А на Ореховый спас Дмитрий был рукоположен в дьяконы и начал свою службу в Троицкой церкви.
* * *
Ася почувствовала недомогание в поезде. Они ехали в переполненном общем вагоне. Ехали долго, то и дело останавливаясь на полустанках и пропуская товарные составы с хлебом, оружием и солдатами. Алексею удалось занять две полки, и, как только Ася почувствовала озноб, он уложил ее наверх, а сам с Марусей и Юликом разместился внизу. Укрытая шинелью Алексея и Машиным пальто, которое та насильно всучила невестке при расставании, Ася все же тряслась от холода. Сильно болела голова, и каждый звук в вагоне и стук колес приносили нестерпимую муку. Она то впадала в забытье, то возвращалась в свою нестерпимую боль всего тела, слабость и жар. Она чувствовала на лице прикосновение чего-то холодного, иногда ее чем-то поили. Но к концу их путешествия ей стало безразлично все вокруг, и только лепет сына откуда-то издалека дотягивался до ее сознания и очень непрочно все же соединял с этой жизнью.
Перед ней возникло лицо Алексея, он прикоснулся ладонью к ее пылающей щеке.
– Не трогай, заразишься. У меня тиф, – сипло выговорила она.
– Меня ни одна зараза не берет, – улыбался Алексей, но глаза его беспокойно блестели.
– Я хочу тебя попросить. – Она облизала пересохшие губы.
Он кивнул.
– Если я не выживу, ты не оставляй Юлика. Ладно?
– Ты справишься! Я тебя не отпущу!
Он взял ее за руку. Ладонь у него была крепкая и сухая. Ася закрыла глаза.
Напротив них, внизу, ехали муж с женой, из мещан, а наверху всю дорогу спал мужик в сюртуке. Муж с женой беспокойно перешептывались, затем муж кашлянул и обратился к Вознесенскому:
– Господин офицер… Ваша супруга больна, здесь люди… Мы все можем заразиться. Вам лучше будет выйти на станции и поместить ее в лазарет.
– Мне лучше знать, что нужно моей жене, – буркнул Алексей.
– В таком случае я вынужден буду обратиться к начальнику поезда. – Мужчина поправил пенсне, прокашлялся и стал пробираться через баулы и чемоданы пассажиров.
– Безобразие! – непонятно кому сказала громко его супруга. – В вагоне тифозные.
Она собрала баулы и села на самый край скамьи, ближе к выходу.
В вагоне произошло легкое движение. Как в детской игре «испорченный телефон» понеслось:
– В вагоне тифозные…
– Тиф, тиф…
– В вагоне везут тифозных больных…
Вагон разом зашевелился. Мешочная серая масса, которая минуту назад мирно спала, резалась в карты и бесконечно жевала, вдруг вздыбилась, задвигалась, схватила вещи и стала перемещаться к выходу, затаптывая чужие узлы. В вагоне началась паника.
Сосед, всю дорогу спавший на верхней полке, проснулся, послушал шум вагона, сполз и, прижимая кепку к животу, молча просочился мимо угрюмого вооруженного Алексея.
Вагон значительно поредел. На станции толпа новых пассажиров хлынула было в вагон, но их встретил зловещий предупредительный шепот:
– В вагоне тифозные!
Новых пассажиров как ветром сдуло. Показался беспокойный нижний сосед. Следом за ним шел измученный бессонницей, издерганный начальник поезда.
Он приблизился и заглянул в купе. Наткнувшись на колючий, напряженный взгляд Алексея, развел руками:
– Товарищ командир, жалуются… вот.
Алексей расстегнул кобуру и выдернул наган.
– Мы никуда не уйдем, – тихо и внятно сказал он. – У меня назначение Реввоенсовета.
Возмущенные муж с женой притихли. Начальник поезда предложил обеспокоенной паре занять другие места. Когда они ушли, Алексей подхватил детей и перенес их в освободившееся, самое дальнее, купе. Разобрал узел с тряпками, устроил детям постель.
Сам вернулся к жене и уселся на лавке внизу, напротив нее.
– Человек на коне, – пробормотала Ася.
Алексей подумал, что она бредит, убрал почти высохший компресс с ее лба. Она открыла глаза:
– Человек на коне – это ты, – повторила она и вновь провалилась в тяжелый бредовый полусон.
Она пришла в себя оттого, что вагон перестал раскачиваться, и странные, неподходящие звуки проникали снаружи. Ася открыла глаза. Первой мыслью, посетившей ее, была мысль о смерти. Она умерла и находится в странном белом пространстве. Ее смущало небольшое оконце, закрытое ситцевой занавеской в мелкий цветочек, и голоса, доносящиеся оттуда, из сада. Да, за окном был сад. Ветер покачивал темные листья, среди которых прятались незнакомые круглые желтые плоды. «Я в раю», – осторожно подумала Ася и огляделась. Она лежала на широкой деревянной лавке. Рядом была еще одна такая же длинная и широкая лавка. Еще в комнате имелась деревянная кровать, убранная вышитыми подзорами. Сверху высилась горка убывающих по размеру подушек. Пол, стены и потолок были вымазаны белой глиной, в углу против иконы горела лампадка.
– Так то ж хозяйка твоя? – донеслось снаружи. – А я ж гадаю, чи сестра?
– Хозяин и хозяйка, – обстоятельно объяснял бойкий Марусин голосок. – А я у них в няньках. Мои все померли, а бабушка старая шибко, отдала меня в няньки. Ты, говорит, Маруся, слушайся хозяев и в люди выйдешь.
– То-то ж. Не забижають?
– Не… Августина добрая.
– А сам?
– Сам тоже добрый. Не ругается.
– Так шо ж ты, нянька, не бачишь, шо детина у тебя в бураки полизла?
За окном произошло движение. Асе стало любопытно, и она попыталась подняться. Прямо напротив нее на стене висело мутное зеркало в деревянной раме. Из зеркала на нее взирало незнакомое бледное, обритое наголо существо с отрастающей короткой щетиной волос, неожиданно большими глазами и ушами, стыдливо прижатыми к голове.
Боже, какой ужас!
Ася потрогала свою голову. Сомнений не оставалось: это бледное существо – она. Но она жива! Более того, она в каком-то доме, дом в саду, и все это ей не снится. Она отодвинула занавеску – на плетне висела перевернутая кверху дном крынка, а над плетнем качался головастый тяжелый подсолнух. Далеко вниз уходил огород, по которому, перепрыгивая через грядки, бежала Маруся. Там, среди метелок кукурузы, мелькала детская макушка. Рядом, под раскидистым деревом с ослепительно желтыми абрикосами, сидела худая бабка в платке, завязанном на лбу, и доила козу.
– Юлик, Юлик! – кричала горе-нянька в кукурузе. – Поди сюда!
Ася, пошатываясь, держась за стену, побрела к выходу. Оказавшись во дворе, зажмурилась от яркого солнца и опустилась на скамейку.
– От це добре! – воскликнула бабка, увидев Асю. – Сидай, побачь, як гарно!
Ася улыбнулась. Действительно – гарно. После долгой тяжелой болезни впервые выползти на солнышко, увидеть траву, новые места и близких людей.
– Пей! – Бабуля протянула Асе стакан с парным молоком.
Ася неспешно потягивала молоко и слушала женщину.