на многочисленные квазивизантийские соблазны русская мысль выработала концепцию России — Третьего Рима, записанную уже при Василии III, но оформившуюся, несомненно, под впечатлением правления Ивана III.
«Вся христианская царства приидоша в конец и снидошася во едино царство нашего государя, по пророческим книгам, то есть Ромеиское царство [так в старейшей рукописи, в других — „Россейское“]: два убо Рима падоша, а третий стоит, а четвёртому не быти».
То есть Русское государство и есть истинный Рим, третий извод Ромейского царства, а четвертому не бывать. Нет никакого смысла сражаться с агарянами за Константинополь, поскольку именно Русь и есть теперь истинный Рим, Третий Рим.
Позднее, в принадлежащем кругу митрополита Московского Макария послании Ивану Васильевичу Грозному Русь описывается так «Константинопольскаа церькви разрушися и положися в попрание, яко овощное хранилище. И паки третий Рим бежа, иже есть в новую Великую Русию, се есть пустыня… и един Православный Великий Русский Царь в всей поднебесной, яко же Ной в ковчезе спасенный от потопа, правя и окормляа Христову Церковь и утвержаа Православную веру».
Русская политическая и церковная мысль эпохи Ивана III, Василия III и Ивана IV выработала вполне четкую доктрину: Россия не должна гоняться за призраками на Босфоре, так отныне не Константинополь, но сама Русь есть истинный Рим. Укрепление Русского государства, собирание Русских земель, Русской Отчины, и есть истинное служение истинной Церкви.
Этому укреплению была подчинена и культурная политика Ивана III.
Русь, ты вся Ренессанс на морозе
Ещё одним проявлением гения Ивана III была та решительность, с которой он сумел сделать ставку на культурные влияния из наиболее передового региона тогдашней Европы — Италии. Монетные мастера, военные инженеры, строители, архитекторы, лекари ехали в Россию оттуда, где их искусство находилось на самых передовых рубежах. «Византийский брак», бывший не в меньшей степени «итальянским браком», был не началом, а составной частью этого процесса.
Фактически Ивану III удалось повторить культурный скачок князя Владимира. Тот, приняв византийское Православие, религию самой развитой на тот момент цивилизации, сумел скомпенсировать для Руси то тысячелетие цивилизационного развития, которого у неё, в отличие от Франции или Англии, не было. Иван III почувствовал потенциал ренессансной Италии раньше, чем её западные соседи.
К тому моменту, когда в 1494 году начались Итальянские войны, перенесшие Ренессанс через Альпы, в Москве уже 15 лет как стоял построенный Аристотелем Фиорованти Успенский Собор, несомненно — один из шедевров ренессансного зодчества, органично соединивший византийские, русские, готические и собственно ренессансные мотивы. Затем следует великокняжеский дворец, от которого сохранились Грановитая палата и Золотая Наугольная палата, колокольня Ивана Великого, кремлевские стены и башни, Архангельский собор-усыпальница. Всего за несколько десятилетий рубежа XV–XVI века Московский Кремль превратился в один из самых заметных ренессансных архитектурных комплексов тогдашней Европы.
Тот расцвет, который ренессансная архитектура получила на русской почве, был, конечно, не случаен. Художественные принципы Ренессанса лучше рифмовались с принципами византийско-русской православной архитектуры, нежели готика, которой была застроена остальная часть Северной Европы. Итальянская архитектура не прижилась ни во Франции, ни в Германии, ни в Польше, зато оказалась совершенно органична в России. И сегодня оказавшись на севере Италии — в Вероне или Милане, невозможно не испытать восхищенной растерянности от узнавания «кремлевских» зубцов на стенах замков Скалигеров и Сфорца и даже рядом с «балконом Джульетты» в Вероне.
Но, помимо переворота в искусстве, эпоха Ивана III — это и значительный подъём в области литературы и церковной мысли, проходивший в своеобразной форме русской контрреформации. Основные литературные достижения этой эпохи связаны с полемикой защитников Православия против ереси жидовствующих, пользовавшихся определенным попустительством Великого Князя. Полемику против еретиков вели святитель Геннадий Новгородский, наряду с собственными посланиями инициировавший первое полное русское издание Библии (недостававшие в старых славянских переводах части были заново переложены с латыни) и преподобный Иосиф Волоцкий, написавший обширный «Просветитель» и сформулировавший принцип «Русская земля ныне благочестием всех одолела».
«И якоже древле нечестием всехъ превзыде Руская Земля, тако и ныне благочестием всехъ одоле. Во инехъ бо странах аще и мнози быша благочестивии и праведнии, но мнози беяху и нечестивии, и невернии, с ними живуще и еретическая мудръствующа. В Рустей же земли не токмо веси и села мнози сведоми, но и гради мнози суть единаго пастыря Христа едина овчата суть, вси единомудръствующе, и вси славяще Святую Троицу» — такова сформулированная в «Просветителе» преподобным Иосифом Волоцким именно в царствование Ивана III доктрина русского «православного национализма», в котором основанием национальной гордости выступает верность евангельскому слову и неповрежденному церковному учению.
В полемике с ортодоксально-националистическим направлением Геннадия и Иосифа оформляется мысль «нестяжателей», возводивших себя (не всегда обоснованно) к Нилу Сорскому, выступавшему за обращение к чуждому мирских дел аскетизму и сравнительно снисходительное отношение к еретикам.
Из околоеретических кругов, связанных с Еленой Волошанкой, вышли «Сказание о князьях Владимирских», возводившее русских государей к родичу Августа Кесаря — Прусу и «Сказание о Дракуле» — написанный Фёдором Курицыным первый учебник политического макиавеллизма до Макиавелли. В начале XVI века, как закономерный итог «иоанновской» культурной революции, расцветает самобытная русская публицистика.
Наименее ярким оказался образ Ивана III, как ни парадоксально, в истории Русской Церкви. Святым боголюбцем, в отличие от многих своих предшественников и преемников, он в церковной памяти не остался. Для Великого князя был характерен значительный вероисповедный прагматизм, отсутствие той глубинной религиозности, которые отличали его отца или его внука. В этом в нём тоже чувствовалось ренессансное начало. В окружении Великого Князя были и многочисленные католики-итальянцы, и еретики-жидовствующие, как дьяк Фёдор Курицын. Он каждому находил применение.
Однако удивительным было смирение Великого князя перед Церковью. В решающую минуту он никогда не ставил себя выше Неё. Вот сопровождающий Софью Палеолог папский легат Антоний пытается торжественно войти в Москву, неся перед собой латинский крест. Митрополит Филипп I реагирует на это обращенной к Ивану III угрозой: «Он во врата граду, а яз, богомолец твой, другими враты из града». Изречение, которое будь мы внимательней к своей истории, могло бы попасть в список крылатых — как «Париж стоит мессы», только наоборот. И князь немедленно посылает к легату требуя убрать символ униатских замыслов, да и сами замыслы благополучно проваливаются.
Покрывая еретиков и еретичествующих иерархов, Великий князь, однако, не мешает святителю Геннадию Новгородскому и преподобному Иосифу Волоцкому обличать ересь и выводить её на чистую воду. В конечном счете, он принимает политическое решение: вырвать ядовитые корни ереси с Русской Земли. Источники не позволяют нам в полной мере оценить соотношение политических, личных и религиозных мотивов, побудивших Великого князя отказаться от воцарения Димитрия-Внука и покровительства его матери — Елене Волошанке,