Читать интересную книгу Гиблая слобода - Жан-Пьер Шаброль

Клод напомнил Жако про Виктора, который уже давно ищет места. Ну, да ведь всем известно, что Виктор лентяй.

— Может, оно и так, зато Жю — Жю — Жюльен вовсе не лодырь, а он все еще без работы, — отвечал Клод.

— Да, — не сдавался Жако, — но у Жюльена нет специальности. А у меня есть!

Клод Берже передернул мускулистыми плечами, он начинал сердиться и от этого заикался еще больше. Выпаливая слова, как пулемет, который то и дело заедает, он старался растолковать, что у всех у них есть специальность, что все они окончили школы заводского ученичества, а ничего не поделаешь, всем им пришлось наняться на стройку землекопами. И каким бы ловкачом ни был Жако, он тоже осядет на Новостройке.

С торжественным видом вошел Милу в великолепном сером костюме. Почесывая свой нос картошкой, он заявил:

— Уважаемые дамы и господа, прошу прощения за то, что опоздал, но это произошло по технической причине, абсолютно от меня не зависящей… Представьте себе, я потерял ключи от своей машины.

Он выждал, пока уляжется смех, затем подошел к Полэну и протянул ему сверток, перевязанный розовым шнурком. Полэн стал медленно его развертывать. Любопытство присутствующих было возбуждено, вилки застыли в воздухе.

— Портсигар, да еще полный сигарет! О, спасибо, Милу!

Папаша Мани вновь обошел стол с двумя бутылками в руках.

Было подано жаркое — гвоздь пиршества. Мамаша Мани появилась с таким длинным блюдом, что ей пришлось протискиваться бочком в кухонную дверь, и на этом блюде плавал в собственном соку, как остров Гельголанд в Северном море, великолепный кусок жареной свинины, украшенный кресс — салатом и аккуратно перевязанный бечевкой, словно посылка из заморских стран. Когда блюдо было водворено на почетное место, в центре стола, ликование стало всеобщим. Послышался скрежет: все с ожесточением принялись точить ножи о рукоятки вилок. Возник важный вопрос — кому разрезать мясо. Каждый старался уклониться от ответственности. Два или три бахвала предложили было свои услуги, но их с позором отвергли. В конце концов, презрительно отстранив столовые ножи с закругленными концами, папаша Мани вытащил свой складной нож.

Первые кусочки смаковали, глотали с благоговением. Все сосредоточенно жевали. Морис Лампен встал, с серьезным видом постучал вилкой о край стакана и добился почтительного молчания.

— Уважаемые дамы и господа, — сказал он, — вношу предложение: давайте почествуем нашу хозяйку, мадам Мани!

Раздался тройной взрыв рукоплесканий. Папаша Мани в смущении опустил голову: он отчасти принимал это на свой счет. Чей‑то запоздалый хлопок вызвал суровую кри тику. На пороге кухни появилась разгневанная мамаша Мани и заявила ворчливо:

— А я предлагаю вам чествовать новобрачных: раз, два, три…

Все встали, чтобы дружнее аплодировать, и каждый подумал при этом, что Морис совершил промах.

Подходили запоздавшие гости, те, что работали в субг боту утром и должны были потратить полтора часа, чтобы добраться сюда из Нантера или Женевилье.

Мимиль подарил Полэну три пары носков.

— Приношу тысячу извинений, — крикнул он, — но у ювелира — моего поставщика — магазин сегодня закрыт.

Жюльен вытащил из своего вещевого мешка алюминиевый кофейник. Октав размахивал коробкой сигар.

— Ну, а если тебе этого мало, дружище, могу еще в придачу угостить тебя пивом!

Они мололи всякий вздор, чтобы скрыть смущение и положить конец взволнованным изъявлениям благодарности со стороны Полэна.

Девушки дарили новобрачной разные мелочи: пудреницу, пару чулок, комбинацию, щетку для волос, дешевенькую брошку… Парни высмеивали их и, довольные собой, орали во всю глотку.

После жаркого Ритон Мартен набил свою трубку. Хотя ему шел уже девятнадцатый год, лицо у него было совсем еще детское, лицо болезненного и мечтательного ребенка. Темные пряди волос свисали на лоб, черные грустные глаза лихорадочно блестели. У него был большой рот с тонкими губами и нездоровый румянец, какой бывает у стариков или туберкулезных. Ритон Мартен доставлял немало забот своему отцу, у которого их и без того было достаточно: Ритон слаб здоровьем, Ритон рассеян, Ритона ничто не интересует, кроме песенок, и мечтает он только о всенародном признании, а это отнюдь не способствует его продвижению по службе в Отделе социальной безопасности, где он работает письмоводителем.

Ритон Мартен, молча, с отсутствующим видом царапал что‑то карандашом на бумажной скатерти рядом со своей тарелкой.

Наконец все запоздавшие гости расселись. К четырем составленным вместе садовым столам приставили еще два, железных.

