девочек и женщин.
«Зачем так много текста?!» – только и думала Полина, читая как могла быстрее.
– Говоря на эти темы открыто, ломая стереотипы, можно помочь многим девочкам, не оставить их с проблемой один на один! – под конец голос Полины окреп и даже слегка зазвенел.
Когда статья закончилась, Полина не решалась поднять взгляд.
– Полина, – наконец, сказала Дарья и улыбнулась, – спасибо. Но прежде чем скажу я, дадим высказаться нашему выпускающему редактору Александру Михееву. Саша, что думаешь?
Михеев еле сдерживал улыбку и, когда заговорил, Полина впервые заметила на себе его взгляд. Волна неописуемой радости от его внимания пробежала мурашками по спине.
– Неплохой материал, – закивал Михеев, нацепив на себя вид эксперта, – но я думаю, что место ему не в нашей газете, а в женском глянце. Для половины нашей аудитории, это увы, не актуально, – Михеев снисходительно заулыбался, довольный своей компетентностью.
– А я не согласна! – вдруг заявила Дарья и резко поднялась со своего места, звеня браслетами. – Почему мальчикам это не актуально? Михеев, у тебя есть девушка?
Михеев замешкался с ответом, но Дарья его опередила:
– Сейчас нет, завтра есть. И у девушки будут каждый месяц менструации, а ты, как заботливый парень, будешь ее утешать и поддерживать.
Полина мгновенно представила, как Михеев утешает ее во время менструации. Ей стало смешно и неловко.
– Полина подняла важную тему, – уверенно продолжала Дарья. – Мы должны ломать стереотипы общества. И как городская школьная газета просто обязаны взять этот материл и поместить его на первую полосу!
– На первую полосу!? – Михеев взвился от неожиданности на месте и переменился в лице.
– Да, Александр, – безапелляционно провозгласила Дарья, – на первую полосу! Мы не будем прятать этот материал внутрь газеты. Ему место на первой полосе.
Полина поверить не могла в происходящее. Михеев только беззвучно открывал рот, пытаясь протестовать, а Дарья уже приняла окончательное решение – «Менструация» в печать!
Номер расходился молниеносно. В вестибюле школы Полина только и успевала раздавать принесенные газеты. На первой полосе красовалась девушка с развевающимся алым флагом, на котором большими буквами было выбито «Свобода слову «МЕНСТРУАЦИЯ»!» (Заголовок придумала Дарья). Успех был ошеломляющим!
Когда газеты закончились, Полина заметила невдалеке мрачного Михеева, наблюдавшего за ажиотажем вокруг публикации. Полина набралась храбрости и подошла к нему. Ей не хотелось верить, что Михеев оказался сексистом или шовинистом, как назвала его Варя.
– Привет. Мне жаль, что тебе не понравилась статья… – начала было Полина, но Михеев ее перебил.
– Да при чем здесь статья! – заорал он. – Ты что не поняла – это был мой номер! Я – выпускающий редактор! Моя статья должна была быть на первой полосе! Мое интервью – на первой полосе! Понимаешь? – Михеев распалялся не на шутку. – А тут вдруг откуда ни возьмись – Полина с менструацией!
Михеев орал и орал, набирая обороты, грязно ругаясь, размахивая руками и хватаясь за волосы.
– О-ля-ля, как он орал, – блаженно вспоминала Полина, рассказывая Варе, – как он был великолепен! А ты говорила, чтоб я нашла себе более интеллектуально развитого парня с менее выраженным сексизмом. Эх, Варя, теперь, чтобы загладить вину, я хочу сделать для Михеева что-то очень хорошее…
– Ну, а теперь припомни, что ты сделала для Михеева очень, очень хорошее, – подначивала подружку Варя.
Полина отмахнулась, но в голове тут же возник школьный вестибюль…
… – Ты опоздал! – радостно завизжала на весь вестибюль Полина. Она вцепилась обеими руками в дверной проем и загородила проход долговязому старшекласснику:
– Дневник!
– Дай пройти. Еще только пятьдесят три минуты, – отмахивался долговязый.
– Колбасников, скажи ему! Пятьдесят пять минут! – перекрикивая гвалт учеников, призывала раскрасневшаяся Полина и еле сдерживала напор опаздывающих.
– Пятьдесят четыре, – отвлекся Колбасников от проверки сменки и увидел умоляющие глаза одноклассницы. – А вот уже и пятьдесят пять. Извини, Михеев, – констатировал Колбасников, – ты опоздал. Гони дневник.
Дневник шлепнулся на ладошки сияющей Полины.
– А где сменка? – крикнула она вдогонку желтому пиджаку.
– Отстань от меня, сумасшедшая! – рыкнул разозленный Михеев и зашагал быстрее.
– Замечание за сменку! Замечание за хамство дежурным! – не унималась Полина, победоносно размахивая отобранным дневником.
– Остановись! – вмешался Колбасников. – Больше не буду тебе подыгрывать.
– Кира, – залепетала Полина, прижимая к груди дневник, – как он мне нравится! Сильно-сильно нравится!
И в качестве благодарности Михееву за возможность им восхищаться – кислотно-розовой блестящей ручкой расписание на три недели вперед. Когда классная влепила ему выговор за ведение дневника, то как Михеев орал, как он орал. О-ля-ля…
– А помнишь, как мы за ним ходили по всей школе? – ударилась в воспоминания Варя. – У него нервный тик начался! Идет, оглядывается, а всюду мы с тобой под ручку. А помнишь, мячик у них отобрали? Они в рекреации играли, и мячик к твоим ногам отлетел. Ты его хвать и бегом, а Михеев за тобой как ошпаренный! Ты за спиной у Колбасникова спряталась. В каком бешенстве был Михеев! Его даже к завучу отвели, – засмеялась Варя. – Веселый был эксперимент по привлечению внимания!
Полина только вздохнула, не отрывая взгляд от бесконечных полей.
Глава 10. Ночная встреча
В комнате темно. Дверь очерчена рамкой желтого света. Различимы силуэты мебели: комод, табуретка, книжные шкафы, торшер. Растрёпанные букеты искусственных цветов в вазах.
Окно наглухо закрыто снаружи тяжёлыми, плотными ставнями. От того, что оно плотно закрыто, Полине кажется, что в этой комнате вовсе нет окна.
Закрытое ставнями окно давит, как подушка на лице. «Зачем замуровываться на ночь?» – размышляет Полина в первую ночь в доме Анн-Мари. Все кругом чужое, незнакомое, пугающее. Полине не нравится ни дом, ни семья Анн-Мари. Хотя и мама, и папа, и бабушка, и сестры Анн-Мари отнеслись к гостье дружелюбно. За ужином бабушка называла Полину «la petite russe princess» и умилялась, что совершенно не понимает Полинин французский, так тихо разговаривает скромная русская девочка.
Полина злится. Она чувствует себя замурованной не только в этой комнате без окна, а в своей жизни – кругом одни ставни – звонки будильника, школьное расписание, запреты, «не отходи далеко от группы», живи в чужом доме с чужими людьми, «рисуй волны», а стена непробиваемая, хоть головой бейся, и с разбегу, и со всей дури врезаешься в «ты мне не нравишься, Полина!».
Свет в коридоре погас – исчезла желтая рамка с двери. Наступила темнота, в которой растворилось все: и силуэты мебели, и Полина.
Пустота, в которую