Читать интересную книгу Пламя над Англией - Альфред Мейсон

— Я слышал об этом.

— Значит, вы знаете?..

Уолсингем покачал головой.

— Тогда, как и теперь, я не имел известий из Испании. Я никогда не видел твоего отца после той ночи, когда он приезжал в Сидлинг-Хаус, хотя слышал, что он отправился в путешествие в Италию, а затем в Испанию.

— Где он был арестован.

— Да. Это произошло семь лет назад.

— Отец был арестован потому, что имел в своем багаже книгу — копию «Наставлений» Катона.32

— Но переведенных Эразмом33, — заметил сэр Френсис и закусил губу, так как понял, что обнаруживает слишком много знания для человека, не имеющего вестей из Испании. — Я слышал об этом. В переводе Эразма — архиеретика! Это достаточная причина.

— Достаточная для дыбы и костра, — промолвил Робин. Лицо его было по-прежнему бесстрастным, а голос — спокойным, словно события, о которых он говорил, не касались его лично.

— Для костра? Ты в этом уверен? — воскликнул секретарь.

— В Испании свирепствовал голод. Кораблям, везущим пшеницу из Англии, давали гарантию безопасности. Одним из этих кораблей была «Кэтрин» из Лайма.

— Которая доставила в Англию портовые сплетни?

— Нет! — возразил Робин. — Она доставила ее капитана, Ричарда Браймера, жителя Лайма. Летней ночью он проплыл с приливом на пинасе34 со своего корабля вокруг мыса Портленд35, мимо скал Мьюпа, и утром добрался до берега залива Уорбэрроу, где нашел меня, загоравшего на солнце после плавания.

Робин умолк столь внезапно, что Уолсингем засомневался в правильности своего суждения о нем. Однако других признаков волнения в мальчике не ощущалось. Он молча стоял у стены, словно школьник, читавший речь в день наград и вдруг забывший текст. Но если все дело было только в этом, то почему секретарь, не отличавшийся избытком воображения, ясно видел перед собой летнее утро, песчаный берег бухты, окруженной крутыми утесами, мальчика, такого же цвета, как песок, на котором он лежал, подгоняемый легким ветерком пинас, у руля которого сидел человек, везущий известие, способное сразу же превратить мальчика в зрелого и сильного мужчину, каким бы слабым и худым он ни выглядел внешне.

— Что сообщил тебе этот Ричард Браймер? — настаивал Уолсингем.

— Что пока его корабль разгружался в Виго36, и среди еретиков, которым предстояло понести наказание, был английский путешественник.

— И Браймер видел твоего отца?

— Да. Хотя он не лез в толпу, но процессия прошла рядом с ним. Отец шел в желтом балахоне и высокой конической шапке… Он еле волочил ноги, лицо его было искажено болью… Ричард Браймер видел клубы дыма от горящих вязанок хвороста… Он плакал, как ребенок, рассказывая мне об этом.

Картина берега все еще была перед глазами сэра Френсиса. Он видел, как солнце пересекло небосвод и скрылось за утесами на западе. Пинас ушел и берег опустел, но мальчик все еще лежал на песке. Потом он встал, весь дрожа, оделся и стал подниматься к дому по расщелине.

Однако движение мальчика, стоящего перед ним во плоти и крови, рассеяло эту картину, словно ветер — туман. Робин снова поднес руку к груди, нащупывая что-то, спрятанное за камзолом. Бант королевы! Этот талисман позволял его лицу и голосу оставаться спокойными. Надежда на королевскую милость, обещание блистательной жизни при дворе. Хлопнув по подлокотнику стула, Уолсингем обвиняющим жестом указал пальцем на руку мальчика.

— И все это значит для тебя не более, чем облако, закрывшее луну! Кемадеро, желтый балахон, волочащиеся ноги! Даже Ричард Браймер был больше взволнован. Зато ты носишь на сердце бант королевы!

Разгневанный секретарь внезапно снова впал в недоумение. Руки Робина взметнулись вверх и вытянулись в стороны на уровне плеч. Он стоял неподвижно, золотое шитье костюма сверкало на фоне темных панелей, глаза были закрыты, лицо теперь подергивалось, словно от боли. Мальчик застыл, в позе распятого. Затем его голова медленно опустилась на грудь.

— Сэр, вы слишком суровы ко мне, — прошептал он.

Стыд? Или потеря самообладания перед мучительными вопросами? Уолсингем не мог найти ответ. Но ему было ясно, что мальчик находится на пределе своих возможностей. Секретарь поднялся со стула.

— Хорошо! — заговорил он более спокойно. — Мне пора идти. Твое время ухода ко сну и мои часы досуга давно истекли.