Жако наблюдал за Полэном и Розеттой, которые совсем растерялись от радости, от того, что их любовь вызывала такое дружеское участие. Жако питал слабость к тем, кого всегда отодвигают на второй план.

Он неожиданно наклонился к Полэну и спросил шепотом:

— Кстати, как же вы устроитесь?

— Видишь ли, Эсперандье оказался на высоте. Он сказал мне: «Если хочешь, я возьму к себе и Розетту. Она поможет по хозяйству мадам Эсперандье, жена как раз неважно себя чувствует. Ну и подсобит иногда в поле, при уборке свеклы или, там, во время сенокоса… Я вам уступлю комнатушку под крышей, но уж, конечно, вы сами приведете ее в порядок. Только не в рабочие часы. Дам я вам на подержание старый стол и старый шкаф, те, что стоят на чердаке. Как‑нибудь устроитесь. Ясное дело, я не смогу вам много платить за работу, да и придется еще кое‑что вычитать за комнату. В общем я предлагаю все это, чтобы как‑то помочь вам устроиться». Теперь Розетта уйдет от своей хозяйки, потому что я, конечно, поспешил согласиться.

Жанну Толстушку парни, как всегда, осыпали насмешками.

— Мадам Толстопузикова, не откажите в любезности передать мне соль!

— Эй, Жанетта! Не ешь в три горла!..

Жанетта приходила в отчаяние от своих пухлых щек с ямочками, но она была просто не в силах ограничить себя в еде. Оставалось одно — покориться неизбежности.

Жако повернулся к Бэбэ:

— Аппетит у тебя завидный. Факт!

— Да, правда…

Тогда он отважился на комплимент:

— Знаешь, ты чертовски хорошенькая!

Девушка широко ему улыбнулась, но взгляд ее говорил: «Понимаю, куда ты клонишь… мне твоя песенка знакома…»

От этого взгляда Жако всякий раз терялся. Он не знал, красива Бэбэ или нет. Рот ее напоминал рот какой‑то кинозвезды. Он не помнил точно, какой и был ли рот Бэбэ крупнее или меньше. По газетным снимкам не очень‑то разберешь. Большой, подвижной рот. Толстые губы. Может быть, даже слишком толстые, но Жако они очень нравились.

— Ты бываешь свободна вечерами?

Он ждал, ждал ответа, а сердце гулко стучало, и при каждом ударе по спине пробегали мурашки.

— Свободна?.. Смотря для кого…

Жако Леру выпрямился. Ей, видно, нужны томные вздохи и нежные слова… Ну нет, это не в его характере. Он не умеет любезничать. И надо же, как раз в эту минуту ребята стали к ним приставать с шуточками:

— Эй, влюбленные, дела, видно, идут на лад? Ну что ж, мы готовы хоть каждое воскресенье гулять на свадьбе.

Жако понял, что вот сейчас одной фразой он выроет пропасть между собой и Бэбэ. И все‑таки он встал, расправил плечи, закрыл глаза, самодовольно провел растопыренными пальцами по своим вьющимся темным волосам и, положив с видом победителя руку на голову девушки, небрежно процедил:

— Когда парень красив, это что‑нибудь да значит… не так ли?

Послышались смешки. Бэбэ резким движением стряхнула с головы руку Жако.

Ритон, продолжавший что‑то писать на скатерти, поднял голову и удивленно взглянул на приятеля. Наступило неловкое молчание.

Вдруг дверь задрожала под градом неистовых ударов.

— Да входите же!

— Будьте как дома!

На пороге появился Рей.

Его встретили как знаменитость. Мимиль вытянулся во фронт. Сложив руки рупором, он крикнул:

— Спр — р-рава от меня Рей Валевский, вес — семьдесят два кило двести граммов, чемпион Франции 1952 года в полусреднем весе среди любителей, чемпион Парижа 1953 года в среднем весе среди профессионалов. Двенадцать побед в пятнадцати боях, из них девять нокаутов, победитель Боба Калардена…

— Гип, гип, ур — ра!

Перечисление блестящих успехов Рея встречалось громовыми криками «ура».

— Победитель Стана Панке…

— Гип, гип, ур — ра!

— Претендент на звание чемпиона Франции!

— Давай, Рей!

Рей тотчас же включился в игру. Он сбросил с себя плащ, словно халат на ринге в зале Ваграм. Сжал руки над головой и приветствовал публику, поворачиваясь во все стороны.

Мимиль потряс в воздухе крышкой от медной кастрюли.

— Слушайте гонг… — Он с силой ударил по крышке ручкой ножа… — Первый раунд!

Рей бросился вперед, надежно прикрывая себя, подняв кулаки к подбородку. Он начал бой длинными прямыми ударами, втянув голову в плечи, затем ускорил темп и перешел к коротким ударам в корпус и к быстрым двойным ударам в бок противника.