Читать интересную книгу Убью кого хочу - Алексей Тарновицкий

Он случайно попал в Команду, потому что случайно оказался в одном классе с Катькиным Мишкой, потому что случайно жил в районе той же школы, потому что его военно-морского папашу случайно перевели в Питер из Владивостока, потому что… – и так далее, до бесконечности. Точно так же и я случайно попала в Катькины подружки, когда мы случайно сели за один стол на одной из первых лабораторных работ, а потом я случайно пригласила ее на свою роскошную хату, случайно доставшуюся маме от ее родителей, случайно попавших сначала в первые случайные ряды, а затем в случайную мясорубку, которая молола тогда многих, но все же не всех. Не слишком ли много случайностей? Где он, сознательный выбор?

Бима понимающе поглядывала на меня со своего наблюдательного поста у комода. Вот уж кто понимал цену настоящей случайности! Она тоже заранее не знала, когда ей удастся смыться, усыпив нашу бдительность. А потом, уже смывшись, она понятия не имела, кто встретится ей сегодня в поспешных поисках собачьей любви: полкан или тузик, породистый красавец сеттер или истеричный пинчерок на кривых подгибающихся ножках… А может, и вовсе не встретится никто? Случайность, случайность, случайность… И вот выясняется, что со мной, Биминой хозяйкой и человеком, происходит примерно то же самое, что и с моей собакой!

Когда я думала так, мне становилось нехорошо. Но уже в следующий момент, зайдя в мамину комнату и припомнив то, что происходило здесь в ночь на старый Новый год, я начисто забывала обо всех этих рассуждениях. Ладони мои теплели сами по себе, глаза начинали блестеть, кровь приливала к щекам, и мама обеспокоенно спрашивала:

– Сашенька, с тобой все в порядке? Ты не заболела?

Нет, я не заболела. Я влюбилась. Сначала я поняла это, а уже потом сделала другое, не менее важное открытие. Случайности и все прочие недоразумения существовали исключительно в видимом мире, на свету. Зато в темноте все обстояло совершенно иначе. Действительно, во мраке маминой комнаты мы практически не видели друг друга. Там, в темном ущелье поцелуев, было не до того, чтобы оценивать расстояние от Моськи до Коськи, а также длину ног, узость талии и овсяность волос. Имело значение лишь то, что шло изнутри, из тьмы: щемящее томление, восторг замирающего сердца, трепет настоящей, истинной жизни в удивленной, распахнутой до последнего закоулочка душе. Я поняла, что именно поэтому, целуясь, люди закрывают глаза: они хотят лучше видеть свою любовь.

Лоська же все это время вел себя так, как будто ничего не случилось. Поэтому мне пришлось взять дело в свои руки. Где-то в начале марта я улучила момент и подошла к нему на перемене между парами.

– Лоська, я вижу, ты хочешь мне что-то предложить.

– Да? – растерялся он.

– Да, – твердо сказала я. – Ты хочешь предложить мне погулять сегодня вечером. Я права?

– Э-э… – протянул он.

– Вот и славно, – заключила я. – Тогда приходи часикам к девяти. Будут только свои: ты, я и Бимуля.

Он позвонил в дверь ровно в девять. Я вывела на поводке недоумевающую Биму. Мы в полном молчании обогнули квартал и вошли во двор, где в относительно темном месте стояла заранее присмотренная мною скамеечка.

– Присядем?

Следующий час мы провели не менее результативно, чем в маминой комнате полтора месяца тому назад. И все закрутилось. Многоопытная Катька охотно просветила меня относительно следующих шагов. Завершив свою пространную лекцию, она помолчала и сказала с нескрываемой завистью:

– Мне бы такую хату, вот уж я бы оторвалась по полной… – потом еще немного помолчала и добавила: – Хотя, знаешь, нет, лучше не надо. С такой космо-халявой и залететь недолго…

Инициатива по-прежнему принадлежала почти исключительно мне, но тут уж ничего не поделаешь – Лоська есть Лоська. Да я, собственно, и не возражала: мне было абсолютно плевать на то, кто что подумает. Мысли, слова и выражение физиономий окружающих лиц относились к внешнему видимому миру, то есть не имели никакой связи с тем, что касалось меня и моей любви. Я довольно быстро научилась четко разделять свое отношение к этим двум не пересекающимся пространствам.

Если бы он еще научился почаще набирать номер моего телефона – это было бы чрезвычайно кстати, особенно, в такие дни, как сегодня…

Бимуля снова завозилась у моих ног, поднялась, потянулась, зевнула. В ее беглом взгляде в мою сторону читался откровенный упрек. Я посмотрела на часы: половина девятого. Лоська так и не позвонил.

– У-у-у… – запротестовала Бима, увидев, что моя рука тянется к диску телефона.

