Читать интересную книгу Деверь и невестка (Царица Прасковья Федоровна) - Елена Арсеньева

Скоро Прасковье представилась возможность доказать любимому Василию всю силу своего к нему расположения.

Отец его, Алексей Александрович, который после пирушки по встрече сына застариковал было и передал Василию все имущество: все равно-де помирать скоро! – вдруг помирать раздумал и приободрился. Причем настолько приободрился, что решил… жениться на молодой и пригожей соседке, вдове Вельяминовой. Однако, узнав о том, что на привольную жизнь и наследство после нового мужа ей рассчитывать не придется (оно уже все передано сыну!), вдовица склонилась в сторону другого претендента на ее руку. И Алексей Александрович потребовал у сына вернуть имущество.

Василий откровенно приуныл. Он привык считать себя богатым человеком, что помогало ему ощущать себя не жалким приживалом при бабьем дворе, а самостоятельным мужчиной. И вот теперь лишиться всего этого?!

Прасковья прекрасно понимала гордость любовника, а потому не замедлила поступиться ради него своей гордостью: кинулась в ноги царю Петру. Очередным государевым указом старший Юшков получил чин окольничего со всеми вытекающими отсюда благами… но с недвусмысленным намеком, чтоб и думать забыл о возврате утраченного добра!

Новоиспеченный окольничий Юшков пораскинул мозгами – и думать о том добре забыл.

Прасковья же, вполне счастливая, вновь окунулась в безалаберную, веселую, привольную жизнь своего Измайлова, течение которой нарушали лишь свары да раздоры с управляющими, исправно обиравшими не слишком-то грамотную и сведущую в счетоводстве хозяйку. То есть писать она умела, более того – писала письма много и охотно кому ни придется, и родне, и друзьям, но вот в хозяйственных делах не понимала ровно ничего. Увы, брат ее, Василий Салтыков, человек умный, да неразумный, был весьма занят своими тяжелыми и неприятными семейными делами, ну а Василий Юшков сам был в хозяйственных заботах не слишком силен. Впрочем, безунывный нрав Прасковьи Федоровны не позволял ей слишком долго отягощаться заботами.

Жили в Измайлове на широкую ногу. Кушанья, хоть дурно приготовленного и поданного кое-как, было в изобилии. Часто являлись гости, которые любили гостеприимную хозяйку, по старому обычаю подносившую вино и меды в золоченых рюмках и чарках, веселую хозяйку, окруженную сворой приживалок, калек, каких-то дурацких пророков, но при том пользовавшуюся неизменной любовью царя Петра, который всех этих старомодных замашек терпеть не мог. Он называл двор Прасковьи госпиталем уродов, ханжей и пустосвятов, но все же очень ценил, что при его посещениях она разгоняет и прячет в дальние чуланы своих любимых уродцев, шутов, пророков, сказителей, ворожеек и прочий старорусский, ненавидимый Петром и столь любимый ею сброд.

Прасковье все прощалось! Кого-то сие удивляло. Но только не ее, умницу…

Дело в том, что теперь не только Прасковья могла быть благодарна деверю. Он тоже был благодарен ей. Прасковья как могла доказала ему свою преданность – подружившись с царевичем Алексеем.

В это время он отшатнулся от тетки своей, любимой сестры царя, Натальи Алексеевны. Был убежден, что именно она «обнесла» его мать, Евдокию, перед царем, именно она «намутила» на нее. Прасковья знала (да это все знали!): царевна любила брата тяжкой, тайной, греховной любовью и подспудно ненавидела всех женщин, которые появлялись с ним рядом. А пуще всех ненавидела венчанную его жену Евдокию, которая вмиг разгадала тайну, но оказалась настолько неосторожной, что стала укорять мужа и его сестру за эту связь, которую они продолжали поддерживать.

Царевич Алексей был прав: каждый шаг Евдокии превратно истолковывался Натальей, она клеветала на жену брата, не зная угомону своей ревнивой мстительности, обвиняла невестку в попытке околдовать мужа, чтобы вернуть его любовь… Эти обвинения падали на благодатную почву: Петр и сам мечтал избавиться от жены. В общем, Наталья своего добилась.

Но Евдокия была хотя бы одна! И нелюбимая, нежеланная! После ее заточения в монастыре у Петра появилось несчетно временных фавориток и… фаворитов.

Теперь Наталья ничего не могла поделать – только злобствовать. Или смириться. А уж когда среди них мелькнула и задержалась надолго, навсегда веселая маркитантка, прачка, солдатская подстилка Марта Скавронская, наложница генералов Боуэра и Шереметева, любовница Меншикова… любовь Петра, ставшая его женой и императрицей, Наталья поняла: Марту ей из сердца брата не выковырнуть. И она стала причинять Петру столько боли, сколько могла, – донесла, что Алексей с опальной матерью состоял в переписке, а в 1708 году виделся с ней.

Однако на самом деле Петр все это уже знал… от Прасковьи.

Царевич многое доверял этой своей тетушке – ласковой, миролюбивой, тихой. Она помогала ему пережить тоску по матери. Странным образом она умела и злобу Петра если не смирить, то несколько утишить: убеждала его, что нет ничего зазорного в любви сына к матери. Петр зубами скрежетал, когда слышал о редкой, тайной переписке Алексея и Евдокии, но Прасковья как-то так поворачивала дело, что Петр вспоминал: все же он сам повинен в участи жены. Не Евдокия против него злоумышляла – он ее ненавидел и прочь прогнал, чтобы не мешала ему жить жизнью иной… а проще говоря – спать с женщиной иной, с Анной Монс, в которой он одно время даже видел будущую царицу. Хоть совесть Петра была закаленная, снисходительная, а все же иногда угрызала его. Именно поэтому он закрывал глаза на переписку жены и сына – делал вид, что ничего не знает.

Письма к нему Прасковьи были тайными, никто о них не ведал. Однако Наталья донесла о связи Алексея с матерью публично, громогласно, да еще, по своей обычной злоязычности, придала их переписке и встрече характер гнусный, чуть ли не постыдный, и во всяком случае – опасный для государя. Она ловко сумела выставить брата дураком, который не знает, что творят его жена и сын. Петр потерял разум, озверел… дал волю злости. Пострадали все ближние Алексею люди, все, кто состоял с ним в переписке… кроме царицы Прасковьи.

Петру отчасти неловко было перед ней. Некоторое время они не виделись, добрые отношения как бы разладились. Но Прасковья сама наладила их, когда подружилась с Мартой Скавронской, теперь окрещенной Катериною, когда стала брать к себе их малых детей на время отсутствия родителей, которым никогда не сиделось на месте, которые предпочитали проводить время в путешествиях или в войске, но не во дворце. И Прасковья отписывала деверю и его жене: «Матушка моя, государыня невестушка, царица Екатерина Алексеевна! Здравия вашего желаю и доброго счастья, и с государем нашим батюшкою царем Петром Алексеевичем, и с дорогими вашими детками, на множество лет. И доношу: дорогие ваши детки за помощью Божией в добром здравии…».