Читать интересную книгу День Литературы 144 (8 2008) - Газета Литературы

Этот кружок "косящих" давно уже пытается типизировать своё восприятия веры, сделать его универсальным, хотя в реальности он всё более походит на сектантскую односторонность и систему подмен.

Ткачёв также сравнивает подход к демонстрации личной драмы героини романа с заработками на уродствах и личных трагедиях цирковых карликов и довольно резонно спрашивает у автора: "Почему бы не сжечь — а-ля Гоголь — свои писания?", подспудно намекая на необходимости чувства ответственность писателя за своё слово.

"Бог дождя", по мысли протоиерея, попросту личный девичий дневник, который однажды был отрыт из кучи забытого хлама и явлен на свет Божий под ходовой вывеской романа. Отсюда и возникает вопрос, который нельзя не задать: "Зачем доставать из пыльных чемоданов надрывную юношескую прозу десятилетней давности?" Ни "рецепта исцеления", ни путей выхода из обрисованных Кучерской духовных тупиков, в книге нет. "На грязь можно смотреть без страха, когда в кране есть горячая вода, а на полке в ванной стоит полная пачка стирального порошка. Ни порошка, ни выхода, ни лекарства в книге Майи Кучерской нет" — так достаточно образно высказался отец Андрей.

Вместо этого вниманию читателя предлагаются, к примеру, скоморошьи потешки над распространёнными околоцерковными суевериями: "После Причастия руку священнику не целуют, а пищу с косточкой не едят. Если всё же пришлось, косточки выплевывай и сжигай в костре. Нет костра, можно сжигать прямо дома, пользуясь пепельницей или спичками. Зубы в день Причастия вечером не чисть. За соблюдение мелочей — страх Божий". Как же без этого обойтись? Ведь они срывают покров с православной обрядности, делают её более приземлённой и показывают всю их смехотворность.

Как и отца Андрея Ткачёва, настораживает, что "в книге нет ни одного положительного церковного персонажа". По большому счету, это штамп, смачно растиражированный СМИ, когда истово верующие, воцерковлённые люди — экзальтированные, фанатичные, не от мира сего — это ветхие суеверные старушки, либо в чём-то ущербная публика.

Тот же Глеб, школьный друг главной героини Анны, "постится как сумасшедший", его комната вся заставлена иконами и всяческой религиозной литературой, он полностью "повернутый" на религии человек. Глеб давно пытался обратить и Аню. К примеру, приносил ей тексты молитв, что она парировала мысленно: "Не лучше ли молиться не по бумажке, а как получится, от сердца?" Отсюда и пошло чёткое разделение книжной веры и живого духовного переживания. Глеб говорил, что её ждёт Бог, ей же хотелось любви, в конце концов, она была нецелованной девушкой. Большое раздолье для шустрых психоаналитиков вырисовывается…

Следующим образом Кучерская описывает первый поход Анны в церковь: "Полумрак, удушливый запах ладана, иконы толком не рассмотреть, все ограждены какими-то золотыми ручками, неприветливые бабуси, урод-нищий — то ли женщина, то ли мужик — странное сморщенное безволосое лицо". После первой неудачи героиня сделала новое усилие, зашла в другой храм, но здесь шло отпевание покойника. Отчего автор заключает: "Встреча с покойником показалась Ане символична — в Глебовой церкви царит духота и смерть".

Уже с самого начала прикосновения к вере, к Церкви, её многое в ней не удовлетворяло. Например, традиция, святоотеческое наследие. Ей хотелось "человеческого свидетельства, не апостолов, а такого же человека, как ты или я", то есть должен быть обрисован круг друзей, который был бы близок и который смог бы понять её девичий дневник, её тайные восторги и мучительные сомнения.

Практически сразу возникает мысль об очевидной неувязки жизни в Церкви с Декларацией прав человека, что может привести в шоковое состояние современного секулярного, с размытыми представлениями о религии, человека: "Церковь совершенно не уважала неповторимость человеческой личности. Ради эфемерного "спасенья души" всё никак не хотела подарить людям свободу остаться собой… Нет, каждого нужно было затолкнуть в футляр, в гроб ограничений, а поскольку исполнить их всё равно невозможно — превратить в ханжу".

