вот так?» Короче, с таким человеком было легко и приятно жить и работать. Его культура, опыт, рассудительность и спокойствие мне очень импонировали. К тому же он был справедлив и строг как с подчиненными, так и по отношению к себе.
Как-то после выполнения боевого задания оперативная группа майора, в которой я, к тому времени уже старший лейтенант, был его заместителем, получила приказ возвратиться на базу в штаб соединения. По дороге мы остановились в деревне для проведения очередного сеанса связи с Центром и отдыха. Предстояло передать разведывательные сведения.
Подобрав подходящее место, развернул «Северок» — так ласково называли мы нашу оперативную рацию «Север» — и приступил к передаче информации. Большая часть радиограммы была уже передана, когда на другом конце деревни неожиданно появились автомашины с фашистами. Завязался неравный бой. Командир группы, узнав, что до окончания передачи мне необходимо еще пять минут, решил держать оборону, так как сообщение носило срочный характер и имело важное значение для командования.
Укрываясь за стенами домов и сараев, бойцы нашей группы, сдерживая фашистов, медленно отходили. Немцы начали обстрел из минометов, преграждая путь отступления к лесу. Я продолжал вести радиопередачу за стеной сарая, которая защищала меня от пуль. Одна из мин со свистом пронеслась над сараем и разорвалась совсем рядом. Уже слышались крики фашистов, призывающих сдаться, когда я под нараставшим огнем противника окончил связь. Подбежавший командир помог свернуть антенну и дал команду всем отходить в лес. Короткими перебежками по огородам и ржаному полю мы достигли леса, имея двух легкораненных.
За участие в этой боевой операции командир группы Герасимов был награжден орденом Красного Знамени, а я — орденом Красной Звезды.
Вскоре после поражения гитлеровцев на Курской дуге оперативная группа нашего отряда повстречала в лесу двух военнопленных, одетых в видавшую виды немецкую форму и с одной винтовкой на двоих. Эти молодые красноармейцы, попав в плен где-то в 1942 году, работали у немцев в Барановичах на кухне в солдатской столовой — пилили и рубили дрова для печи, чистили картошку. Узнав о победах Красной Армии, они утащили винтовку и решили бежать в лес к партизанам. Все это доложил командир группы майору, оставив, как и положено, подозрительных вояк под охраной на посту. Обычно спокойный Петр Степанович на сей раз вспылил:
— Вспомнили, что у них есть Родина, когда по чувствовали, что Красная Армия скоро будет здесь. Расстрелять обоих как дезертиров, — приказал он старшине.
Война есть война. Старшина с двумя бойцами пошел выполнять приказ.
В землянке остались майор, его ординарец Белов и я. Когда Петр Степанович несколько успокоился, я попросил у него разрешения отправиться на пост и допросить обоих перед исполнением приказа. Командир был непреклонен и задумчив. Через минуту-другую он, как бы отряхнувшись от раздумья, неожиданно приказал Белову седлать коней и сказал:
— Поеду сам допрошу.
На посту майор допросил в палатке каждого в отдельности и, учитывая их юный возраст, решил передать бывших военнопленных на поруки в разные группы, приказав командирам строго следить за ними, чтобы не сбежали.
Оба выдержали проверку и были зачислены в отряд. Как-то Белов рассказал им о том, как произошло их спасение. После этого один из них — Василий Рябинин — стал особенно внимательно относиться ко мне, старался помочь чем мог. Заметив это, майор предложил мне взять его в ординарцы. В дальнейшем при переходе отряда на польскую территорию Рябинин всегда находился рядом, постоянно носил запасной комплект питания для рации, во всем проявлял заботу. Когда нас догнала Красная Армия, все десантники получили приказ возвращаться в Москву, а Рябинин и другие окруженцы и бежавшие из плена вошли в состав пополнения действующей армии, продолжавшей путь на Берлин.
В Москву отправились небольшими группами, «своим ходом», причем с оружием, так как кое-где в лесах еще скрывались фашистские недобитки. Каждого из нас снабдили справкой НКО (Народный Комиссариат обороны) СССР, где указывалось время пребывания в тылу. В моем документе, например, значилось, что я состоял на службе в спецотряде № 25 с 6 сентября 1942 по 27 июля 1944 года и выполнял особые задания в тылу противника. Эту реликвию храню до сих пор. В нашей группе было четверо: радистка Вера Дерунова, старший лейтенант Юрий Володин, рядовой Михаил Черный и я — старший лейтенант. Добирались как могли: где пешком, где на попутных военных грузовиках, использовали следовавшие на восток товарные железнодорожные составы, а однажды пришлось даже занять места на тендере паровоза. Питание получали в военных комендатурах, иногда подкармливались в сельских местностях, где жители встречали нас, победителей, с большим радушием, делились всем, чем могли. Нередко спрашивали, не встречались ли нам на фронте их родные — мужья, дети, называли фамилии.
В Москву прибыли пригородным поездом на знаменитый по войне Белорусский вокзал. Однако при выходе в город мы сразу же своим внешним видом и наличием оружия привлекли к себе внимание военного патруля, который, после проверки документов, задержал нашу группу и препроводил в комендатуру вокзала. Оказалось, что мы не имеем права выходить в город с оружием. Комендант приказал сдать здесь же наши автоматы и пистолеты. Мы не соглашались, ибо должны были сдать оружие там, где получили, то есть на военной базе Минобороны в Косино, Возникла резкая перепалка. «В город с оружием не пущу!» — твердо заявил комендант. Посоветовавшись, решили дать о себе знать нашему начальству из Генштаба. С трудом, но общими усилиями вспомнили один из служебных номеров телефона (комендант не пожелал помочь в этом, видимо, затаил обиду) и попросили «выручить» нас. Вскоре приехал полковник Знаменский Валериан Сергеевич, Герой Советского Союза.
— Да это же мои ребята! — воскликнул он, предъявляя документ коменданту.
Тот по стойке «смирно» доложил причину задержания и конфликт был исчерпан.
— Поехали, — коротко сказал Знаменский.
В почетном сопровождении мимо проходивших людей мы вышли на привокзальную площадь и направились к ожидавшему нас «Джипу». Здравствуй, дорогая Москва!
В общей сложности я пробыл в тылу врага более 27 месяцев. Научился переносить трудности, ориентироваться в сложной обстановке, неплохо овладел радиоделом, приобрел навыки конспирации, получил практику работы с людьми, усовершенствовал немецкий и польский языки. Опыт военных лет помог мне в последующей разведывательной работе.
Некоторые десантники, вернувшиеся в Москву в начале августа 1944 года, вскоре отправились на территорию Германии, а я был откомандирован в Главное разведывательное управление для выполнения задания, но уже в другом качестве…
Оказалось, что в Москве судьба подготовила для меня новое испытание, совершенно отличное от всего того, что было прежде. Речь