Он вмешался в спор. Спокойно и хладнокровно — Леонардо вообще волновался очень редко, а в спорах старался быть еще сдержаннее — он говорил о том, что без глубокого изучения природы невозможно создать подлинно художественное произведение.
Он говорил о том, как бесконечно разнообразны явления природы, сколько красоты, настоящей, а не выдуманной, заключено в ней.
— Великая любовь, — утверждал он, — порождается великий знанием того предмета, который ты любишь, и если ты его не знаешь, то... не можешь любить.
И, когда ему возражали, что настоящему художнику достаточно только одного взгляда на природу, он отвечал:
— Мастер, который внушает себе, что он может удержать в памяти все формы и произведения природы, кажется мне в высшей степени невежественным, ибо произведения природы бесконечны, а память наша не так необъятна, чтобы ее хватило на все.
Размышляя о вчерашнем разговоре, Леонардо вспомнил, как некоторые художники смеялись над тем, что он, Леонардо, никогда не расстается с записной книжкой. Они удивлялись тому, как жадно собирает он материал, и утверждали, что для создания картины достаточно одного воображения.
Леонардо только улыбался в ответ на эти слова: он понимал, как далеко ушел он от многих своих товарищей.
* * *
Когда Леонардо вошел в мастерскую, ему сообщили, что Верроккио нет, что он уехал куда-то договариваться о большом заказе. Рисовать Леонардо почему-то не хотелось, и он занялся математикой. Погруженный в вычисления, он не слышал, как подошел к нему возвратившийся Верроккио, и только слова учителя: «Где же ты прячешься, Леонардо?» — заставили его поднять голову.
— Пойдем со мной, ты нужен мне.
Они вошли в комнату, где работал Верроккио. В удивительном для художника порядке лежали краски, кисти; в углу большая глыба мрамора, казалось, ждала ударов резца мастера.
На небольшом столике лежал рисунок. Леонардо наклонился, чтобы его рассмотреть.
«Это набросок к новой работе учителя», — подумал он и наклонился ниже.
Верроккио, положив руку на плечо Леонардо, произнес:
— Скажи, мой друг, чувствуешь ли ты себя способным принять участие в моей картине?
Леонардо было известно, что многие художники, имеющие учеников, как правило, поручали им выполнение различных частей своих картин. Верроккио поступал иначе. Он очень редко привлекал учеников к своим работам. Строгий и требовательный к себе, он не считал возможным выполнять данный ему заказ при помощи других, если не был уверен в их способностях.
Леонардо покраснел, как тогда, когда десять лет назад Верроккио похвалил его детские рисунки. У него захватило дыхание: значит, он уже вырос настолько, что может сотрудничать с таким мастером, как его учитель! Чуть слышным голосам он ответил:
— Благодарю вас, мессер!
Верроккио рассказал ему, что он пишет картину на тему «Крещение Христа».
Довольно обычная евангельская тема, много раз выполнявшаяся художниками. Иисус, стоящий в воде, принимает благословение от Иоанна Крестителя, в стороне — два ангела на коленях.
Леонардо внимательно рассматривал набросок. Четкая композиция, легко доходящее до зрителя содержание картины. Все это так характерно для Верроккио. Но фигуры несколько суховаты и статичны...
— Я бы хотел, чтобы ты написал ангелов, обоих или одного, сколько успеешь, — сказал Верроккио.
* * *
Леонардо приступил к работе с огромной энергией.
Рисуя ангела, он широко использовал свои многочисленные наблюдения над людьми. Ему хотелось изобразить молодого человека, именно человека, а не какое-то божественное существо.
После многих поисков Леонардо наконец удалось создать то, что он хотел. Изображенный молодым художником ангел совершенно не походил на обычных ангелов, сотни раз встречавшихся до того на картинах. Естественность и свобода позы резко отличали Леонардова ангела от тех нежизненных фигур, которые изображали другие художники. Ангел, написанный Леонардо, поражал красотой и нежностью лица, мягкостью и изяществом всего облика. Особенно обращали на себя внимание волосы: пышно ниспадая на плечи, они были как бы пронизаны светом.
Много внимания и труда уделил Леонардо одежде ангела. Ему и здесь хотелось достичь возможно большей естественности. Для этого он лепил
Андреа Верроккио. Крещение
Андреа Верроккио. Крещение. Деталь. Ангел, написанный Леонардо да Винчи.
