Читать интересную книгу Парижские письма виконта де Лоне - Дельфина Жирарден

Наступление демократической стихии на деле оказалось еще более страшным, чем ожидалось; спустя два с половиной месяца после революции Дельфина приходит к выводу: «Да, республика могла быть прекрасной… могла — когда бы не республиканцы» (наст. изд., с. 451[104]), а спустя полгода, запечатлев последние картины парижской светской жизни (вернее, того, во что она превратилась при новой власти), вообще перестает печатать фельетоны.

Последний очерк виконта де Лоне появился в «Прессе» 3 сентября 1848 г. Кончилась эпоха, и кончились фельетоны. По слухам, в 1849 г., уходя с бала у кузины новоизбранного президента Бонапарта, принцессы Матильды, Дельфина бросила: «Прощайте, сударыни, сегодня мы присутствовали на последнем парижском балу!»[105]; конечно, у этой реплики были конкретные причины (в 1849 г. парижское общество жило под страхом «социалистической Варфоломеевской ночи» и красной угрозы), но дело было не только в этом. Дельфина ощущала конец той парижской светской жизни, где жители разных кварталов и сторонники разных политических убеждений составляли все-таки единое целое. Теперь это целое раскололось, и у Дельфины было ощущение, что склеить его не удастся никогда.

В 1857 г., через два года после смерти Дельфины и через девять лет после того, как она перестала сочинять «Парижский вестник», ее верный друг Теофиль Готье уже воспринимал содержащиеся там «по видимости легкомысленные» детали как «почти исторические», как «неисчерпаемый источник для будущих романистов, которые захотят описать эту эпоху»[106]. Еще через семь лет Пьер Ларусс начал выпускать свой «Большой универсальный словарь XIX века». Дельфина здесь упомянута в четвертом томе, в статье «Хроникер», а к хроникеру Ларусс относится уважительно; он видит в нем не просто «литературного ветошника», подбирающего крохи повседневности, но создателя «мемуаров нации». Современная исследовательница замечает по этому поводу: «Лаженеве пришел бы в ужас, узнай он, что в 1869 году, когда полусвет окончательно восторжествовал над светом, „пустяки“ виконта де Лоне удостоились звания „мемуары нации“»[107].

А между тем они этого удостоились — и вполне заслуженно.

* * *

При жизни Дельфина де Жирарден была известна в России, и некоторые ее прозаические и драматические произведения были напечатаны в русских переводах[108]. Однако «Парижские письма» выходят на русский язык впервые[109].

Первое книжное издание фельетонов виконта де Лоне 1836–1839 гг. появилось в 1843 г. под названием «Парижские письма»; фельетоны за 1840–1848 гг. были впервые изданы отдельной книгой в 1853 г. под названием «Парижская корреспонденция». В 1857 г. обе эти книги были соединены в одно издание, получившее общее название «Парижские письма». С тех пор переиздавался всегда именно этот корпус текстов, в который, впрочем, вошли не все очерки, опубликованные «виконтом де Лоне» в «Прессе». Поскольку издания 1843 и 1853 гг. выходили еще при жизни Дельфины и, по-видимому, при ее участии, она произвела отбор и исключила все, что, как ей казалось, к моменту превращения газетных фельетонов в книгу уже устарело. К этому выбору можно относиться по-разному. Например, Эмиль Фаге (вообще большой поклонник фельетонов Дельфины) полагал, что с точки зрения потомства в книжном издании осталось еще много лишнего, того, что интересно только историкам, а лучше было бы выбрать из всех фельетонов виконта де Лоне четыре сотни моралистических рассуждений и тем ограничиться[110]. Позволю себе не согласиться и приведу один-единственный пример из фельетона от 3 ноября 1836 г., в книжное издание не вошедшего. Дельфина рассказывает там о новой мужской моде — плотных мужских пальто, в которых денди становится похожим, по одной версии, на медведя, а по другой — на кучера дилижанса. Так вот, продолжает Дельфина, соедините эти два сравнения, и вы получите медведя, сделавшегося кучером дилижанса, — вот именно на него-то и похож элегантный обладатель пальто.

Тем не менее я последовала за французской традицией и переводила фельетоны Дельфины де Жирарден по изданию, подготовленному Анной Мартен-Фюжье (Girardin D. Lettres parisiennes du vicomte de Launay. P., 1986. T. 1/2), которое воспроизводит издание 1857 г. Точно так же я следую традиции называть это собрание «Парижскими письмами» (а не «Парижским вестником», как в газетном оригинале) и сохраняю перед каждым фельетоном те заголовки-абреже, которые сопровождают тексты Дельфины начиная с первого книжного издания.

От французской традиции я позволила себе отклониться лишь в датировке фельетонов. Дело в том, что Дельфина порой выставляла перед текстом дату сочинения фельетона, как делали вообще все журналисты «Прессы», включая авторов политических передовиц, однако в газете фельетон, естественно, появлялся на следующий день после написания. Во французских изданиях (начиная с самых первых) фельетоны датируются иногда днем написания, а иногда днем публикации. В интересах единообразия в настоящем издании все фельетоны датированы днем их реального появления в газете.