– Не твое дело, – огрызнулась я. – Во все тебе надо вмешаться, да? Как-нибудь без хвостатых обойдемся…

Гудки… гудки… Хоть бы только сам подошел. Сегодня у меня совсем нет сил на его звероподобную мамахен.

– Алло!

– Добрый вечер, Валентина Андреевна, – бодро протараторила я. – Можно Костю к телефону?

– Кто его спрашивает?

Эта крашеная гиена упорно делала вид, будто не узнает мой голос, хотя мы переговаривались как минимум несколько раз в неделю.

– Это Саша, Валентина Андреевна.

Сейчас переспросит: «Саша?», как будто понятия не имеет, какая это может быть Саша, затем выдержит длинную садистскую паузу и добавит: «Ах, Саша…» Тварь.

– Саша? – пауза. – Ах, Саша…

Лоськина квартира находилась не слишком далеко от нашей – на проспекте Декабристов. Мне уже приходилось бывать там, хотя и только в те моменты, когда Лоськины родители уезжали в отпуск. Папаша-Слепнев, капитан второго ранга, работал на военной кафедре в нашем же институте, а мамахен учительствовала в школе. Бедные дети… В квартире было три спаренных телефона: в гостиной, в комнате у Лоськи и в родительской военно-морской спальне. Поэтому я отчетливо представляла себе, как крашеная гиена, вся в крему, грудях и бигудях, кладет трубку на тумбочку рядом с кроватью в своей спальне, прежде чем завопить на всю квартиру: «Котя!»

– Ко-о-отя-я-я! Это тебя! Только недолго, тебе надо заниматься!

Лоська взял трубку.

– Алло.

– Привет.

– Привет.

Я сразу приободрилась. Кроме меня, вряд ли кто смог бы различить в голосе Лоськи следы радости. Но он явно был рад меня слышать. Уже что-то.

– Я тут на прогулку выхожу. Не хочешь присоединиться?

Он усмехнулся:

– Будут только свои: ты, я и Бимуля?

Это была наша общая, понятная только нам шутка. Крашеной гиене, которая наверняка подслушивает все наши разговоры, ни за что не понять. Но ей, гадине, и понимать не надо. Вот она снова вопит из спальни:

– Ко-о-отя-я-я! Тебе надо заниматься!

– У меня послезавтра зачет, Сань, – неловко проговорил Лоська. – Давай, может, после.

– Ладно, давай после, – тут же согласилась я. – Позвонишь?

– Ага.

– Ну, пока.

– Пока.

Ни фига он не позвонит, придется самой. Потому что Лоська есть Лоська, ничего не поделаешь. А уж Лоська во власти гиен – тем более. За что она так ненавидит меня?

Подошла Бимуля, ткнулась носом в колени: «Пойдем, а? Ну, пожалуйста. Ты уже пять раз обещала…»

– Ладно, – вздохнула я, сматывая с головы полотенце. – Пес с тобой, сучка. Порыли.

Собаченция взвизгнула и опрометью бросилась в коридор. Нашему выходу на прогулку всегда предшествует четкий, детально разработанный ритуал. Услышав мое «Порыли», Бимуля делает ровно шестнадцать пробежек вдоль коридора во всю его десятиметровую длину – от входа в квартиру до моей комнаты и обратно. Входная дверь обита дерматином, поэтому Бима безбоязненно атакует ее всем телом. Дверь вздрагивает, но выдерживает удар. Приземлившись на все четыре лапы, животное стремительно разворачивается и мчится в противоположную сторону. Дверь в другом конце коридора куда субтильней, и у Бимы хватает ума вовремя затормозить. Свистя когтями по паркету, она доезжает до конца, и весь процесс повторяется заново. Ба-бах! – во входную дверь… Фью-и-и-ть! – по паркету… Ба-бах! Фью-и-и-ть! Ба-бах! Фью-и-и-ть! И так ровно шестнадцать раз, восемь бабахов и восемь фьюитей. Вмешиваться в этот процесс бесполезно – легче остановить извержение вулкана.

Я оделась потеплей, и мы вышли.

– Пойдем на нашу скамеечку, Бимуля? Что скажешь?

Бима сдержанно шевельнула хвостом в знак согласия. Без сомнения, она предпочла бы более длинную прогулку, но в то же время не могла не принять во внимание и удручающее состояние хозяйки. Мы обогнули квартал. Вот и двор, а там и скамейка – та самая, на которую я когда-то привела своего ненаглядного Лоську. Я села и стала ждать, пока Бимуля проверит визитные карточки, оставленные во дворе окрестными дамами и джентльменами – как хвостатыми четвероногими, так и двуногими прямоходящими. Мне было просто необходимо поговорить с кем-нибудь родным. Мама, к сожалению, отпадала: нельзя взваливать на нее еще и эту тревогу. Сердечный друг в настоящий момент корчился бессильным червяком под пятой своей деспотичной мамаши. Оставалась только Бима. Биме можно доверить всё, что угодно. Эта подруга не выдаст, не обманет.