платят хорошие, и за что? Просто чтобы я проверил очередную сказку?»
– Вот, кстати, возьмите, оранжевый шарф, достойная вещь…
Криво улыбнувшись. Герцог протянул мне яркую тряпку. Терпеть не могу ярких тряпок! Но принял шарф я совершенно невозмутимо и со всем возможным достоинством.
х х х
Глава III
Luca Turilli’s Dreamquest “Black Rose”
Явь
Загадочное слово ВОМД расшифровке не поддавалось, до тех пор, пока мне не довелось добраться до технической документации. До этого же чего только не довелось выслушать по этому поводу, причем и просто от острословов, и от опытных работников метрополитена. Сходились на одном – «В» – это однозначно, вентилятор. Ну, а другие буквы особого значения не имеют.
Оттого буква «М», например, расшифровывалось не только как «механический», но и как «метрополитеновский», и как «многофункциональный», и еще почему-то «метрический». Тогда как «О» – только лишь, как «объединенный» и «осевой». Про «Д» промолчу, так как тут фантазия объяснителей разгуливалась окончательно, и однажды чуть до драки не дошло, так хотелось показать себя опытнее товарища по работе. Но водка в который раз выступила в роли прекрасного примирителя, и на том инцидент был исчерпан.
Верна к тому же оказалась и странная на первый взгляд, но весьма глубокая по смыслу пословица, о том, что не стоит справлять малую нужду против воздушного потока, развиваемого ВОМДом. В оригинале он звучала так: «Не ссы против ВОМДа». Емко и убедительно, а с учетом того, что воздушный поток хорошо налаженного вентилятора запросто сбивал с ног, еще и верно.
Кстати в наших условиях особенный и немного зловещий смысл приобретала и поговорка: «Не беги впереди паровоза». Где паровоз можно было заменить на словосочетание «подвижной состав». Тот, кто много ходил по шпалам все поймет с полуслова.
ВОМДы стояли в тоннеле, на глубине в специальных камерах, за железными дверями и решетками. Когда-то Саня ляпнул, что здесь очень удобно прятать убитых милиционеров. Несмотря на откровенный цинизм фразы, с ней трудно было не согласиться, кроме нас и случайно забредавших сюда диггеров, здесь никто не ходил, так, что прятать было можно все, что угодно.
Но в основном, нам приходилось тут работать, так как вентиляторы иногда ломались, и нам приходилось их чинить. А еще в камерах было холодно летом, и очень холодно зимой. Потому без водки мы сюда не ходили, это было вредно для здоровья, об этом тоже немало говорилось ветеранами, и писалось на стенах самих камер.
Тут вообще много чего писалось, как официально, так и не официально. Из официального ужасно нравился плакат: «Не влезай – убьет!». Мне, почему то, всегда представлялась здоровенная баба с расставленными ногами, лежащая горизонтально и грозящая каждому злонамеренно взглянувшему на нее мужику огромным и почему-то красным молотом. Или вот эта, грустная: «Уходя, гаси свет». Она была настолько созвучна с моим внутренним миром, что я всегда надолго перед ней зависал, и свет гасить забывал. Вдумайтесь, «уходя»…
Это экзистенционализм какой-то прямо слово…
Или более распространенная, для пассажиров: «Выхода нет». Тоже оптимистично, идет человек на нервах после работы, читает такое, и на рельсы. Жизнь – говно, типа. Где-то читал, что в Японии таблички эти запретили на хрен. Процент самоубийств в метро нереальный был. А у нас ничего, нормально.
А уж когда я попадал на ремонтные мастерские, и видел развешенные по стенам картинки с изображенными на них ужасными судьбами попавших в станки человечков, в моем воспаленном недосыпанием мозгу рисовались апокалипсические картины в купе с методическими пособиями инквизиции.
Этот было нечто, ибо фантазия работников сферы охраны труда явно была заточена на элементарное отпугивание работников от труда, не иначе.
На стенах было много различного народного творчества, которое в целом не приветствовалось, и перед комиссионными смотрами, раз в полгода жестоко уничтожалось. И правильно, ну кому, допустим, интересно, что «Серега – мудак», и «Все – козлы». Но некоторые надписи здорово помогали в работе, особенно, те, которые были с датами. Зайдешь на камеру ВОМД и читаешь «Марина – 86», и знаешь, что капитальный ремонт на вентиляторе делался в 1986 году, а значит, подшипники надо менять по любому, и если задний еще так сяк, то передний однозначно. Настроишься, вздохнешь, вскроешь, проверишь, точно и к бабке не ходи.
«Марина» – это позывной капремонта, без нее ни одна машина лет тридцать из ремонта не выходила, и пока мы есть, не выйдет уже.
Спускались на камеру обычно по стволу, при помощи узких металлических лестниц. Груз и инструмент спускали на веревках, с пролета на пролет. Если не было освещения, использовали фонари. Практически всегда было весело и интересно.
Внизу по старой метровской традиции должна была быть глубокая лужа, оттого не лишними были резиновые сапоги, либо АЗК. А то промочишь ноги и работай потом, полдня в сырости, внутри железобетонной шахты.
Спустившись и без лишней суеты, распив первую половинку, покурили, и приступили к разборке агрегата, вывесив табличку «Не включать – работают люди». К этой табличке у меня никогда не было претензий, все по делу. Ну, работают люди, так чего ж включать-то. Закончат – включите. А вешать ее в ШР было необходимо, ибо запрется какая-нибудь крыса человекоподобная
На шахту и трахнет всех без разбору, причастных и не совсем.
«Пачему у вас люди работают, не вывесив предупреждающие плакаты? А? Скотина – мастер, смирно стоять!»
Мастер выживет, не умрет, замечание серьезное конечно, но не смертельное, зато потом всех причастных непосредственно к факту отсутствия таблички, (нас, разумеется) так поимеет, что мало не покажется никому.
Оттого охрану труда блюдем, как и безопасность пассажиров, всегда и в любом состоянии, себе дороже.
– Сигаретку дай! – обратился ко мне Вова. Не наш человек, с другого участка, на усилении. Усилитель блин, а сигарет своих нет, на хрен мне такое усиление. Но делать нечего дал. Не жлоб же. Закурили.
– История одна была, – говорю, – подошел один типуха к другому на улице, вечерком, говорит: «Курить есть?» А тот добрый очень., полез в сумку достал пачку, «на» – говорит. Тот закурил, смотрит в сумке всякая хренотень, пакеты какие-то с едой, колбаса там, сыры. Говорит: «Слышь, мужик, дай поесть чего-то, а то голодный такой!» Тот раз, ему колбасы отломал. «На!», – типа. Ага. Тот пожрал, смотрит, а мужик одет прилично, а уже темнеет на улице и холодает к тому же. Попросил одежкой разжиться, тот не возражает, типуха охренел совсем, говорит, а давай, я тебя в жопу выебу, раз ты такой добрый. А тот подумал и говорит: «А давай!» – все равно секаса давно не было. Выебал, короче, тому понравилось, и шо?
– Шо? – спрашивает Вова.
– А ни хуя, нормально все. До дома проводил, и стали они жить вместе, прожили лет двадцать и померли в