— Я с ней даже разговаривать не хочу, — бурчит мать с переднего, дергая ремень безопасности.
— Успокойся, Мила. Это наша дочь. Она такая! — комментирует отец, будто я последняя потаскуха.
— Моя дочь не могла оказаться гулящей курвой, — дрожащим голосом, — я не могла такую воспитать.
Теперь и мама начинает рыдать. И мне становится ее жалко. Ведь несмотря на все эти старомодные загоны, она моя родная мать, и я ее очень люблю.
— Я ее ведь не этому учила! — кричит, оборачиваясь, взывая к моей совести. — Кто ее теперь замуж возьмет? Кто? Дядя Федор с третьего подъезда, который пять лет как в разводе с третьей женой? — стонет, качая головой. — Хорошему, умному целеустремленному парню, мечтающему иметь семью, вот это не нужно! Он на нее не позарится, — тянет, хлюпая носом. — Я ее от этой грязи оберегала. По выставкам водила. Книжки приучала читать. Кирилла того на пушечный выстрел не подпускала. И вот как так? Говорила же: «Не ходи на эту чертову свадьбу!» Когда она успела только?
— Это все интернет! — перебивает отец. — Я сколько раз говорил тебе, Мила, надо строже контролировать, что и где она там посещает!
— Ну, Игорь, ну нельзя же все запретить!? Мне казалось, мы с ней нашли общий язык, что мы с ней понимаем друг друга.
В этот момент на мой мобильный приходит сообщение. И мой телефон пиликает. Родители раздражаются еще сильнее.
— И телефоны все эти надо повыбрасывать! — Тянется мой крупный отец через кресло, вырывая у меня аппарат из рук, и, вернувшись к вождению, выколупывает сим-карту и выкидывает в окно.
— Отец! — пытаюсь спорить, от ужаса происходящего за голову хватаюсь, сегодня они просто превзошли сами себя.
— Номер тебе новый заведем, чтобы этот никогда не смог дозвониться.
— Отец! — кричу, тянусь, забирая сотовый.
Не хочу даже думать о том, что на самом деле Дима и так не знает моего номера и никогда его не знал.
— Что-то, мне кажется, не то мы, Игорь, делаем, — резко вытирает мать слезы, трет щеки кулаком.
— Это еще почему?
— Кобель гостиничный теперь должен жениться на нашей девочке, раз испортил. Надо к родителям его идти.
Оборачивается ко мне.
— Этот, — мама делает паузу, — мальчик с вами учится?
— Мила, блин, — разразившись громким злым смехом, — приди в себя! Не женится он ни на ней, ни на любой другой девочке, которую испортил. Ты видела, как он перед нами выперся в чем мать родила? Он даже срам свой не прикрыл. А номера в этой гостинице — вся моя месячная зарплата на заводе! Это чей-то богатенький сынок, он удовольствие получил и забыл, как ее звали!
— И что теперь делать?! — заходится в новой истерике мать.
Отца я таким еще не видела никогда. Он зол настолько, что едва сдерживается. Мне кажется, если бы он не вел машину, то сейчас с размаху врезал бы мне по лицу. Его глаза налились кровью, а дыхание похоже на выход пара проходящего мимо паровоза.
— Что-что?! Смириться, что дочь твою тупорылую мажор какой-то ради своего развлечения использовал. А раз она такая ограниченная, что сама с ним пошла, то и переживать нечего! — орет отец, не в силах принять произошедшее. — Дома ее запрем, в университет как маленькую водить будем, раз взрослая выросла и не знает, что хорошо, а что плохо. Научим ее дисциплине и, самое главное, думать, прежде чем делать. Пусть ей будет стыдно, что батя встречает с пар и провожает на пары!
Дальше я уже не слышу, зажимаю уши, свернувшись в комочек и сотрясаясь от рыданий.
***
Следующие несколько дней проходят как в тумане. С родителями я не разговариваю. Как и всегда, после крупных ссор в нашей семье, постепенно мама и папа начинают ко мне подлизываться, понимая, что перегнули палку.
Хотя, честно говоря, так сильно они не орали на меня никогда в жизни.
Резкие слова, оскорбления, нанесенные в приступе их чокнутой неандертальской ярости, постыдные обвинения в адрес Димы — все это никуда не делось, глубоко и прочно засев в моей голове. Обычно я прощала родителей, выгораживая их, принимая их желание контролировать меня, списывая это на заботу и любовь, находя им оправдание. Но не в этот раз. Даже вздохнуть не могу, настолько сильно они обидели меня, оскорбив и уничтожив.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я просто не могу их видеть.