Набросив на плечи плащ, Уолсингем подтянул его к лицу.

— О моем визите, о том, что я рассказал тебе о папской булле и о рассказе Ричарда Браймера — никому ни слова! Твой друг, юный Бэннет, из католической семьи; наставник, мистер Хорек… — бледное лицо секретаря на момент осветила улыбка, — несомненно, той же веры. Берегись их, Робин, даже во сне.

Робин направился к двери, но Уолсингем остановил его.

— Я прощусь с тобой здесь. Не надо никаких церемоний.

Он протянул Робину руку.

— Ну что ж, посмотрим, что произойдет дальше. Желаю тебе удачи.

За дверью кабинета стоял на часах Дэккум. Луч света вдоль коридора показывал, что дверь в общую комнату приоткрыта. Шагнув к ней, Уолсингем осторожно закрыл ее и, держа в одной руке свечу, протянул другую слуге. Дэккум хотел поднести ее к губам, но секретарь удержал его.

— Я не заслужил от тебя таких знаков почтения. — Он легонько похлопал по плечу старого слугу Джорджа Обри. — Мы оба стареем, дружище, и каждый, как может, исполняет свой долг. Поступай так и впредь, и Господь вознаградит тебя.

Уолсингем надвинул шляпу на лоб. Как все люди, имеющие дело с государственными тайнами, он сохранял таинственность во всем, даже когда в этом не было никакой нужды. Если он наносил визит сыну лучшего друга, то никто не должен был знать об этом. Если бы ему понадобился плюмаж для шляпы — хотя трудно вообразить его, испытывающим подобную нужду, — то он бы купил три пера в трех разных лавках и тайком сшил бы их вместе. У дверей дома миссис Паркер его ожидала карета. В то время Уолсингему было сорок семь лет, но каменная болезнь преждевременно его состарила. Бухта Уорбэрроу и мальчик, ставший мужчиной в течение одного летнего дня, благодаря жуткому рассказу плачущего капитана… Темные панели комнаты, и миловидный паренек, прижимающий к груди бант и мечтающий о роскошной и беззаботной жизни в должности пажа при дворе… Какая из этих картин соответствует действительности? Государственный секретарь ее величества возвращался к своим бумагам в Виндзорский замок, так и не решив эту проблему.

Глава 4. Кольцо с печатью

Ответ находился в темной продолговатой комнате, которую мы только что покинули. Некоторое время Робин стоял на том месте, где его оставил Уолсингем. Затем он, еле волоча ноги, как его отец на пути к костру в Кемадеро, подошел к камину и одну за другой потушил свечи, которые зажег в честь визита секретаря. Мальчик делал это очень медленно, мысли его витали далеко, он ощущал страшную усталость. Робин оставил зажженной только свечу, которая горела, когда он вошел в комнату часом раньше, и две свечи по бокам распятия. Ему казалось, что он не один в темном кабинете. Убедившись, что его страхи напрасны, Робин расстегнул камзол и вытащил не скомканный бант, а висевшее на золотой цепочке кольцо с изумрудом в форме щита и вырезанными в нем инициалами «Дж. О.». Глядя на камень, он печально улыбнулся, а затем, словно притягиваемый магнитом, двинулся к скамеечке для молитв. Стоя перед ней с кольцом в руке и распятием из слоновой кости перед глазами, Робин вновь ощутил чувство одиночества. В беседе с государственным секретарем ему удалось не сдать позиции. Слова министра резали его, как ножи, но он скрыл причиненные ими раны, сохраняя спокойный голос и непроницаемый взгляд. Теперь все укрепления пали. Робин опустился на колени перед распятием и склонил голову на руки. Горе терзало его. Он вспоминал, как вместе с отцом — добрым, веселым и отважным — скакал верхом по Пербек-Хиллз; река внизу вилась серебряной лентой через заливные луга; с одной стороны виднелась гавань Пула37, с другой — море и полумесяц залива Уорбэрроу. Ему казалось, что они снова плывут к мысу Сент-Олбен38, он держит румпель39, а отец управляется с парусом. Они говорят на иностранных языках о зарубежных городах, которые собирались посетить вместе. Слезы хлынули из глаз мальчика, и комнату наполнили звуки рыданий. Робин опустился на скамеечку. Желтый балахон, лицо отца, измученное тюрьмой и пытками, дым, вьющийся над Кемадеро… Мальчик в нарядном костюме, скорчившийся на скамеечке для молитв, плакал, не стыдясь своих слез, как плакал у своего пинаса Ричард Браймер из Лайма, старый морской волк с загаром на лице и ужасом в глазах…