Без малого сто дней испытания на прочность для «подрывателя устоев и врага Великого Государя» окончились щедрыми дарами из рук надзирателей. Под прочувствованный комментарий: «Это вам мать доставила» – Льва облагодетельствовали свежим бельем, одеялом, подушкой, всякой всячиной, даже апельсинами. Вскоре Троцкого перевезли по Черному морю в родную Одессу, где и посадили в комфортабельную одиночку в недавно возведенном Одесском тюремном замке.
Отец и мать Бронштейны решили наставить блудного сына на путь истины, надеялись, что сын образумится. Мама непутевого сына, сраженного то ли запрещенными прокламациями, то ли сероглазой Александрой, направила прошение прокурору Одесской судебной палаты, умоляя воспрепятствовать браку сына с Соколовской «ввиду громадной разницы в летах… Близкое знакомство сына с этим семейством имело своим последствием нынешнее его положение, вследствие, очевидно, дурного направления и наклонностей этой семьи, а потому брак с такой особой может окончательно погубить его. Не могу при этом не прибавить и того, что родители Соколовской люди бедные и что брак этот рассчитан скорее на то, чтобы этим путем заставить меня и мужа тратиться на них». Родители, как это часто бывает, о решениях детей узнают последними. Счастливые молодожены отправились в ссылку, а вдогонку им полетело прошение супружеской четы Бронштейнов иркутскому губернатору: «Мы, родители, опасаемся, что этот брак угрожает нашему сыну полной нравственной гибелью, мы уверены, что без влияния Соколовской он исправится и по отбытии наказания возвратится в семью и сделается полезным гражданином».
Не исправился. В Одесском замке ждали героя, среди встречавших был и «товарищ по саду» Зив, который впоследствии попытался раскрыть секрет главной из кличек вождя: «Когда я услышал его псевдоним в первый раз, то сразу вспомнил внушительную фигуру Троцкого, старшего надзирателя Одесской тюрьмы, который величественно опирается на свою длинную саблю. Из своего центра он держал в руках всю тысячную толпу уголовников, не привыкших к подчинению и послушанию. Надзиратель Троцкий держал в руках и своих коллег, младших надзирателей и даже самого начальника тюрьмы». В 1937 году мексиканские друзья спросили Троцкого, не страшно ли ему воевать с самим Сталиным. В ответ изгнанник рассказал о своем одесском тюремщике. «Великий и грозный» надзиратель Троцкий снизошел до личной беседы с 19-летним Львом и рассказал арабскую притчу. «Обгоняет Чума караван в пустыне по дороге в Багдад. Старый караван-баши поинтересовался, почто такая спешка? Чума ответила, что спешит забрать пять тысяч жизней. На обратной дороге снова повстречались. Завидев Чуму, старец гневно выплеснул из пиалы зеленый чай в знак высшего недовольства. Чума солгала ему, унесла не пять, а целых пятьдесят тысяч жизней! Та возразила, что слово держит. За ней – ровно пять тысяч душ. Остальных погубил страх». Так многоопытный одесский тюремщик Троцкий отучил юного бунтаря бояться.
Мемуары Г. А. Зива увидели свет в 1921 году. На сегодня версий псевдонима прибавилось. Среди них и помещица Троцкая, соседка Бронштейнов, и немецкое der Trotz – «вызов, неповиновение», и литовский город Троки, Трокай, – партия рекомендавала для кличек использовать топонимы, не связанные с местом рождения. Так или иначе, точного ответа не существует.
В 1887 году Лев приплыл в Одессу открывать «Новый Свет» знаний. Десять лет спустя он под конвоем зашел в Одесский замок бесстрашным завоевателем. Шутка ли, позади месяцы подполья и конспирации, тайных сходок. Борец с самодержавием Львов заставил армию церберов устроить облаву на двести своих товарищей. Его, вчерашнего школьника, охранители престола испугались, но они еще не ведали, кто восстал против них.
В Одессе Лев овладел премудростями тюремных коммуникаций: «Я выстукивал соседям свои херсонские стихи, а они в ответ снабжали меня новостями». Здесь он тщательно расширял свои лингвистические горизонты: зная немецкий и французский, штудировал Евангелие на английском и итальянском. Перечитывал массы исторической и религиозной периодики из тюремной библиотеки. Превратился в знатока православия, католицизма, протестантства, толстовства, дарвинизма. Узнал, что естествознание есть умственная родственница веры, исходя из примера говорящей ослицы Валаама. «Ведь существуют же говорящие попугаи и даже канарейки». Этот довод архиепископа Никанора занимал меня целыми днями и иногда снился даже по ночам. Исследования о бесах или демонах, об их князьях, дьяволе и об их темном бесовском царстве каждый раз заново поражали и в своем роде восхищали молодую рационалистическую мысль кодифицированной глупостью тысячелетий. Пространное изыскание о рае, об его внутреннем устройстве и о месте нахождения заканчивалось меланхолической нотой: «Точных указаний о месте нахождения рая нет». Я повторял эту фразу за обедом, за чаем и на прогулке. Насчет географической долготы райских блаженств указаний нет. С жандармским унтером Миклиным я затевал при каждом подходящем случае богословские препирательства. Миклин был жаден, лжив, злобен, начитан в священных книгах и благочестив до крайности. Перебегая с ключами по звонким железным лестницам, он мурлыкал церковные напевы. «За одно, за одно-единственное слово «христородица», вместо «богородица», – внушал мне Миклин, – у еретика Ария живот лопнул». – «А почему теперь у еретиков животы в сохранности?» – “Теперь, теперь… – отвечал обиженно Миклин, – теперь другие времена”».
Троцкий всерьез занимался обществоведением. Его покорил итальянский мыслитель Лабриола, которого он читал на французском. Льву навсегда врезался в память излюбленный рефрен основателя итальянского марксизма: «Идеи не падают с неба». В 1930-х, в изгнании, в «Бюллетене оппозиции» он поднял на смех примитивное мнение, будто базис, экономика прямо определяют, что сочиняет композитор или пишет в приговоре судья, и посоветовал учащейся молодежи изучать «Анти-Дюринг», Плеханова и Лабриолу.
Одесские «Кресты» (архитектор Тимошко после завершения в 1890 году своего творения в Петербурге, тамошних «Крестов», в 1894-м порадовал открытием юдоли бесправных в Одессе, также придав узилищу крестообразную форму) приучили молодого интеллектуала кропотливо трудиться над первоисточниками. Чтобы разобраться в масонстве, Лев завел тетрадь в тысячу нумерованных страниц и около года записывал в нее выдержки из многочисленных книг, чередуя их со своими собственными соображениями. Троцкий подчеркивал, что начиная с 1897 года он вел борьбу преимущественно с пером в руках. В одесском заключении он превратился в литератора и интеллектуала, который с каждой новой работой чувствовал себя все увереннее. В 1923 году вождь поделился с молодняком опытом периода первоначального накопления в идейной области: «Даже в тюрьме, где ничем другим, кроме чтения, я не занимался, казалось, что ничего не успеваешь за день сделать… Лучше прочесть одну книгу, но как следует; лучше усвоить немного, но твердо. Только таким путем будет естественно расширяться способность умственного охвата. Мысль постепенно получит уверенность в себе и станет более продуктивной. При этих предпосылках нетрудно уже достигнуть рационального распределения времени, при котором распределяемый переход от одного занятия к другому ощущается, до известной степени, как отдых».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});