Читать интересную книгу Повести - Джером Сэлинджер

- Да тут жарче, чем на улице! - сказала вместо приветствия невестина подружка, заходя в комнату.

- Сейчас, одну минутку, - сказал я. - Никак не включу этот вентилятор.

Кнопку включения заело, и я никак не мог с ней справиться.

Пока я, даже не сняв, как помнится, фуражки, возился с вентилятором, остальные подозрительно осматривали комнату. Я искоса поглядывал на них. Лейтенант подошел к письменному столу и уставился на три с лишним фута стены над столом, где мы с братом из сентиментальных побуждений с вызовом прикнопили множество блестящих фотографий, восемь на десять. Миссис Силсберн села, как и следовало ожидать подумал я, в то единственное кресло, которое облюбовал для спанья мой покойный бульдожка; подлокотники, обитые грязным вельветом, были насквозь прослюнены и прожеваны во время ночных его кошмаров. Дядюшка невестиного папы, мой верный друг, куда-то скрылся без следа. И невестина подружка тоже исчезла.

- Сейчас я приготовлю что-нибудь выпить, - сказал я растерянно, все еще возясь с кнопкой вентилятора.

- Я бы выпила чего-нибудь холодного, - произнес знакомый голос. Я повернулся и увидел, что она растянулась на кушетке, а потом и пропала из моего поля зрения. - Сейчас я буду звонить по вашему телефону, предупредила она меня, - но в таком состоянии я и рта раскрыть не могу. Все пересохло. Даже язык высох.

С жужжанием заработал вентилятор, и я прошел на середину комнату между кушеткой и креслом, в котором сидела миссис Силсберн.

- Не знаю, что тут есть выпить, - сказал я, - я еще не смотрел в холодильнике, но я думаю,что...

- Несите ч т о у г о д н о, - прервала меня с кушетки наша неутомимая ораторша, - лишь бы мокрое. И холодное.

Каблуки ее туфель лежали на рукаве сестриного кителя. Руки она скрестила на груди, под голову примостила диванную подушку.

- Не забудьте лед, если есть, - сказала она и прикрыла глаза. Я бросил на нее короткий, но убийственный взгляд, потом нагнулся и как можно тактичнее вытащил китель Бу-Бу у нее из-под ног. Я уже хотел выйти по своим хозяйским обязанностям, но только я шагнул к дверям, со мной заговорил лейтенант, стоявший у письменного стола.

- Где достали картинки? - спросил он.

Я подошел к нему. На голове у меня все еще сидела огромная армейская фуражка с нелепым козырьком. Я как-то не догадался ее снять. Я встал рядом с лейтенантом, хотя и чуть позади него, и посмотрел на фотографии. Я объяснил, что по большей части это фотографии детей, выступавших в программе "Умный ребенок" в те дни, когда мы с Симором участвовали в этой передаче.

Лейтенант взглянул на меня:

- А что это за передача? Никогда не слыхал. Детская передача, что ли? Ответы на вопросы?

Я не ошибся: в его тонг незаметно и настойчиво вкрался легкий оттенок армейского превосходства. И он слегка покосился на мою фуражку.

Я снял фуражку и сказал:

- Да нет, не совсем. - Во мне вдруг заговорила фамильная гордость: Так было, пока мой брат Симор не принимал участия. И все стало примерно по-старому, когда он ушел с радио. Но при нем все было иначе, вся программа. Он вел ее как беседу ребят за круглым столом.

Лейтенант поглядел на меня с несколько повышенным интересом.

- А вы тоже участвовали? - спросил он.

- Да.

С другого конца комнаты из невидимого пыльного убежища на кушетке раздался голос его жены;

- Посмотрела бы я, как м о е г о ребенка заставили бы участвовать в этом идиотизме, - сказала она, - или играть на сцене. Вообще выступать, Я бы скорее у м е р л а, чем допустила, чтобы мой ребенок в ы с т а в л я л с я перед публикой. У таких вся жизнь бывает исковеркана. Уж одно то, что они вечно на виду, вечно их рекламируют - да вы спросите любого психиатра. Разве тут может быть н о р м а л ь н о е детство, я вас спрашиваю?

Ее голова, с веночком набекрень, вдруг вынырнула на свет божий. Словно отрубленная, она выскочила из-за спинки кушетки и уставилась на нас лейтенантом.

- Вот и ваш братец такой, - сказала голова. - Если у человека детство начисто изуродовано, он никогда не становится по-настоящему взрослым. Он никогда не научится приспосабливаться к нормальным людям, к нормальной жизни. Миссис Феддер именно так и говорила там, в чьей-то дурацкой спальне. Именно так. Ваш братец никогда не научится приспосабливаться к другим людям. Очевидно, он только и умеет доводить людей до того, что им приходится накладывать швы на физиономии. Он абсолютно не приспособлен ни к браку, ни вообще к сколько-нибудь нормальной жизни. Миссис Феддер и м е н н о т а к и говорила. - Тут голова сверкнула глазами на лейтенанта: Права я, Боб? Говорила она или нет? Скажи правду!

