Читать интересную книгу Третья Мировая Игра - Борис Гайдук

Вот оно, сражение! Вот настоящая игра! Ребята наши, гляжу, робость преодолели, разгорячились, лупят немца чем попало. Немцы тем же отвечают, не стесняются. Валька Сырник рядом со мной от немецкого защитника получил локтем в челюсть и бесчувственным мешком на землю свалился. Но и немца того тоже сразу с ног сбили.

Ломим мы их! Гнутся, гады! Хотя и одним только числом, без особого умения, но ломим! Вот что значит воодушевление и свежие силы!

Все в кучу смешалось, однообразная серая масса шевелится. Цветов одежды уже не разобрать, сумерки опустились. Где свои, где чужие — ничего в такой кутерьме не видно. Только крики да вопли слышны. Зато свободнее стало, рассеялись люди. Многие, кого сильно помяли, в стороны отползают. Некоторые неподвижно лежат. А я одного Ваську вижу, к нему на помощь прорваться стараюсь.

Кто-то из своих мне в глаз засадил — чуть не ослеп.

— Ты чего! Формы не видишь?! Свои же!

— Ох… и правда свои!..

Совсем немного до друга моего осталось. Вдруг вижу — оцепенел Васька, лицом пожелтел и на землю оседает.

Все! Доигрался руками! Желтую карту получил! Вот горе!

Я к нему. А Васька лежит, уже окостенел, и одними губами шепчет:

— Все, Миха… Отыгрался я…

— Погоди, Васька! — кричу ему. — Поправишься, вернешься! Эх ты, пень березовый…

Шлепаю его по щекам, как будто от этого ему легче станет. Нет, теперь Ваське ничего не поможет. От желтой карты месяца два отходить надо, а то и три, если игрок больной или слабый. А за большое нарушение могут и красную карту показать, это уж навеки из игры выбываешь, и на всю жизнь краснота на коже остается. Специально так придумано, чтобы удаленный игрок заново в игру войти не мог. У всех судейских для этой цели специальные приборы с собой; они, если нарушение видят, прицеливаются, как из ружья, и нарушителя красным или желтым метят. Вот и Ваське досталось.

— Миха, оставь меня. Иди… бейся…

Выпрямился я, оглянулся вокруг — ничего не видать. Совсем темно стало. Соломона Ярославича не слышно, сотник наш, Матвей Пшеничников, тоже неизвестно куда запропастился. Что делать? Куда бежать? Вдруг слышу:

— Не робей, молодцы! Я с вами!

Дмитрий Всеволодович подоспел!

— Вторая, третья, четвертая сотни — быстро к мячу! Всеми остальными Медведь командует!

Вот и князь! Теперь нам легче будет. Моя сотня вторая, верчу головой, мяч ищу.

— Медведь здесь! — с другой стороны слышится. — С пятой по десятую сотни, ко мне! Становись квадратами! Первая сотня, назад, на перестроение!

Гляжу — а мяч уже наш! Наш! Немецкие полузащитники без прикрытия остались, и нападающие Князевы мяч у них захватили и в сторону отвели. Я и не заметил, когда успели. Вот удача-то!

— Васька! — кричу. — Отняли мы мяч-то! Отняли, Васька! Наш мяч!

А Васька уже и говорить не может. Трясу его — он только кивает, губы дрожат, а из глаз слезы заструились.

— Отняли мы мяч! Эх, Вася! Вот счастье-то! Ну, прощай! Надо бежать! Я тебе письмо напишу!

Бегу к мячу. Споткнулся, упал в колкий снег. Расцарапал лицо, больно ушиб колено. Хорошо еще, что в схватке на ногах устоял, а то бы обязательно затоптали свои или чужие. Поднялся, дальше бегу. Далеко Князевы орлы мяч укатили! Вокруг меня и другие из трех сотен спешат, кому приказано было. Только нет здесь трехсот человек, от силы полтораста наберется. Может, кто приказа не услышал и после подтянется?

Наткнулся на хромающего немецкого полузащитника. Толкаю его прочь с дороги. Без надобности, просто со злости, вдали от мяча и схватки. И — раз! Будто плетью меня огрели. Заметили мое нарушение судейские! Предупреждение сделали!

Надо поберечься, а то, глядишь, и сам желтую получишь.

— Построились! — сзади доносится. Это Медведь на поле боя своими сотнями командует. — Ровнее, лапотники, мать вашу! Ровнее! Под локти взялись! Скорым шагом вперед марш! Головы наклонили! Головы вперед наклонили, я сказал! Тесним немца к овражку!

Я на секунду оглянулся — как там? Нет, ничего не видно. Дальше со всех ног к мячу несусь. Вот и он, голубчик! Десять шагов, пять, три. Протягиваю руку — громы небесные! — вот он! Мяча коснуться довелось! Тугой, холодный! Вот уж прав был наш главный тренер — это и есть мой самый главный день в жизни! Запомнить бы навеки каждую секунду, чтобы детям и внукам рассказывать, как своими руками мяч трогал!

