делась с появлением государств и законов. Законов, придуманных сильными для слабых.
Блондин взглянул в зеркало заднего вида, где мелькали янтарные глаза, и продолжил:
— И именно поэтому я вдоволь наиграюсь с этим прекрасным, темнокожим телом, сегодня вечером. Готов поспорить на что угодно, профессор, что наша спутница уже несколько раз успела прокрутить в голове всевозможные варианты и позы с моим и своим, непосредственным, участием. И не так уж и важно, точно ли были переведены мои слова. Я общался с ней на животном уровне, безмолвно глядя в глаза, и открыто заявляя о своём желании. И я видел её безмолвный отклик на это желание, на это заявление о праве сильного взять то, что возжелал. И без всяких слов, её тело ответило на это совершенно неосознанно. И после всего этого вы всерьёз хотите сказать, что эти животные способны на что-то другое, кроме совокупления? Женщина-физик, вы говорите? Они не способны контролировать даже своё собственное тело; и вопреки крикам разума, отдаются тому, кто смог зацепить их похотливое, животное начало. На словах они требуют к себе уважения, равноправия и много чего ещё, и слабые мужчины, поддающиеся женским манипуляциям, с радостью развешивают уши, полагая, будто словам женщины можно доверять. Но женщина не может доверять даже самой себе. Она может говорить всё, что угодно, и иногда даже верить в это, но её тело хочет сильного и грубого самца, и она совершенно не способна сопротивляться этому желанию, потому что такова её истинная, животная природа.
— Создаётся впечатление, будто вы просто ненавидите женщин.
— О нет, профессор. Ненависть к женщине может возникнуть только от непонимания. Я же, напротив, прекрасно понимаю их природу. И поэтому не жду от них сострадания, любви, понимания или искренности. Как вы не ждёте всего этого от луны, например. Вместо этого я просто использую женщин по их прямому назначению — удовлетворению мужчины. И они с удовольствием принимают эту роль. Вы не поверите, профессор, сколько раз уже женщины сперва публично заявляли о том, что я хам и выскочка, а позже, ночью, извивались в истоме наслаждения под моим телом; возвращаясь под утро к своим мужьям. Некоторые женщины ненавидели себя после этого, осознавая свою слабость и беспомощность перед силой вожделения; но в итоге вновь оказывались в моих объятиях ещё не один раз. Некоторые принимали всё, как есть, и отдавались своей тёмной сущности, осознав и приняв её. Сколько мужчин растят моих детей, искренне считая их своими собственными, мне уже не счесть.
— Но неужели вы считаете абсолютно всех из них такими? — приподнял бровь профессор. — Да, быть может, в ваших словах и правда есть доля истины, не спорю. Заложенным в нас, миллионами лет эволюции, инстинктам, противостоять порой довольно непросто. И всё же, существуют ведь люди, способные преодолевать своё животное начало. И таких людей множество, не только среди мужчин — монахини, верные жёны, следующие за мужьями куда угодно, или вот, та же, упомянутая уже, женщина-физик. А ваша сестра, например? У вас есть сестра? Ну мать, полагаю, у вас наверняка есть. И что же, свою мать вы приравниваете к той же категории, что и всех остальных женщин?
— У меня нет сестры, — ответил блондин. — По крайней мере, мне неизвестно о существовании таковой. А что до матери, то я никогда её не знал, выросши в приюте. Но скажите — разве факт материнства автоматически перечёркивает животное начало женщины, именуемой матерью? Давайте начистоту, профессор, не имея каких-либо более серьёзных аргументов, вы решили просто подловить меня на моральной стороне этого вопроса. Но законам природы нет никакого дела до морали, придуманной слабыми людьми, чтобы оправдывать свою слабость.
Некоторое время профессор задумчиво молчал, а потом вдруг встрепенулся, будто озарённый внезапной догадкой:
— Позвольте, милый друг, но ведь совсем недавно вы сами говорили, что если человек во что-то верит, то непременно находит этому подтверждение, даже если этого не существует. Не думаете ли вы, что как раз сейчас этот довод подходит к вашим собственным утверждениям, по поводу женской природы, как нельзя кстати?
— Браво, профессор, — спокойно ответил блондин, улыбаясь.
Однако большего профессор от него так и не дождался. Блондин вновь направил свой взор на горизонт, потеряв интерес к разговору. Свою мысль он и так уже выразил, и всерьёз слушать аргументы своего наивного собеседника не считал нужным. Разве волк ввязывается в спор с овцой? В крайнем случае, он, ради развлечения, может поделиться с этой овцой своей точкой зрения, только и всего. Но обычно волк просто пожирает овцу, совершенно не интересуясь её мнением по этому поводу, её внутренним миром, и какими-то там «вопросами морали».
Неудовлетворённый таким положением вещей, профессор обратился к лингвисту, сидящему на переднем сидении, и всё это время хранившему молчание:
— А что вы думаете относительно всего этого? Наверняка у вас тоже есть какое-то мнение по этому вопросу.
— Я стараюсь не думать о таких вопросах, и уж тем более не складывать каких-либо мнений. Это бессмысленно, потому что истинных ответов в этом мире мы всё равно не найдём, а только лишь ещё больше запутаемся в собственных, ошибочных суждениях, — пространно ответил человек-ястреб, не поворачивая головы.
* * *
Добравшись до посёлка, они пополнили запасы еды и воды, а отправиться к конечной точке маршрута решили уже утром. Местные жители давно уже привыкли к торговцам и путешественникам, поэтому найти ночлег для троих странников не составило особого труда. Их темнокожая спутница отказалась от предложения ночевать в относительно комфортных условиях местной гостиницы, сказав, что предпочитает ночлег в своём внедорожнике, накрытом тентом, поэтому, пожелав друг другу доброй ночи, они распрощались с ней до утра.
Граница джунглей уже виднелась на горизонте, и все четверо молчаливо наблюдали за приближающейся неизвестностью. Все пятеро, если считать и пса тоже. Практически с самого начала пути они не произнесли ни слова, погружённые в свои мысли. Почему-то эти мысли были тревожные, и даже блондин ощущал в себе эту давящую, тягучую пустоту, хоть и не подавал виду.
Внедорожник остановился в сотне метров от зарослей, и без лишних слов, путешественники начали выгружаться из авто. Когда всё было готово, и оставшаяся часть платы была передана женщине, она, немного помешкав, неуверенно тронула блондина за плечо и заглянула ему в глаза. На её тревожном лице промелькнуло сожаление, а после она что-то произнесла. Блондин поправил косичку волос на голове женщины, и, улыбнувшись, тронул указательным пальцем кончик её носа.
— Не скучай, — произнёс он, и развернулся в сторону джунглей.
Теперь и лингвист, и