из глины фигуры, покрывал их мягкой, пропитанной гипсом материей, а затем терпеливо срисовывал складку за складкой.
Стремясь придать всей сцене крещения Иисуса — происходившего, согласно легенде, на пустынном берегу реки Иордана, — большую естественность, Леонардо четко вырисовывает на фоне светлой ткани тонкий кустик остролистой травки.
Все вместе — от выражения лица ангела, далекого от какого бы то ни
Леонардо да Винчи. Этюд складок.
было благоговения, полного простого интереса к происходящему, до складок на одежде и травки — все отличало ангела Леонардо от других фигур картины.
Написанный Леонардо ангел говорил о таком высоком мастерстве молодого художника, что Верроккио, как рассказывает старинный биограф Леонардо, решил более не прикасаться к живописи, считая обидным, что у мальчика больше мастерства, нежели у него».
Конечно, этот рассказ — легенда: Верроккио еще много лет после того писал картины, и значительно лучшие, чем «Крещение Христа». Но легенда эта интересна в том отношении, что довольно верно передает изумление учителя работой своего ученика.
Картина «Крещение Христа» была написана, как полагают, в 1476 году. И в этот год и в последующие Леонардо работал очень много. Им было задумано и начато несколько картин. Наиболее завершенной из них считается «Благовещение».
ЧЕЛОВЕК, УКАЗАВШИЙ
ПУТЬ
КОЛУМБУ
ОЛЬШАЯ, просторная комната. Узкие, высокие окна, забранные снаружи решеткой, пропускают скудный свет, несмотря на то что на улице яркое весеннее солнце.
Комната напоминает музей. Посередине — огромный стол, на котором лежит нарисованная от руки большая карта мира. На карте — причудливые очертания материков. Они мало напоминают нынешние. Легко можно узнать только Европу. Африка уже значительно менее похожа. Из Азии начерчена лишь западная часть, восточная обрисована пунктиром и то не вся. Америки нет совсем. Бесконечные волны разливаются во всю ширь от берегов Европы до далекой Чипангу (Япония). В середине этого безбрежного пространства чьей-то, видно, робкой рукой поставлен вопросительный знак.
В углу карты нарисованы толстощекие мальчишки, изо всех сил дующие в трубы, — это ветры. Горы изображены черными массивами с редкими белыми пятнами. Реки толщиной в мизинец. Города — небольшие картинки. Особенно красочно нарисованы Рим и Флоренция.
Другой большой стол завален чертежами. Тут же колбы, реторты, небольшие ящики с костями каких-то животных, папки с засушенными растениями.
В углу — лабораторный столик, весь изъеденный кислотами. Как бы заглядывая в большую реторту, над ним склонился скелет человека. С потолка свешиваются скелеты птиц, ветви диковинных растений.
Вещей так много, что их невозможно перечислить.
В другом углу — под скелетом крокодила большое, глубокое кресло. Искусный флорентийский резчик украсил его подлокотники фигурами спящих львов, а на высокую спинку посадил сову, птицу мудрости. Уже много лет таращит она свои круглые глаза на эту странную комнату и сидящего в кресле старика.
Над столом возвышаются только его голова и плечи. Огромный, резко выдающийся вперед лоб изборожден глубокими морщинами. Густые, косматые брови почти закрывают маленькие зоркие глаза. Большая, длинная борода не дает возможности определить форму губ. Сухонькие плечи, тонкие, сморщенные старческие руки.
Дом, как видно, помещается где-то в стороне от больших улиц, в глухом переулке. Часами не доносится сюда ни звука, мертвая тишина нарушается только скрипом пера.
Старик — это был крупнейший итальянский географ, физик и естествоиспытатель, математик и астроном Паоло даль Поццо Тосканелли — медленно писал, выводя букву за буквой.
Легкий стук в дверь. В комнату, тихо шаркая туфлями, вошел Джованни, старый слуга ученого. Чуть склонив голову, он проговорил:
— Простите, синьор, вас хочет видеть один молодой человек.
Молчание. Никакого ответа.
— Ваша милость, молодой человек ждет уже более получаса.
Тосканелли хорошо знал, как Джованни дорожит его временем и как