Читать интересную книгу Ее звали О-Эн - Томиэ Охара

Все заботы и тревоги отца, вступившего в должность правителя разоренного войной края, при соприкосновении с этой наукой разом рассеялись, словно озаренные светом, как будто среди темной ночи загорелся яркий фонарь. С этого времени наука стала для него неотделима от его службы, от управления всей жизнью клана.

Он находил ученых-конфуцианцев не только в Эдо, но и в Сакаи и Нагасаки, разыскивал китайские подлинники и проводил бессонные ночи, стараясь вместе с друзьями понять и прокомментировать их значение; по его распоряжению редкие тексты вырезали на досках и размножали затем на его собственные деньги в книгопечатнях Эдо и Киото. То были "Комментарии к Малому учению", "Собственноручные записи Чжу-си", "Лекции Яшмовой горы", трактат "Ранней ночью" и многие, многие другие...

Отцу хотелось разделить радость познания новых истин с друзьями. Он разрешал присутствовать на занятиях всем желающим, даже крестьянам и горожанам, и двери его обширной усадьбы за воротами замка каждый вечер были открыты для молодых людей, которые устремлялись сюда потоком.

Пожалуй, то был лучший период в жизни отца, и сам он в эти годы представляется мне наиболее привлекательным и понятным. Думаю, что его беспощадный, жестокий взгляд, внушавший такой страх людям, - "взгляд сокола, выслеживающего неправду", как о нем говорили, - в ту пору светился добротой и юной жаждой познаний.

Правление, власть... С тех пор как я себя помню, я постоянно слышала от окружавших меня людей слово "власть" - в нем всегда таился какой-то мрачный оттенок.

Кормилица и матушка произносили это безотчетно пугавшее меня слово со страхом, скорбью и гневом. Еще совсем малым ребенком я уже смутно понимала, что с ним тесно связана наша горькая участь. За этим словом, казалось, тянется мрачная тень. Мне был неведом истинный облик "власти". Я знала лишь это ее зловещее обличье.

К чему стремился отец, чего он хотел - и что успел осуществить лишь наполовину, - я не видела я ничего об этом не знаю. Знаю только по книгам. По рассказам старшего брата.

Брат говорил нам о деяниях отца, как будто верил, вернее - хотел убедить себя, что нам, обреченным на заточение, сама мысль о заслугах отца облегчит бессмысленное, бесцельное существование в тюрьме. И мы, надо сказать, охотно верили брату. В самом деле, общая картина хозяйственного переустройства клана, осуществленного отцом, была так грандиозна, что могла с успехом заставить нас, с малолетства не знавших воли, впасть в подобный самообман.

...Как податливая, мягкая глина послушна рукам ваятеля, так покорно распростерлись у ног молодого правителя разоренные, опустевшие в долгих междоусобицах долины и горы Тоса; в запустении прозябали не только земли души людские тоже одичали и загрубели.

Отец начал действовать энергично, неистово, словно одержимый. Передо мной лежит его "Памятная записка" - она досталась мне от старшего брата.

В 15-м году эры Канъэй (1638 г.) (отцу было тогда двадцать четыре года) начато строительство плотины на реке Мори, притоке реки Ёсино. В следующем году прорыт оросительный канал Накаи. Еще один год перестраивается гавань Муроцу. Проложен еще один оросительный канал Каминои, берущий начало от плотины Ямада.

1-й год эры Сёхо (1644г.)... Возделаны поля Кагамино, распахана целина на равнине Ноити. Завершено строительство канала Камии. 1-й год эры Кэйан (1648 г.)... Начато строительство новой плотины Хатта на реке Ниедо и целой сети оросительных каналов Хироока...

И дальше, вплоть до 3-го года эры Камбун (1663 г.), года, когда отца постигла опала (ему исполнилось тогда сорок девять лет), без передышки идет строительство плотин, гаваней, водохранилищ, шлюзов, водных путей и целой сети каналов, общим числом до тридцати и длиной более тридцати ри (Один ри - около 4 км). По берегам новых рек стали плодоносить земли, прозябавшие ранее в запустении. С волнением взирал отец на красоту и богатство родной земли, возрожденной его трудами. То было живое воплощение его мечтаний, высокое искусство, в которое он вложил всю свою душу.

Достаточно взглянуть на тщательно, вплоть до мельчайших деталей разработанный закон о податях и налогах, который составил отец, сообразуясь с реальным положением вещей, закон, проникнутый доброжелательностью и заботой о людях, чтобы понять - издать подобный закон мог лишь человек, одержимый страстью, не уступающей вдохновению художника, или зодчего, или мастера, расписывающего узорами ткани...

