Читать интересную книгу Гайдебуровский старик - Елена Сазанович

Я машинально поправил фетровую черную беретку. И зачем он ее дома носил? Разве дома носят головные уборы. Мне это в новинку. Но почему-то решил берет не снимать. Я взглянул на себя в зеркало. Седой парик, приклеенные усы и борода. Я увидел лицо антиквара. Даже морщины проглядывали на лице, видимо, от шока. Я был копией старика. И беретка старика мне удивительно подходила. Причины убийства, как мозаика, сложились в единый мотив. Очень простой мотив, наверняка тысячу раз прописанный в учебниках по криминалистике и книжках Достоевского. Корыстный мотив. И все же, еще по инерции благородного человека, я пытался себе доказать, что не смогу скрывать долго убийство. Просто не сумею. Потому что меня замучают угрызения совести, и по ночам мне будет являться седой антиквар. Без беретки. И диалоги с чужими людьми будут мне причинять боль. И слова, предназначенные антиквару, будут бить по моей голове посильнее, чем удары мяча в виде глобуса. Я даже не смогу просто пить чай.

Впрочем, я настолько устал, что уже ни о чем не мог думать. Глаза слипались, ноги подкашивались. И хотя, как заученный мотив, я продолжал бубнить: убил человека, я убил человека, меня не покидало странное чувство, почти убеждение, что я никого не убивал. Потому что просто не мог убить! Иначе это был бы не я. Это всего лишь какое-то недоразумение, фарс, игра. Во время которой я просто сильнее, чем нужно, метнул волейбольным мечом. И попал… В кого угодно, но не в человека. В манекен, куклу, в худшем случае – пародию на человека или персонажа из давно забытой истории. С этим убеждением я уснул, как убитый, хотя это сравнение было не к месту. Правда, погружаясь в глубокий сон, я успел подумать, что в отличие от убитого, мне придется проснуться. И я уже не знал, радоваться ли этому обстоятельству. А дождь и буря, похоже, утихли.

Проснулся я от громкого стука, словно стучали по моей голове. Это было бы справедливее. Но все было проще. Стучали в дверь. Схватившись за больную голову, я пошел открывать. За этот маленький путь от кожаного дивана до двери, который я проделал неровным от слабости шагом, я успел вспомнить, что было вчера. И успел этому не поверить. Но успел сообразить, что это свершившийся факт.

Я распахнул двери. Вместе с солнечным прохладным утром и осенним прохладным ветром в антикварную лавку ворвалась маленькая старушка. Довольно экстравагантного вида. В черном просторном пальто до пят, черных остроносых ботинках. Ее седые волосы, уложенные в прическу «каре», еле прикрывала косынка, завязанная на затылке. Гостья напоминала нечто среднее между старухой Шапокляк и бывшей нэпманши из богемы. В целом я оказался прав. Она была приблизительно и то, и другое.

Не дав мне раскрыть рот и едва взглянув в мою сторону, старушка живенько затараторила:

– Ох, Аристарх Модестович! Сколько я вас предупреждала! Сколько умоляла! Сколько беспрекословных доводов приводила! И все впустую! Все, все в пустую! Вам хоть кол на голове чеши! Осел вы, вот вы кто!

Я попытался что-то промычать, но это было бесполезно.

– Хорошо, что хоть Сенечку встретила. Он мне все и доложил. По полной программе!

Я понятия не имел, кто такой Сенечка. Но спрашивать не имело смысла. Это я сообразил сразу. Старушка сама все должна выложить. Она не являлась приверженицей диалога. И это мне было на руку. Я мог безболезненно оставаться глухонемым. А она не просто произносила монолог, но походу дела чистила антикварные вещи, тут же ставила чайник на плиту, тут же подметала пол.

– Умница! Какой мальчик! А как палочкой дирижирует! Виртуоз! Еще жезлом ее называет. Ну прямо король! Или министр какой. А он и похлеще министра какого будет, разве не так? Одна ошибочка – и все, беды не миновать. А Сенечка всю ответственность понимает. Работенка у него, скажу вам, небезопасная! Я в ужасе, когда вижу, как он, горемычный, посреди дороги, словно в океане среди акул! Ан-нет! Не боится! Они, эти железные монстры носятся мимо него, кажется, вот-вот собьют! А он, как оловянный солдатик! Невозмутимо стоит и с палочкой играет. Знаете, Аристарх Модестович, в каждой работе есть свои гении. Так вот я собираюсь написать ему на работу, что, мол, Сенечка – гений! Не больше и не меньше! Подпишитесь?

Я уже собирался утвердительно кивнуть, что согласен подписать, что угодно. Тем более этот парень, Сенечка, про которого говорила старушка, и который посетил меня вчера, был вполне симпатичен. И действительно, почему бы не гений? Но старушка даже мне не позволила кивнуть головой, а продолжала тараторить. Ее не интересовало, подпишусь я или нет. Ей просто нужно было все время, не переставая, говорить, говорить, говорить. Словно, замолкни она на минуту – и тут же на месте испустит дух. Слова, как я понял, у нее были что-то вроде жабр.