Но тут подал голос не лейтенант, а я. У меня пересохло во рту, в паху прошиб пот. Я сказал, что мне в высокой степени наплевать, что миссис Феддер натрепала про Симора. И вообще, что про него треплют всякие профессиональные дилетантки или любительницы, вообще всякие сукины дочки. Я сказал, что с десяти лет Симора обсуждали все, от дипломированных Мыслителей идо Интеллектуальных служителей мужских уборных по всем штатам. Я сказал, что все это было бы законно, если бы Симор задирал нос оттого, что у него способности выше среднего. Но он ненавидел выставляться. Он и на эти выступления по средам ходил, как на собственные похороны. Едет с тобой в автобусе или в метро и молчит как проклятый, клянусь богом. Я сказал, что вся эта дешевка - разные критики и фельетонисты - только и знаки, что похлопывать его по плечу, но ни один черт так и не понял, какой он на самом деле. А он поэт, черт их подери. Понимаете, настоящий п о э т. Да если бы он ни строчки не написал, так и то он бы всех вас одной левой перекрыл, только бы захотел.

Тут я, слава богу, остановился. Сердце у меня колотилось, как не знаю что, и, будучи неврастеником, я со страхом подумал что именно "из таких речей рождаются инфаркты". До сих пор я понятия не имею, как мои гости реагировала на эту вспышку, на поток жестоких обвинений, которые я на них вылил. Первый звук извне, заставивший меня очнуться, был общепонятный шум спускаемой воды. Он шел с другого конца квартиры. Я внезапно осмотрел комнату, взглянул на моих гостей, мимо них, даже сквозь них.

- А где старик? - спросил я. - Где старичок? - Голос у меня стал ангельски-коротким.

Как ни странно, ответил мне лейтенант, а не его жена.

- По-моему, он в уборной, - сказал он. Он заявил это с особой прямотой, как бы подчеркивая, что принадлежит к тем людям, которые без всякого стеснения говорят о гигиенических функция организма.

- А-а, - сказал я. В некоторой растерянности я обвел глазами комнату. Не помню, да и не хочу вспоминать, старался ли я нарочно не замечать грозных взглядов невестиной подружки или нет. На одном из стульев я обнаружил шелковый цилиндр дяди невестиного отца. Я чуть было не сказал ему вслух: "Привет!"

- Сейчас принесу выпить чего-нибудь холодного, - сказал я. - Одну минуту.

- Можно позвонить от вас по телефону? - вдруг спросила невестина подружка, когда я проходил мимо кушетки. И она опустила ноги на пол.

- Да,да, конечно, - сказал я. Тут же перевел взгляд на миссис Силсберн и лейтенанта. - Пожалуй, сделаю всем по "Тому Коллинзу", конечно, если найду лимоны или апельсины. Подходит?

Ответ лейтенанта удивил меня неожиданно компанейским тоном.

- Давай! Давай! - сказал он, потирая руки, как заправский пьянчуга.

Миссис Силсберн перестала раccматривать фотографии над столом, чтобы дать мне последние указания:

- Для меня, пожалуйста, только самую чуточку джина в питье. самую чуточку, пожалуйста! Одну капельку, если вам не трудно!

Как видно, за то короткое время, что мы провели в квартире, она уже немного отошла. По-видимому, тут помогло и то, что она стояла почти под самым вентилятором, который я включил, и на нее шел прохладный воздух. Я пообещал сделать питье, как она просила, и оставил ее у фотографий мелких "знаменитостей", выступавших по радио в тридцатых, даже в конце двадцатых годов, среди ушедших теней нашего с Симором отрочества. Лейтенант же не нуждался в моем обществе: заложив руки за спину, он с видом одинокого знатокалюбителя уже направлялся к книжным полкам. Невестина подружка пошла за мной, громко зевнув во весь рот, и даже не сочла нужным ни подавить, ни прикрыть свой зевок.

А когда мы с ней подходили к спальне - телефон стоял там, - навстречу нам из дальнего конца коридора показался дядюшка невестиного отца. На лице его было то же суровое спокойствие, которое так обмануло меня в машине, но, приблизившись к нам, он сразу переменил маску: теперь его мимика выражала наивысшую приветливость и радость. Я почувствовал, что сам расплываюсь до ушей и киваю ему в ответ, как болванчик. Видно было, что он только что расчесал свои жиденькие седины, казалось, что он даже вымыл голову, найдя гдето в глубине квартиры карликовую парикмахерскую. Мы разминулись, но что-то заставило меня оглянуться, и я увидел, как он мне машет ручкой, этаким широким жестом: мол, доброго пути, возвращайся поскорее! Мне стало весело до чертиков.