Читать интересную книгу Дорга, ведущая к храму, обстреливается ежедневно - Анна Бройдо

Он говорит «грузины», «Грузия», а я не могу соединить эту Грузию с той, моей Грузией печальной, где есть картины Пиросмани и стихи Табидзе, где еще совсем недавно герои «Покаяния» пели «Оду к радости» и искали Дорогу к Храму… По какой Дороге сейчас идет Тенгиз Абуладзе?

— Да, конечно, грузинский народ талантлив, я учился с очень одаренными ребятами, думаю, что они состоялись как художники. Тяжело сознавать, что мы сейчас по разные стороны баррикад — то есть фронта. Но ведь немецкий народ внес не меньший вклад в мировую культуру, однако это не уберегло его от фашизма. Примерно в такой же ситуации оказался и грузинский народ. Уверен, что там есть люди, которые это понимают, но их голоса не слышно, они боятся. Не у каждого найдется столько мужества, как у Мераба Мамардашвили, который заявил: если грузинский народ выберет вождем Гамсахурдиа, я буду вынужден пойти против своего народа. Мамардашвили для Грузии — это человек и мыслитель такого же масштаба, как Сахаров для России, он был настоящим Гражданином Мира. Однажды мне довелось его видеть: пожилой красавец в заплатанных джинсах — он даже внешне очень отличался от окружающих. До войны я сам был активным сторонником космополитизма, Сухум вообще космополитичный город. На мой взгляд, главное, что мы потеряли вместе с миром, и не знаю, сможем ли когда-нибудь восстановить, это «амритянское братство», о котором писал Фазиль Искандер. Впрочем, похоже, это сейчас общая проблема. У меня серьезное заболевание крови, часто приезжаю лечиться в Москву, и не дай Бог оказаться на моем месте: здесь в меня стреляют за то, что я абхаз, а там вслед шипят разное — ну, ты понимаешь…

— «Черный»?

— Представь себе — «жид»!

Что ж, все верно, «в России поэты от века — жиды», и не только в России, но в ней пока еще, слава Богу, за это не убивают, и мне скоро возвращаться в Москву, а ему завтра на фронт, и в Гудауте его будут ждать жена, сын и дочка Сабина, день рождения которой — 14 августа — теперь всегда будет и днем начала этой войны, а какой день станет днем окончания?

— Ребята, только давайте обязательно встретимся в Сухуме после войны! Мой адрес — улица Пушкина, дом 18. А если дома уже нет, встречаемся на набережной, в кофейне «У Акопа», где собиралась сухумская богема. Спросите Леварсу — там меня все знают.

В шесть часов вечера после войны.

* * *

«Слава Богу, чувство юмора мы не потеряли!» — по местному телевидению показывают уморительный пасхальный капустник. Среди солдат ходят актуальные анекдоты (часто — переделанные «афганские»). Например: «Сидит грузин в окопе, голову за бруствер прячет, а автомат на вытянутых руках поднял и вслепую строчит по абхазским окопам. Командир его ругает:

— Куда стреляешь, хоть выгляни, посмотри!

— Э, дорогой, не могу эти противные абхазские рожи видеть!»

Или еще, про «лифчик» — жилет с карманами для гранат и запасных магазинов:

«Боец жалуется товарищу:

— У меня лифчик протерся.

— А ты одолжи у жены, — подкалывает приятель.

— Да я уже пробовал, но только два магазина входит и то от ППШ…»

Впрочем, Леварса Бутба поведал, как рождаются «эксклюзивные» анекдоты этой войны. Когда он эвакуировал семью в Гудауту, первое время было туго с газом и жена «пилила» его — принеси хотя бы баллон!

— В декабре у нас была попытка наступления. Ночью скомандовали — на Сухум! Тогда у меня и автомата не было, я забежал домой — взять хотя бы охотничий нож. Аида спросонья: «Ты куда?» Я с подъемом: «На Сухум!» Она в ответ: «А ты газ мне добыл?» Рассказал ребятам, посмеялись, а через неделю парень из соседнего отряда спрашивает: «Знаешь анекдот? Абхаз в наступление на Сухум собрался, а жена ему: „Сухум-чухум, ты мне газ достань, а потом иди куда хочешь!“»

Аида немножко обижается:

— Ну и что ты всем рассказываешь! Во-первых, я со сна была, а во-вторых, мне же надо было обед детям готовить!

* * *

Сначала непонятно: почему все говорят не «Сухуми», а «Сухум»? Оказывается, у этого древнего города много жизней и много имен. В стародавние времена там стояло абхазское поселение Акуа. И по сей день, говоря на родном языке, абхазы именно так называют свою столицу. А потом рядом основали колонию греческие мореплаватели, их сменяли римляне, генуэзцы, турки, давая городу все новые имена. В начале XIX века, когда Абхазия добровольно вошла в состав Российской империи, город назывался по-турецки: Сухум-кале. «Крылились дни в Сухум-кале…», — писал в годы Гражданской войны поэт-новатор Василий Каменский. После установления советской власти турецкую приставку упразднили, и вплоть до 1936 года было: Сухум. Но в конце тридцатых многие абхазские топонимы перекроили на грузинский лад: Ткуарчал стал Ткварчели, Очамчира — Очамчири, Сухум — Сухуми. Поэтому сейчас для абхазов «Сухум» — дело принципиальное.

