Читать интересную книгу Цвет мести – алый - Галина Романова

Стаська была здоровенной крепкой девахой с огромными голубыми глазищами, полными губами и наидобрейшим характером. Как ей удалось при полном отсутствии подлости пробиться к власти, оставалось для всех ее друзей загадкой.

– Что за тема? – Рита притворно зевнула, пусть Стаська не думает, что она готова припрыгать куда-то по первому зову.

На самом-то деле готова она была. И пошел к черту смокинг старого хрыча мужа, завтра у нее для этого дела целый день свободен. И вернется он домой не прямо сейчас и даже не сегодня. А сегодня она запросто может провести вечер с любимыми друзьями. Матери скажет, что она домой поехала. Мужу… мужу ничего вообще не скажет! Он и не звонит ей, одно сообщение за все это время и прислал. Так что у нее совершенно нет необходимости перед ним оправдываться.

А утречком она поднимется, сядет в машинку и поедет домой. Сегодня-то, сегодня ей что делать в их огромном пустом супружеском доме?

– Ты что это зеваешь? – обиделась сразу Стаська. – Неинтересно, что ли?

– Не выспалась, – буркнула Рита.

– А-а-а, а я подумала, что не выспалась! – Подруга заржала над своей примитивной шуточкой. – Короче, давай ноги в руки – и ко мне.

– А ты не на работе?

– Нет, в отпуске я, представляешь! В самом настоящем, в первом за последние четыре года, Марго!

– Ух ты! – с завистью выпалила Рита.

У нее вроде бы не было причин для зависти. Ведь ей не приходилось вставать каждый день по будильнику, мчаться через весь город на работу, простаивая в километровых пробках. Не приходилось лишаться обеденного перерыва и выходных, когда случался аврал. И отпуска ждать она не могла, потому что она нигде, совсем нигде не работала. Она была свободна от всей этой суматохи под названием «серые рабочие будни», и оттого, наверное, все это казалось ей таким пленительным. Разнообразно-суматошным и оттого – пленительным.

Рита разучилась ценить свободное время, потому что вся ее жизнь теперь состояла сплошь из свободного времени. И как убить его, чем заполнить, чтобы не звенело в башке от пустоты, она абсолютно не представляла.

– Приедешь? – тут же, без перехода, спросила Стаська.

– Когда?

– Прямо сейчас! Лесик уже тут, Нинка будет через час-полтора, – начала перечислять Стаська. – Ей надо детей забрать из садика и сплавить свекрови.

– А мужа куда она сплавит?

– А муж у нее – просто умница, он велел жене развлечься. Главное, чтобы ребенки были в надежных руках и при бдительном оке, – хохотнула подруга. – Валек не может, он в командировке. А вот Игоша…

Игорь Мельников, самый удачливый, самый из всех ребят привлекательный и самый глубоко и безнадежно влюбленный в Риту, был единственным, кого ей теперь не очень-то хотелось видеть. Последняя их встреча, состоявшаяся не так давно, как раз когда она позволила себе взбрыкнуть в отношениях с мужем, закончилась двумя глубокими царапинами на Игошиной спине, оторванной пуговицей на ее блузке и Нинкиными разорванными колготками, когда та полезла их разнимать. Они не дрались, нет. Они просто не поняли друг друга, так объяснила им потом – протрезвевшим – Нина. Игоша Риткины призывные улыбки понял по-своему, ну, и полез на нее. Она же ничего такого и не имела в виду, а просто пьяно улыбалась, поэтому он и получил по морде. Разозлился, понятное дело, натиска не ослабил, а как раз наоборот, ну, и понеслось.

– И что Игоша?

Риту передернуло: ложиться с лучшим другом в постель она не собиралась никогда, считая это почти инцестом. Странно, если он на что-то надеется до сих пор. Сколько уже времени прошло со школы!

– Он будет. Но попросил заранее тебя предупредить.

– О чем?

– Он явится не один.

– Ой, да ну и ладно! – рассмеялась она с облегчением. – А с кем? Человек-то надежный?

– Девочка в норме, из его лаборатории. Но они тоже приедут позже. А пока нам втроем придется отдуваться.

– В смысле?

Рита пошла из кухни в спальню матери, где стояла сумка с ее вещами. Начала выбрасывать из нее джинсы, юбки, кофточки, жилетки. Что-то еще валялось на стульях, креслах, на диване в гостиной. Что-то надо надеть сегодня такое… особенное. Игоша непременно шепнет своей новой пассии, что вот, мол, сидит напротив девушка, к которой он когда-то питал чувства, и все такое. Та станет весь вечер на Риту пялиться, сравнивать ее с собой. Нельзя же допустить, чтобы сравнение оказалось в пользу «нормальной девчонки» из лаборатории Игоря! Хотя он сам и не нужен ей совершенно, но уступать его новой пассии в сравнительном анализе их внешних данных Рита не собиралась.

Оделась она уже через полчаса, успев к тому же прекрасно уложить волосы, чуть подкраситься и уложить все вещи в сумки.

– Не пущу! – вдруг встала у порога мать, раскинув крестом руки. Всхлипнула и повторила с чувством: – Не пущу!