Наконец, последнее: в настоящее издание вошла примерно треть французского двухтомника. Предпочтение отдавалось текстам, содержащим картины повседневной жизни Парижа и наиболее яркие и остроумные образцы «нравственной философии» Дельфины. Пропуски внутри фельетонов отмечены отточиями в квадратных скобках; пропуски фельетонов целиком не отмечены никак. Некоторые фрагменты из фельетонов, не вошедших в основной текст, переведены в статье и в примечаниях; в этих случаях в скобках даны отсылки к французскому изданию 1986 г. с указанием тома и страницы.

Вера Мильчина

ПАРИЖСКИЕ ПИСЬМА ВИКОНТА ДЕ ЛОНЕ

1836

29 сентября 1836 г. Последние новости. — Провинциальный Париж. — Скучающий и Докучный. — Эсмеральда. — Докладная записка командующему национальной гвардией касательно поведения Фемистокла и Сципиона Африканского

На этой неделе не произошло ничего особенно примечательного: в Португалии случилась революция, в Испании явился призрак республики, в Париже назначили министров[111], на Бирже упали котировки, в Опере поставили новый балет, в саду Тюильри показались два капота из белого атласа.

Революция в Португалии была предсказана заранее, о псевдореспублике в Испании толковали уже давно, министров осудили еще прежде, чем они вступили в должность, падение на Бирже было использовано сведущими людьми три недели назад — тогда же, когда афиши возвестили о новом балете; таким образом, поистине достойны внимания только капоты из белого атласа, ибо они явились слишком рано: нынешнее время года не заслужило подобного оскорбления. Топить камины в сентябре, если на улице уже холодно, — это еще куда ни шло, но обряжаться в атлас, когда зима еще не наступила, противно природе[112].

Сегодня столицу занимают только две вещи: театр и прогулки. Скачки, благодарение Богу, закончились; в последнее время их трудно было назвать блестящими: одни и те же дамы среди публики, одни и те же лошади на дорожке, а главное — одно и то же утомительное зрелище одинокой лошади, оторвавшейся от всех остальных; вам не остается ничего другого, кроме как бессмысленно глазеть на этого борца без противника, триумфатора без соперников. По нашему мнению, это конное соло доказывает, что нас уже давно морочат самым ловким образом. Говоря короче, все увиденное на скачках было весьма посредственным, и злые языки имели все основания утверждать, что бедняги из «Общества соревнователей»[113] никакой ревности вызвать не способны.

Огюст Пюжен. Сад Тюильри.

Огюст Пюжен. Площадь Согласия.

Иные утверждают, что Париж сделался скучен; нам, напротив, представляется, что жить в нем нынче весьма приятно: знакомых нигде не встретишь, город нынче населен одними провинциалами. Чувствуешь себя независимо, как в путешествии, но при этом наслаждаешься всеми удобствами собственного жилища. Тот, кто изучает Париж в это время года, проникается любовью к этому городу, потому что встречает здесь только тех людей, которые от него в восхищении; по улицам бродят толпы восторженных зевак; это прелесть что такое: зеваки заморские, зеваки заграничные, зеваки зарейнские, все, кроме зевак замогильных, как выразился бы господин де Шатобриан[114], — впрочем, не станем ручаться, что кто-нибудь из этих последних не замешался в уличную толпу.

Наконец, в подобные дни Париж ненадолго обновляется и добреет: пресыщенные люди его покинули, скучающие люди из него бежали. Воздух от этого кажется более чистым, улицы — более просторными. Ведь человек СКУЧАЮЩИЙ занимает так много жизненного пространства! его присутствие так обременительно! своими всхлипами и зевками он поглощает столько воздуха! А нынче человека СКУЧАЮЩЕГО в Париже не встретишь; он охотится в обществе человека ДОКУЧНОГО, и тот перечисляет ему всю когда-либо подстреленную дичь, а затем оба принимаются злословить о Париже, который их отсутствие так чудесно преображает. Поскольку оба они, и СКУЧАЮЩИЙ, и ДОКУЧНЫЙ, — люди тщеславные, они отсылают свою добычу в Париж, а сами остаются за городом! — Да, благословенна осень в Париже! — Театры возрождаются, публика молодеет; партер заполняет не та многоопытная, привередливая и нелюбезная зимняя публика, которая ревниво тиранит актеров, нанятых для ее развлечения; не та публика, которую все возмущает и ничто не вдохновляет; не та пресыщенная удовольствиями фатоватая публика, которая провела всю жизнь в театральных коридорах и не смеет улыбнуться, потому что от старости лишилась всех зубов; не та старая кокетка, которая не смеет заплакать, потому что боится смыть румяна. — Нет, в партере располагается публика наивная, радостная и доброжелательная, публика, в которой каждый для актеров и судья, и сообщник, публика, которая с чистым сердцем помогает вам себя рассмешить и которую приятно растрогать; добродушная публика, которая не возражает против того, чтобы ее развлекали; одним словом, публика, которая верит в удовольствия.