Но мы, его дети, не видели ничего из творений отца и, следовательно, не можем по справедливости ни оценить, ни понять значение его деяний (так же, как истинных причин ненависти, которая все еще тяготеет над нами...).

Мне кажется, впервые тень омрачила блестящий успехи отца не тогда, когда удалился на покой любивший и уважавший его старый князь, и даже не во время отъезда нового князя в Эдо, а значительно раньше, задолго до всех этих событий.

Это случилось, когда умерла его горячо любимая мать, и отец похоронил ее так, как того требовали строгие конфуцианские заповеди, а его заподозрили в том, что он тайно исповедует христианство и замышляет мятеж против центральной власти.

Поводом для таких обвинений послужила усыпальница, которую воздвигли во владениях отца в тихом, уединенном месте, в живописном лесу, на пологих склонах вершины Гандзан. Целых два месяца тысяча кули трудились над постройкой этой усыпальницы. Всю дорогу до кладбища, десять с лишним ри, отец шел пешком рядом с гробом, босой, в грубой одежде. Это были настоящие торжественные конфуцианские похороны по обычаям рода Вэнь-гуна из древнего китайского царства Цзинь (Вэнь-гун-государь удела Цзинь в Китае в VII в. до н. э.). Наверно, отцу хотелось воздвигнуть для обожаемой матери гробницу, достойную императора. Он желал, чтобы место, где будет покоится ее прах, отличалось той совершенной красотой, к которой он сам всегда стремился душой.

Масштабы и величественность сооружений в сочетании с непривычным и странным погребальным обрядом вызвали уйму толков. О похоронах судили и рядили на все лады. В конце концов, поползли слухи, что "правитель Нонака впал в христианскую ересь, выстроил в своих владениях настоящую крепость и, судя по всему, намерен поднять мятеж". Эти слухи докатились до Эдо.

Князь, живший в ту пору в Эдо, затрепетал от страха, узнав, что центральное правительство учредило расследование и подозревает его в измене. На родину полетел гонец с приказом отцу срочно явиться в Эдо. Со времени восстания христиан в Симабара (Крестьянское восстание в Симабара (1637 -l638) своими грандиозными масштабами стало грозным испытанием для феодального правительства. Это восстание, в котором участвовало много крестьян, исповедовавших христианство, было жестоко подавлено. Более тридцати семи тысяч человек были казнены.) минуло десять лет; с тех пор христианство находилось под строжайшим запретом, тайных христиан и поныне усиленно разыскивали и жестоко карали. Уличенных в христианстве неминуемо ждала казнь - распятие или отсечение головы. Подозрение в христианстве никогда не кончалось добром. Даже слухи такого рода считались зловещим законом, предвещающим гибель.

Отец поспешно пустился в путь как был, в траурном одеянии, ехал безостановочно день и ночь и, прибыв в Эдо, приложил все усилия, чтобы опровергнуть порочившую его клевету, разъяснив суть и форму похорон матери. Власти поручили ученому-конфуцианцу Хаяси Радзан, официальному правительственному советнику (При центральном правительстве существовала конфуцианская Академия, во главе которой стоял представитель рода Хаяси. Он считался главным ученым советником правительства.), расследовать и доложить, насколько истинны представленные отцом объяснения. Заключение Хаяси Радзан гласило: "Полагаю, что похороны матери правителя клана Тоса проводились в полном соответствии с подлинным конфуцианским обрядом; с обычаями же христиан сии похороны ничего общего не имеют".

Итак, отцу, к счастью, удалось рассеять павшие на него подозрения. Сам сёгун удостоил его аудиенции, и отец благополучно вернулся домой. Благополучно ли?.. Можно ли утверждать, что в конечном итоге все обошлось благополучно?..

- Тогда-то меня и увезли как заложника в Эдо... - рассказывал старший брат.

В этом же году скончался третий сёгун, и страной начал править четвертый, князь Иэцуна. Наступило смутное, тревожное время, в июле были раскрыты заговоры ронинов-Юн Сёсэцу, Гюя Марубаси и других (Мятеж ронинов во главе с Юн Сёсэцу и другие восстания ронинов были подавлены в 1651 году, а их вожаки казнены.)

Осложнения с похоронами госпожи Ман случились как раз после этих событий. И что хуже всего, к этому времени отец уже успел прославиться как мудрый правитель.

Шла молва, что вместо двухсот сорока тысяч коку риса в Тоса фактически собирают более трехсот и что таким благополучием клан обязан мудрому правлению отца. Между тем в сознании сёгуна и его приближенных имя отца, верховного правителя клана, запечатлелось в сочетании с самыми страшными, ненавистными понятиями: "мятеж" и "христианство". Это не сулило добра.