Дима… Я так много о нем думаю. Вспоминаю его улыбку, смех, прикосновения, смелость и горячий взгляд. В нем есть все то, чего так сильно не хватает мне самой. Он живет жизнью, о которой я только мечтаю.
Закрываю глаза и фантазирую, представляя его поцелуи. Это теперь мой маленький мир, кокон, в который я спряталась, укрывшись от всего мира.
Все время представляю, что могло бы быть, если бы он не открыл чертову дверь. Если бы я пошла открывать ее сама или попыталась остановить его. Я виню во всем себя, ведь поговори я нормально с матерью по телефону, убеди, что со мной все в порядке, возможно, они не устроили бы этот цирк. Хотя кому я лгу? Конечно, устроили бы, все равно стали бы искать, даже если бы я тысячу раз позвонила им по телефону.
Мать снова стучит в закрытую дверь моей спальни.
— Уходи. — Мне приходится собрать все силы, чтобы вытолкнуть слова из-под давящего на грудь камня.
Отец тоже хорош. Все время пытается что-то починить, пробуя наладить контакт с помощью ремонта покосившейся дверцы шкафа у меня в комнате. Ненормальные, видеть их не могу.
Удивительно, что они до сих пор не отрубили вайфай в квартире. Впрочем, теперь мне нужно заводить новую сим-карту. Мне никто не может дозвониться. Переписываюсь с девчонками в соцсетях. Они в шоке от того, что случилось.
В следующее воскресенье собираюсь пересечься с Машкой и Катькой в бургерной. О встрече договариваюсь в нашем общем чате.
Отец идет за мной, будто я какая-то заключенная. И от этого еще обиднее. Он правда думает, что сейчас я встречусь с Димой? И он что? Лишит меня невинности еще раз?
Оглядываюсь и сажусь за столик в кафе.
— А че папа твой здесь делает? — кривится Машка, оборачиваясь.
Слава богу, мой отец додумался сесть не за наш столик, а в другом конце зала.
— Я наказана.
— Господи, это прошлый век какой-то, Иванка, тебе лет сколько? Им, блин, может на дачу скинуться, чтобы они свою энергию пустили в мирное русло? Помидоры бы с кабачками сажали. А то такое ощущение, что им обоим ваще делать не хер.
Пожимаю плечами.
— Я смысл их жизни.
— Идиотская отмаза, — злится Машка, покручивая в руках номерок с нашим заказом.
Смотрю на табло, до нас еще четыре клиента.
— Господи, ну что за конец света? Ты как стала писать, Иванка, у меня просто волосы дыбом.
— Ну я же отдалась первому встречному парню, — зачем-то выгораживаю родителей, как будто осознаю всю плачевность ситуации.
Конечно же, я расписала все подружкам в чате. Рыдала и жаловалась, а девочки только охали, сочувствуя. Безусловно, похвалили за смелость, осуждать не стали.
— Послушай. — Машка гладит мою руку. — Я понимаю тебя, мой первый тоже меня использовал и бросил. Я его даже не видела больше.
А вот это так себе поддержка. Сердце слегка сжимается. Я, конечно, осознавала, что вряд ли мы с Димой поженимся, но очень хотелось бы увидеть его вновь. А по словам подруги — это вряд ли случится. Опускаю голову, вздыхаю и опять оглядываюсь на отца: он заказал кофе и делает вид, будто пришел сюда поесть.
Паршиво внутри. Вроде и отец мне, а хочется, чтобы он сквозь землю провалился вместе со своим конвоем.
— Может, они еще встретятся. — Пихает Катя Машу. — Фигню не неси, понятно же, что ты ее этим не поддерживаешь, а только расстраиваешь.
А Машка, сходив за заказом, садится и с грустью откусывает большой кусок бургера.
— Хреновые мы с тобой, Катька, подруги, мы не должны были ее отпускать.
— Вы бы ничего не сделали. Это было как затмение, — прикусываю нижнюю губу, смотрю куда-то сквозь стену. — Как будто, — грустно улыбаюсь, сдерживая слезы, — любовь с первого взгляда — мгновенная идеализация человека! — горько смеюсь. — Вот, стала трындеть как чертов поэт. Смотрела на него и молниеносно появилась какая-то идиотская уверенность: передо мной именно тот, кто сделает меня счастливой.