех деревянных столбиках и расшатанную зеленую скамейку.

Итак, это была наша станция.

Мы, не садясь, продолжали стоять и смотреть, пока поезд не исчез в темноте, грустно свистнув нам на прощание, как бы желая удачи.

Нас окружали поля и луга. Из густого леса позади станции доносились страшные звуки. Я вздрогнула и обернулась, вызвав смех Кристофера.

– Это просто сова! Ты что, думала, это привидение?

– Хватит, никаких призраков! – резко бросила мама. – И не обязательно говорить шепотом. Вокруг фермы, в основном молочные. Посмотрите, на полях растет овес и пшеница, кое-где есть ячмень. Фермеры поставляют свежие продукты состоятельным людям, которые живут на холмах.

Вокруг было множество холмов, похожих на вспучивающееся тут и там заплатанное одеяло. Склоны их заросли деревьями, которые разбивали каждый холм на своеобразные секции. Я быстро придумала для них название – «часовые ночи». Но мама тут же объяснила их практическое применение: оказывается, деревья задерживали снежные оползни. Упоминание о снеге несказанно обрадовало Кристофера: он любил все зимние виды спорта и не думал, что в таком южном штате, как Виргиния, будет достаточно снега.

– О, не волнуйся, снег здесь идет, – сказала мама, – да еще как! Эти холмы открывают горную цепь Блю-Ридж, и поэтому здесь делается очень, очень холодно – так же, как в Гладстоне. Но летом здесь будет значительно теплее, особенно днем. Ночью будет достаточно холодно, чтобы укрываться по меньшей мере одним одеялом. Сейчас, если бы солнце уже взошло, вам предстал бы, наверное, самый красивый уголок во всем мире. Однако нам надо торопиться. До дома идти еще очень далеко, а мы должны быть там, пока не рассвело и не проснулись слуги.

Как странно.

– Почему? – спросила я. – И почему кондуктор называл тебя миссис Паттерсон?

– Кэти, сейчас у меня нет времени на объяснения. Надо идти как можно быстрее.

Она подхватила два самых тяжелых чемодана и неожиданно резким тоном приказала нам следовать за собой.

Мы с Кристофером были вынуждены тащить близнецов, которые никак не могли проснуться.

– Мама, – воскликнула я, когда мы прошли несколько шагов, – кондуктор забыл передать нам твои чемоданы!

– Ничего страшного, Кэти, – сказала она, с трудом переводя дыхание, как будто ее ноша была настолько тяжелой, что отнимала все силы. – Я попросила его доставить их в Шарлотсвилл и положить в ячейку камеры хранения, чтобы я могла забрать их завтра утром.

– Это еще зачем? – недоверчиво поинтересовался Кристофер.

– Ну, во-первых, я безусловно не могу тащить сразу четыре чемодана, не правда ли? Во-вторых, я хочу получить возможность поговорить с отцом до того, как он узнает о вас. И потом, я думаю, мой приезд среди ночи, после того как я пятнадцать лет не переступала порог дома, и без того покажется достаточно странным.

Наверное, это были разумные доводы, потому что близнецов приходилось нести на руках и мы вряд ли могли справиться с большой поклажей. Мы снова тронулись в путь, продвигаясь вслед за мамой по едва различимым тропкам между камней и деревьев. Колючий кустарник цеплялся за нашу одежду. Казалось, дорога никогда не кончится. Мы с Кристофером устали и все больше и больше раздражались; нести близнецов было все тяжелее, руки уже начинали болеть. Приключение начинало надоедать нам. Мы жаловались, ворчали по поводу и без повода, едва переставляя ноги. Больше всего нам хотелось присесть и отдохнуть, а еще лучше – оказаться в Гладстоне, в своих кроватях, в окружении знакомых вещей. Большой старый дом со слугами, дедушкой и бабушкой, которых мы никогда не видели, совсем перестал представляться привлекательным.

– Разбудите близнецов! – бросила мама через плечо, явно недовольная нашими постоянными жалобами. – Поставьте их на ноги, пусть идут сами, хотят они того или нет.

Спрятав лицо за меховым воротником жакета, она едва слышно добавила что-то вроде:

– Господи, пусть походят по твердой земле, пока это возможно.

По моей спине пробежал тревожный холодок. Посмотрев на старшего брата, чтобы выяснить, расслышал ли он эту последнюю фразу, я увидела, что он улыбается. Я улыбнулась в ответ.

Завтра, когда мама приедет на такси в положенное время и поговорит с больным дедушкой, ей достаточно будет улыбнуться и произнести несколько слов, чтобы очаровать его. Он протянет руки для объятий и простит ей то, из-за чего она «лишилась расположения».

Со слов мамы ее отец представлялся мне сварливым и очень-очень старым – тогда шестьдесят шесть лет казались мне глубокой старостью. Человек, стоящий на пороге смерти, не может держать старые обиды, особенно на своего единственного оставшегося ребенка, дочь, которую он когда-то так любил. Он не может не простить ее, чтобы с сознанием собственной правоты, спокойно, умиротворенно сойти в могилу. После того как она заворожит его своими чарами, она приведет нас из спальни, и мы сделаем все, чтобы показать себя с лучшей, приятнейшей стороны. Он увидит, что мы не плохие и отнюдь не уродливые. Не говоря уже о близнецах: никто не может не полюбить их, если у него есть сердце. Я сама видела, как люди в магазинах останавливались, чтобы потрепать их по головке и сказать нашей маме, какие хорошенькие у нее двойняшки. А потом, потом дедушка узнает, какой умный наш Кристофер! Ведь он учится на круглые пятерки! Что самое интересное, ему даже не приходится сидеть над книгами, как мне. Все дается ему очень легко. Ему достаточно просмотреть страницу пару раз, и вся информация немедленно откладывается у него в голове, причем надолго, если не навсегда. Я очень завидовала его способностям.

Я тоже была одаренной девочкой, не в такой степени, как Кристофер, но все же.

С детства я отличалась проницательностью и норовила заглянуть за блестящий фасад, чтобы обнаружить пятнышко на обратной стороне. Собрав вместе то немногое, что нам удалось услышать о нашем дедушке, я уже успела составить о нем более или менее цельное представление и определить, что он был из тех, кто долго не прощает, – судя по тому, что он отвергал некогда столь любимую дочь целых пятнадцать лет. И все же, со всей своей твердостью, как может он противостоять маминому обаянию? Вряд ли это было возможно. Я часто была свидетелем споров по поводу семейного бюджета и поражалась, как ей удается заставить папу забыть о тратах и их последствиях. Он всегда бывал побежден. Достаточно было одного поцелуя, одного крепкого объятия или любого другого проявления ласки и нежности – и он соглашался, что так или иначе они смогут заплатить за очередную дорогую покупку.

– Кэти, – сказал Кристофер, – по-моему, ты чем-то очень озабочена. Если бы Бог не создал людей так, что они в конце концов стареют, слабеют и умирают, он никогда не позволил бы им иметь детей.

Почувствовав на себе его взгляд, я догадалась, что он читает мои мысли, и вспыхнула.

Он ободряюще улыбнулся. Он был неунывающим оптимистом и в отличие от меня не впадал в меланхолию, сомнения и тяжелые раздумья.

Мы последовали совету мамы и разбудили близнецов, велев им встать на ноги и сделать над собой усилие, чтобы идти самим. Обильно расточая стоны и жалобы, они поплелись вслед за нами.