– Ты чего, ма? – Рита неуверенно остановилась, не решаясь оттеснить мать с дороги. – Я же домой.

– Нет у тебя дома, кроме этого, детка! И у меня никого нет, кроме тебя! – Крупные слезы вдруг потекли по лицу матери, что случалось с ней крайне редко, последний раз она так горько плакала в день второй Ритиной свадьбы. – Болит у меня душа за тебя, Риточка! Так болит, так болит, что дышать тяжело! Не ходи, не ходи, прошу тебя!

– Ма, но… Но я же замужем, и…

– Я что, не знаю, куда ты собралась?! – вдруг взвилась мать и резко пихнула Риту в грудь, отталкивая дочь от двери. – Позвонила эта толстуха, и ты тут же засобиралась! Ты ведь вечером хотела уйти домой, не так? Так! А тут звонит эта непутевая, и ты сразу за сумки схватилась! Не пущу!!!

Из квартиры Рита еле вырвалась. Уговоры не помогли, пришлось прорываться к двери с боем, грубить, отталкивать ее. Усаживаясь в машину, Рита подняла глаза к окнам. Мать торчала за тюлевой занавеской, вздрагивая всем телом – плакала. На душе у Риты сделалось так погано, что хоть поворачивай обратно. Но что бы это решило? Ничего! Принесло бы ложное успокоение на час-другой, и только. В дом своего мужа все равно ей возвращаться пришлось бы, даже если она и не поехала бы на вечеринку к подруге. А туда мать тоже не пустила бы ее и снова плакала бы. Тяжело с ней.

Рита медленно ехала по городу, старательно объезжая лужи, машину она вымыла только вчера, не хотелось особенно уж ее изгваздать, вдруг завтра не удастся вымыть? Мало ли, времени вдруг не окажется или обстоятельства сложатся не в ее пользу. Или проспит она у Стаськи слишком долго. А супруг снова занудит, снова спрашивать примется: а куда ездила, а где так машину грязью заляпала, а с кем ездила, а по какой причине ездила? Ему же не докажешь, что сегодня утром лил дождь, что и в городе на дорогах может быть грязно. И что если даже дождь шел всего лишь полчаса, машину все равно он убрызгал по самую крышу. Ему не докажешь. У него ведь своя правда, свое видение жизни. Единственно верное, как он полагает.

Как же все надоело, если честно! Может, стоит его послать куда подальше? Просто сказать: а не пошел бы ты со своими сложившимися привычками! Потом собрать вещи, хлопнуть дверью и…

И вот тут-то и начнется самое интересное. Послать-то она может его, и даже сумеет. И даже вид при этом примет весьма гордый и независимый, но вот вещи собрать – это нет. И дверью хлопнуть – тоже нет. Это ей не позволено.

Уйдет, если только он ей это разрешит, а на такое надеяться – тупой быть. И если даже и позволит, то уйдет она от него в том, в чем пришла. А пришла она, если вспомнить, в купальнике и легком льняном сарафане, накинутом прямо на мокрое после купания тело.

Все это ее немудреное летнее добро было домработницей выстирано и выглажено. Упаковано в пластиковый пакет и хранится на верхней полке ее шкафа.

– Не стоит от этого избавляться, – остановил тогда ее супруг домработницу, когда та намеревалась выбросить пластиковый узелок с ее пожитками. – Вдруг понадобится…

Риту тогда будто кто-то по голой спине хлыстом стеганул, отрезвил и место ее ей указал. И, вперив вопросительный взгляд в морщинистую переносицу супруга, она попросила объяснений.

Они не заставили себя ждать. Были лаконичными и всеобъемлющими:

– Уйдешь, в чем пришла, дорогая.

И нельзя ей взять с собой из этого мавзолея ни курточек, ни шубок, ни украшений с джинсами от-кутюр и сапожками ручной работы. Ничего, чему так откровенно и с аппетитом она радовалась первое время.

Большая черная машина Лесика припарковалась рядом со Стаськиной «букашкой». Грязной она была до невозможности. Понятное дело, Лесику не придется объясняться с супругой по поводу заляпанных автомобильных дверец и окон. Он был хозяином положения и жизни самой. Он был хозяином! И у него на верхней полке шкафа не покоилось выходное пособие, упакованное в пластиковый пакетик.

Вообще-то Лесик – не их одноклассник, он старше их всех, но как-то так получилось, что он прибился к их компании на каком-то празднике да так и остался. Давно, кстати, прибился, уже и не вспомнить когда, и подружился с ними со всеми раз и навсегда. Никогда ни к кому из девочек не приставал, симпатий и притязаний, в отличие от Игоши, никому не высказывал. К мальчикам – тьфу-тьфу, как бы не сглазить, – тоже. Дружил хорошо и основательно, хотя в свою личную жизнь пускал не очень-то охотно. О себе рассказывал очень скупо. Будто был он женат, детей нет. Какой-то бизнес вел, и вроде успешно. Это уже Валек сплетничал. Сам Лесик не трындел о своих успехах. Но они и сами, без него, догадывались, что дела у Лесика идут в гору. Одет прилично, запонки – и те из драгметаллов, машины меняет часто, поляну накрывает на две трети от общих расходов.