– И встречаю я Сенечку. Нос к носу столкнулись. Он мне все и выложи. Мол, плох Аристарх Модестович. Мол, лица на нем нет. Мол, совсем расхворался. Ну, меня при этих словах чуть удар не хватил, – старушка для наглядности схватилась за сердце и покачнулась. Хотя я подозревал, что удар ее чуть не хватил по другой причине. Не она узнала новость первой и ей пришлось (это совсем немыслимо!) несколько минут выслушивать Сенечку.

– А я как предчувствовала! Так и говорю Сенечке! Мол, сон плохой накануне приснила. И рассказала ему, со всеми подробностями. Ну, прямо к вашей болезни! А приснилась, что вы потеряли беретку! Ну, говорю, Сенечке, не к добру это! Ох, не к добру! А он мне – не волнуйтесь вы так, Элеонора Викентьевна, беретка, мол, на нем. Я сам вчера видел. Собственными глазами. А зрение у меня, говорит, отличное. И с гордостью так прибавляет – я же регулировщик! А я – как же мне не волноваться! Беретке-то сколько годков? Я еще на свет не появилась, а она уже в костюмерной Александринки лежала. Разве не так? Так, Аристарх Модестович! Да вы без этой беретки, если честно, будто без головы! А если еще честнее – то я вас легче без головы представлю, чем без беретки!

Старушка топнула ногой, отбросила швабру в сторону и, наконец, удосужила меня взглядом. Сказать, что у нее был шок – ничего не сказать. Я даже испугался, что она меня узнала. Конечно, как не узнать человека, с которым она знакома по меньшей мере век? Но я ошибся. Я еще плохо знал Элеонору Викентьевну (хорошо, что еще хватило ума запомнить имя, вот выговорить, похоже, будет труднее). Я действительно ошибся. Не от моего вида у нее был шок, возможно, она даже в лицо плохо знала антиквара, не смотря на вековое знакомство, поскольку больше говорила, чем глазела по сторонам. Шок случился по случаю отсутствия беретки на моем седом парике. А беретку я, похоже, уронил, когда спал, что было вполне естественно, поскольку в беретках не спят. Что ж впредь нужно быть поосторожнее, и беречь этот головной убор, словно голову.

– О Боги! – старушка машинально схватилась за свою голову. – Сон в руку! Вы – и без берета! Непостижимо!

– Причем тут сон, Элеонора Вике…Викентьевна, – я даже произнес ее имя отчество по слогам, чтобы не ошибиться. – Сон-то к болезни. А беретка на месте.

– Ну, вы шутник! На каком таком месте! Ее место – на голове!

Мне пришлось проковылять к дивану, отыскать фетровую беретку и водрузить на голову. Элеонора Викентьевна мгновенно успокоилась и даже победоносно улыбнулась. Словно у меня на голове сияла корона.

– Вот так-то оно лучше. А то, ишь, чего выдумали! Ох, не нравитесь вы мне миленький. Ох, как не нравитесь. Не бережете вы себя. Коль уже и про беретку забыли. Хотя вам-то годков сколько? Я как пришла к вам работать, думала что гораздо младше вас буду. А потом гляжу – уже мы ровесники. А теперь совсем я старая. А вы все тот же. Словно вы таким и родились. И не молодеете, и не стареете, всегда одинаковый.

– Хорошо это или плохо? – я, наконец, вставил свои скромные пять копеек.

– Когда были молодым – плохо, выглядели уж больно старо. Когда стали старым – хорошо. Выглядите молодым. Чего уж лучше? Не знаю. Все равно помрем. Все. И разве так уж важно, как мы выглядели в жизни? В могилке-то все одинаковы будем.

– Ну что вы о печальном, – я попытался успокоить старушку, начисто забыв, что мы с ней с одного века.

– Поражаюсь я на вас, миленький. И смерти вы не боитесь. А зря. Конечно, бояться так сильно ее, подлую, не надобно. Но подумать следует. О жизни, к примеру. Помрем-то, помрем, а жизнь как текла, так течь и будет. Не спрашивая у нас. Не для нас. И без нас. Вот вы…Опять же, конечно, не думаю, что много уж накопили, но богатства у вас бесценные! Да вы и сами все знаете! Целая история у вас в руках. И кому же вы собираетесь эту историю передать? Чтобы не испоганили, не пропили, не разбазарили понапрасну. Ну же, кому?

Я молчал, и правильно делал. Я понятия не имел о жизни антиквара, которого вчера случайно впервые увидел (о том, что я его убил, как-то не успел подумать). Я понятия не имел, есть ли у него родственники, друзья, и написал ли он вообще завещание. Хотя, по-моему, он говорил, что никого у него нет. Но это не означало, что их вообще не было. Может он для них как раз очень даже был. И будет. Особенно мертвый. И я молчал. Зная, что ответит на все вопросы сама старушка. У нее по-прежнему все горело в руках. Она лихо орудовала тряпкой, шваброй, метлой.