— Вторая сотня, взялись за мяч! — Дмитрий Всеволодович распоряжается. — Третья сотня, встали кольцом, прикрываем! Четвертая, разбиться по десяткам, идем вольным порядком, кто увидит немца — оттесняй его в сторону! Только без драки, костоломы деревенские!

Как же хорошо при опытном князе играть! Но неужели теперь мяч самим катить придется? Похоже на то! Вот и полузащитником на время довелось стать. Справимся ли?

Налег я вместе с другими на мяч, толкнули, еле сдвинули с места. Тяжеленный, гад. Толкаемся, скользим, друг другу мешаем. Антоха Горбунов рядом пыхтит, а Вальки нет. Неужели не встал после того, как немец ему врезал?

— Осторожнее! Сами себя подавите! Дружно налегать надо, одним порывом! С места сдвинули — разошлись. По двадцать-двадцать пять человек у мяча, не больше! Триста метров прошли — меняемся! Но смотрите, чтобы он у вас при замене не остановился!

Легко сказать! Мы же первый день в игре. В лагерях учебных не бывали. И вообще не дело защитников мяч катить, для того в команде полузащита существует. Только где же сейчас ее взять? Ладно. Хорошо еще, что пока под горку катимся.

— Живее! Живее, шило всем вам в жопы! — Дмитрий Всеволодович ругается. — Две вербы у реки видите? Там мостик есть. Туда направляемся!

Из его отряда двое нападающих рядом с мячом остались. Сами подталкивают и нам на ходу показывают, как надо. Один из них счет ведет, чтобы нам в ногу шагать было легче. Остальные нападающие на два отряда разделились и быстро вперед ушли, растаяли в темноте. Наверное, путь разведывать отправились или совершать обманный маневр. А может быть, и бережет князь свои лучшие силы, к мячу не ставит, не хочет раньше времени натруждать. Или новое задание им готовит. А нам что — мы теперь и мяч катить согласны, лишь бы показывали, куда и как.

Немцев уже не видно. Только из темноты доносятся отдаленные крики и шум. Там Медведь с нашими шестью сотнями противника к мячу не пускает, в овраг теснит. Некоторое время прошли мы с мячом — дали приказ смениться. Отошел я в сторонку, чувствую — руки-ноги дрожат, по спине ручьями струится пот. Устал с непривычки очень сильно. Настоящие полузащитники и специальному дыханию обучены, и распределению усилий, и чуть ли не спать на ходу умеют. Двести хороших полузащитников за день на сорок километров мяч укатить могут.

Гляжу — кто-то конный из тренерской свиты сбоку рысцой трясется. Я к нему.

— Что там сзади? — спрашиваю задыхаясь.

— Все нормально! — отвечает из темноты. — Спихнули немца в овраг! Две сотни Медведь в арьергарде оставил, остальные уже нас догоняют.

— А с Васькой нашим чтобудет? Он желтую получил!

— С каким еще Васькой?

— Десятник наш, из Зябликова. Фамилия Долгогривов.

— А, этот… Ну что… Сейчас санитары его подберут, пристроят в лазарет. Недельку-другую полежит, потом в отпуск отправят. Ишь герой, желтую получил… Таких желтушников знаешь, сколько набралось? Где вы так играть-то научились?

— Как это «так»?

А вот так! Как дрова рубить. На тысячу человек семьдесят пять желтых карт и шесть красных! Эдак скоро и играть будет некому!

Семьдесят желтых карт! Шесть красных! Ну и ну! До чего же грязно сыграли. Просто стыд.

— Но поломали немцев крепко! А главное — мяч отняли! Теперь бы подальше откатить, пока фон Кройф не опомнился и подмогу из центра не выслал.

И правда, главное — мяч отобрали. Теперь налегай на него, уноси куда подальше.

Скоро все стихло.

Изо всех сил мяч катим, в снегах, в темноте, не видно ни зги. Князь Дмитрий Всеволодович старшим над нашим отрядом назначил своего нападающего Ивана Рязанца, а сам тоже ускакал куда-то в ночь. Медведь с пятью сотнями вперед ушел, не останавливаясь, чтобы нас в условленном месте поменять. К полуночи подтянулись обозы, по рядам пошли новости:

— Шесть красных карт… семьдесят пять желтых… почти сто человек из игры за одни только нарушения выбыли… а еще восемьдесят три с переломами и сильными ушибами… двести человек как не бывало, в первый же день… начальство ругается… горе-игроки… санитары не успевают… у немцев трех человек насмерть задавили и шестьдесят сильно поломаны… не было бы апелляции… у нас один помер и еще один в тяжелом состоянии, тоже, говорят, помрет… И воевода, конечно…

Что такое? Что воевода?

— Умер, — отвечают. — Не слыхал, что ли? Скончался ваш калужский воевода, будь земля ему пухом.

Как скончался? Тренера задавили? Неслыханное дело! За это противнику поражение сразу присудить могут!