Подводится довольно распространённая сейчас идея о необходимости модернизации Церкви, адаптации её к духу времени, чему мешает та же традиция, церковная обрядность, которая воспринимается как что-то устаревшее, "ветхие ризы". Да и "гроб ограничений" по нынешним временам вовсе неактуальная вещь. Для твёрдой веры не обязательно нужна Церковь, да и институт священства тоже, ведь всё это человеческое, с присущими чело-веку слабостями. Почему, к примеру, священнослужитель не может питать любовных плотских чувств к своим духовным чадам? Может, ещё как может!

"Церковь не должна слишком адаптироваться к духу современности — иначе она утратит своё назначение. Религия даёт человеку возможность быть иным. Хотя бы на время помещать себя вне привычных социальных связей и забот" — считает диакон Андрей Кураев. Действительно, не только к этой утрате назначения Церкви ведут многие новые учителя, но и стараются напичкать её новыми информационными технологиями и продуктами иных непредусмотренных программ влияния. И в этом деле они очень ревностны.

Героиня истово ухватилась за мысль архимандрита Киприана: "Мы — церковь святых". В этом во многом причина и её привязанности к отцу Антонию, в котором она силилась разглядеть такого святого. Об этом свидетельствует и то, что она настойчиво видит в нём монаха. Оказалось, что её максимализм не оправдан и её духовник тоже состоит из плоти и крови, со своими страстями, с которыми он до поры старается бороться.

Исповеди перед отцом Антонием, к которым Анна пристрастилась, едва ли имели какую-то духовную составляющую, цели очищения здесь совершенно не ставились. Скорее это была попытка компенсации отсутствия общения, она нашла "подружку", с которой можно мило побеседовать-поварковать, написать письмо, где изложить свои сокровенные мысли. "Я не очень-то поминаю смысл существования духовников" — как-то заявила она отцу Антонию.

Сам образ отца Антония в представлении автора и героини дробился на двух отличных друг от друга людей: один — исповедовал, совершал службы, другой — совершенно бытовой, рядом вечно пьяный сосед, а у самого многочисленные слабости, "был озлоблен и хмур". Его наставления, религиозный императив праведной жизни не более, чем соблюдение определенного церемониала, игра роли, в которую он входит с облачением в священческие одеяния. Собственно, это та же работа, требующая соблюдения определённых формальностей и требований. По словам самого Антония, эта раздвоенность его "буквально разрывает". Преследует постоянное опасение, что он-светский, раскроется в храме и нарушит свод правил поведения в нём, разойдётся с мнением Церкви. И это соответствие является не просто следствием разделением светской и духовной жизни, но происходит из конфликта личной совести и "официального церковного мнения". Поэтому он страшится стать еретиком и об этом говорит Анне.

По его мнению, реальная церковь сильно различается с церковью Христовой. Она превратилась в организацию со своими ограничениями и границами. К тому же отец Антоний в разговоре с Анной рассуждает об ошибке, подмене, которая, по его мнению, произошла в Церкви. Он говорит о гордыне, самопревозношении священнослужителей. …Из священника якобы делают какого-то идола "сверхчеловека", по сравнению, с которым "народ — тупое, забитое стадо. Это ошибка всей Церкви, но никто её не хочет, не думает исправлять…". Однако, почему-то вопрос о благодати, особого дара Божьего, который изливается через посредство священнослужителя на прихожан, игнорируется. Видимо, как нечто не вещественное и не осязаемое. Опять же "сверхчеловеком" священника считает в романе, особенно поначалу, лишь Анна и эти слова Антония можно считать направленными против этого её максимализма, этой идеализации.

Но при чем Церковь? Ведь не о ней речь зачастую в романе идёт, а о некоем фантоме, созданном воображением юной девушки.

Герои Кучерской — люди, не укоренённые в Православии, и каждый сам самодеятельно, по мере сил, пытается постигнуть его, и поэтому в их восприятии Церковь обретает самые необычные странные конфигурации. Критик Дарья Маркова "Материал или жизнь" ("Знамя" 2008, N 4) говорит о "юном язычестве", которое проявляется в романе: "оно прорывается то в попытках "договориться" с Богом, то в постоянном сотворении кумиров — хоть из профессора Журавского, хоть из православной веры и сокрушения в грехах, хоть из отца Антония, а в конце взрывается свободой почувствовать себя снова пятнадцатилетней, бесшабашной девчонкой, ни за что не отвечающей, не чувствующей опасности, не знающей правил и запретов".

В принципе для героев это и простительно, но стоит говорить об авторской позиции, а сама Кучерская не протянула им никакой соломинки. Она попросту заставила воспроизводить штампы представлений о Православии и духовной жизни, которые сложились и плотно закрепились в общественном сознании в последнее время.