А страну свою абхазы называют Апсны. На русский переводится очень красиво: «Страна Души», «Страна-Душа». Каждому прибывающему журналисту непременно рассказывают легенду, как на заре времен Всевышний созвал людей и поделил между ними Землю. За два дня роздал все угодья, а тут появляется запыхавшийся абхаз. «Где же ты был? У меня уже ничего не осталось». — «Я собирался к Тебе, но тут мой дом посетил гость. Я не мог его покинуть и все это время выполнял долг гостеприимства». — «Ну, — смягчился Господь, — раз уж ты такой душевный человек, так и быть, отдам тебе кусочек самой прекрасной земли, который я припас для себя». С той поры за каждым абхазским столом первый тост — непременно за Всевышнего.

— Правда, теперь, — грустно добавляет начальник пресс-службы Минобороны Валерий Гумба, — мы эту историю стали заканчивать так: «А на следующий день Бог делил соседей…»

* * *

Переговоры комиссий завершились успешно — в Гудауту прибыл транспорт с эвакуированными сухумчанами:

— Мой отец приехал наконец — я его не узнал. Это не он, это его трафарет какой-то!

У одной из женщин, Светланы, на рано поседевшей голове маленькие круглые лысинки — грузинские гвардейцы тушили окурки. Плачущие от радости спасения русские старики: «Мы ту войну помним — немец, и то такого не творил!». Их рассказы страшно слушать. В голове не укладывается: грузины — и такое… С августа не решаюсь позвонить тбилисским друзьям — боюсь разочарований, коричневая Чума — вещь заразная. Когда-то в пионерской военной игре «Зарница», чтобы никому не было обидно, воевали не «белые и красные», а «синие и зеленые». Так и сейчас не хочется говорить «грузины и абхазы».

— Не ты одна — даже многие местные растерялись от происходящего, — пожимает плечами Беслан Кобахия. — Приходится порой слышать самоуверенное: «я знаю абхазский народ, я знаю грузинский народ!» Но все эти знания устарели на восемь месяцев. У моего сухумского друга был сосед-грузин, Шота. Когда началась война, мой друг прятался, и Шота тайком принес ему документы и кое-какие вещи. «Где сейчас наши?» — «Наши на Красном мосту». То есть, «наши» — это Шота говорил тогда об Абхазской гвардии. А через несколько месяцев мы узнали, что он убит — и не рядовым, а в чине командира батальона. Значит, так против нас хорошо воевал…

Наверное, все-таки пора признать: нет, да, пожалуй, никогда и не было пресловутой «дружбы народов». Есть лишь дружба между конкретными представителями этих народов. И все равно, самое радостное для меня сегодня — услышать, как на грузинской стороне прячут абхазов, на абхазской — хлопочут за грузин. Да, в военное время бывает всякое, но чаще всего — так:

— У меня сосед — грузин, друзьями с ним не были, но никогда и не ссорились. После всего этого я к нему, конечно, охладел, но я не хочу и не допущу, чтобы его убивали!

* * *

— Первые две жены у меня были русскими. И только на склоне лет, когда сыновья уже выросли, я женился в третий раз — на абхазке. А мама моя, тогда совсем уже старенькая, мечтала о невестке-абхазке, чтобы можно было с ней хоть поболтать — русского-то она почти и не знала. И вот привез я свою молодуху, мама счастлива, а половина моя молчит. Мама решила, что от смущения, начала уговаривать ласково: «Доченька, не стесняйся, поговори со мной!» Тут уж моя сестрица не выдержала: «Да оставь ты ее, она не говорит по-абхазски!» — «Да ведь она же абхазка!» — «Да мать-то у нее русская!». Так мама с горя как брякнет: «Да что же мужики находят в этих русских, что у них — по две „эти штуки“, что ли!»

Русских «абхазских невесток» действительно немало, впрочем, дело тут не только в их бесспорной привлекательности и пикантных особенностях анатомии. У абхазов — маленького народа, стремящегося избежать вырождения, очень строгая экзогамия — запрет на родственные браки. Не могут пожениться не только дальние родственники — а «отдаленность» здесь понимается совсем иначе, чем в России! — но даже и однофамильцы. Найти подходящую пару довольно сложно, поэтому старые холостяки и девы — не редкость (кстати, последние — действительно «девы», здесь с этим строго, потерявшую невинность замуж никто не возьмет). Что греха таить, каждые родители изначально хотели бы «свою», но жизнь все расставляет по-своему: