Читать интересную книгу Скрытые чувства - Резник Юлия

Злиться я могу лишь на себя. Знал ведь, что она приехала с дочкой. А значит, не стоило и начинать то, что, с большой долей вероятности, мы могли не закончить. Вот почему я сторонюсь любых сложностей. Мне не нравится сама мысль о том, что внимание моей женщины будет поделено. Пусть даже между мной и ребенком. Я слишком большой эгоист, чтобы довольствоваться меньшим, чем все.

В горле сухо. Открываю ящик над мойкой. Беру чашку и наливаю воды из-под крана. Вода идет прямиком из артезианской скважины, и я могу не бояться за ее качество. Я сам контролировал ход работ. И выбирал фильтры.

Взгляд цепляется за непочатую бутылку водки на окне. Моей любимой. Если Инна вдруг не стала бухать в одиночку, значит, пойло было куплено для меня. А это в свою очередь означает, что она обо мне думала. Хотела угодить. Возможно, представляла, как мы проведем вместе вечер…

Мысли мечутся в голове. Я не могу понять, какие чувства во мне вызывает осознание этого факта. Любое посягательство на свою свободу я по привычке воспринимаю в штыки. Дебильность ситуации в том, что я и сам ей потакаю. Инна не в курсе, что этот флигель – часть моих владений. Я скупил близлежащие участки как раз для того, чтобы избавиться от соседей. Так что здесь до нее никто никогда не жил на моей памяти. Я не знаю даже, какой черт меня дернул ввязаться в эту авантюру. И почему эта идея мне показалась такой удачной. Просто с Инной мне так хорошо, что… Наверное, я просто хотел видеть ее почаще.

Дверь тихо хлопает. Я оборачиваюсь. И тут же весь подбираюсь.

– Что случилось?

– Леська горит. Так и знала, что не стоило ей расстегивать куртку, но разве ее уговоришь застегнуться? – Инна приглаживает всклоченные моими руками волосы. А я понимаю, что еще никогда не видел ее такой растерянной. В работе Инна совсем другая. Собранная. Жесткая. Волевая. Именно поэтому мне так сладко, когда она уступает. О, да. Мне нравится каждый раз брать над ней верх.

– Насколько высокая температура?

– Не знаю. Здесь нет градусника. Пойду, посмотрю в машине.

Чувствую себя глупо. Я не знаю, чем ей помочь. Да и ни к чему мне чужие проблемы. Но с другой стороны, привычка все контролировать не позволяет мне уйти прямо сейчас. Я чувствую свою… ответственность? Дерьмо. Ну, какого черта?

– Что? – свожу брови в линию, поймав её полный сомнения взгляд.

– Мне ужасно неловко тебя просить, но ты не мог бы посидеть возле Леськи, пока меня не будет? Буквально пару минут.

Какая идиотская все-таки ситуация. Сую руки в карманы и киваю. Понятия не имею, что буду делать, если малая опять заревет. Инна смотрит на меня в упор. Я тяжело вздыхаю и иду к Леське.

Что ребенок болен – понятно сразу. Ее бледные щечки лихорадочно горят. Она вспотела, отчего кудряшки на голове собрались в тугие пружинки. У Инны такие тоже можно иногда наблюдать. Когда она взмокшая, после секса. Или сходила в душ. Я не знаю, зачем Инна так безжалостно выпрямляет свои волосы в остальное время. Кудри ей к лицу.

Пока смотрю, Леська хмурит брови. И поджимает бантики-губки. Ну, точно ведь заревет! Касаюсь ее тугой щечки пальцем. А она неожиданно накрывает мою руку своей крохотной горячей ладошкой и переворачивается на другой бок.

Вскоре на пороге спальни возникает обеспокоенная Инна. На меня она уже даже не смотрит. Задирает футболку дочери, ставит градусник и осторожно возвращает ее руку в прежнее положение. Так странно видеть ее такой. Для меня Инна – классный профессионал, о назначении которого я ни разу не пожалел. И чертовски умелая любовница. Но теперь, когда она предстает передо мной совсем в другом образе, должен заметить, что я мало что вообще о ней знаю. И это занятно.

– Ч-черт. Тридцать девять и два, – Инна трет виски. – Надо возвращаться в город.

Не то чтобы мне этого хотелось, но я не могу не предложить:

– Я могу вас отвезти.

Она поднимает ресницы, смерив меня странным взглядом.

– Спасибо. Но я не хочу бросать здесь машину.

Ну, конечно. Об этом я не подумал. Пока я размышляю над ответом, Инна вскакивает с постели дочери и начинает быстро собираться. Через пять минут мы выходим из дома. У меня в руках ее барахло. У нее – дочка. Она устраивает малышку в специальном кресле. Я знал, что она водит RAV 4, но не знал ни про это кресло, ни про то, что в салоне пахнет чем-то сладким. Как будто печеньем. И ее духами…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Инна пристегивает ремни, обходит машину и замирает, придерживая рукой открытую дверь:

– Извини, что так вышло.

– Ничего. Завтра исправишься, – заставляю себя улыбнуться. Она почему-то снова затихает. Как-то так неопределенно ведет плечом и, наконец, садится за руль. Смотрю вслед ее Тойоте, пока та не скрывается за поворотом. И шагаю к себе. Надо дать команду гайцам – ненавязчиво ее проводить. А то мало ли?

У ворот откуда ни возьмись выскакивает Шустрик. Кажется, Леська так его назвала? И принимается бодать мне ноги. Склоняюсь к усатому:

– Че? Забыли тебя? А как стелила поначалу… – усмехаюсь, вспоминая беззаботные Леськины «он будет жить с нами». – Ну, пойдем, хоть накормлю тебя. Изысков не обещаю, но где-то была колбаса.

Остаток вечера не могу отделаться от мысли, что меня кинули так же, как и этого помойного котяру. Иррациональное, глупое чувство. Которое только усиливается, когда я с опозданием в час наутро приезжаю в контору, а меня вместе Инны встречает другая сотрудница.

– А Суворова где, позвольте спросить?

– Инна Дмитриевна на больничном, – бледнеет женщина. – Но она ввела меня в курс де…

Ухожу прежде, чем та успевает договорить. Излишне шумно хлопаю дверью. Какие, на хрен, больничные? На этой службе не болеют! И она в курсе… Прикладываю к уху телефон. Инна не отвечает. Меряю шагами комнату, когда заглядывает Антон.

– Это кто у тебя в приемной?

– А хрен его знает. Суворова вместо себя прислала.

– А она сама где?

– На больничном. – Хмурюсь. – Что ты хотел?

Обсуждение рабочих моментов затягивается едва ли не на час. Напоследок прошу Антона:

– Скажи этой тетке, чтобы возвращалась… Где она там до этого сидела?

– А вместо неё кого прислать?

– Никого. Все, иди…

Почему-то другая там, где всегда была Инна, бесит. Хотя, конечно, оставаться совсем без помощи – дурость чистой воды. Сам не знаю, что на меня нашло. Стучу пальцами по столешнице. И в этот момент мой телефон начинает вибрировать.

– Князев!

– Иван Савельевич… Вы звонили?

Ах да. В рабочее время мы на вы. Еще бы.

– Что за больничный, Инна? И какого хрена я до тебя не могу дозвониться?

В трубке что-то шуршит. Как будто она вздыхает. Или перекладывает телефон из одной ладони в другую.

– Извините. Я… Мы были на процедурах, и я не могла ответить.

– На каких еще процедурах?

– У моей дочери ларингит. Есть проблемы с дыханием. Поэтому нас оформили в стационар. Я могу попросить бабушек посидеть, когда у нее сопли, но тут уж должна быть рядом. Извините.

Час от часу не легче. Я не люблю перемен. Мне важно чувствовать, что я все контролирую. Это мой пунктик. Совершенно по-идиотски хочется возмутиться – «Какой, на хрен, ларингит? Я не давал такого распоряжения!», но я прикусываю язык. Чувствую, как натягивается струна между мной и кучей работы, которую обычно я сваливаю на Инну.

– Ясно. У вас есть все необходимое? Или…

– У нас все есть. Спасибо, Иван Савельевич.

Интересуюсь, в какой они больнице. Инна отвечает, хоть и выдерживает театральную паузу, в которой мне чудится некоторая недосказанность.

– Ну, что там? – тороплю.

– Зря вы прогнали Надежду Сергеевну. Она вполне подготовлена, – тихо замечает Инна.

Уже доложили, значит. Хмыкаю. И жму на отбой. Я и себе самому не могу объяснить, что творю. Я ведь даже не представляю, что это такое – ларингит. И как долго Инна будет отсутствовать.

Сам звоню в ту больницу. Представляюсь и прошу соединить с главврачом. Выдыхаю, лишь когда убеждаюсь, что Леське будет обеспечен самый лучший уход. Оправдываю свой звонок тем, что он вообще-то в моих интересах. Я хочу, чтобы Инна как можно скорее вернулась в приемную.