Читать интересную книгу Узкие врата - Дарья Симонова

А ведь неоперившейся черной лебеди следовало усесться перед Ниной в глубокий книксен. Вместо этого Инга в наивной своей привередливости заметила ее суетливые жесты, ленивые глаза, отображающие только две эмоции – готовность к выполнению команды или злое замешательство. Смех крякающий, грубый. Нина из тех, кто ретиво исполнителен, оттого вздорен, нетерпим и скучен. Требует пунктуальности.

Инга была не в силах выдержать этот ритм: между текущими репетициями и вечерним выходом, если он есть, еще репетиция. Немыслимо! Темнело в глазах. Ничего не надо. Спать! Только бы добраться до кровати. Лампа останется зажженной, а консервы из скумбрии – неоткрытыми. А завтра опять ждала Нина, которая в действительности вовсе не слепая посланница судьбы, она без расчета и шагу не ступит. Нина выбрала Ингу обдуманно и объяснимо. Во-первых, та показала себя в дуэте из «Лебединого» еще на выпускном. Во-вторых, Одетта – не ее роль, как сие ни кощунственно звучит. Только пристальная Нина сумела разглядеть в давешнем триумфе выпускницы заведомую усталость от великой роли. Лебеди в «Лебедином озере» озадачивали Ингу. Живые птицы уязвимы, задумчивы, люди навязали им хрупкую романтику, ангельскую верность и еще бог знает что, однако в балете они – сущие морализаторы. С Одиллией проще, она соблазнительница, однозначная негодяйка. К тому же черный лебедь элегантнее… Это уже Славкины трактовки. Он – Зигфрид. За это знакомство можно простить Нине и высшим силам все.

Если жизнь держится на трех китах, то для Инги Слава – один из китов. Выдумщик, балагур, сплетник. Дарит Инге фамильный бабкин перстень, вносит поправки в ее гардероб, учит, какие духи лучше блондинкам, какие – брюнеткам. Констатирует с прищуром:

– Твой стиль – лаконичность, не вздумай носить воланы и рюши.

Инга станет жить «по Славке», как по Библии.

– Ищи человека с прочной профессией, к которому ты будешь прохладна. Пусть это будет его третий брак, тебе не нужен молодой. Тогда гармония. А любить тебе нельзя. Ты высохнешь. Одна любовь у тебя уже есть. Понимаешь, о чем я? Не бывает балерин на две ставки…

Славкины сентенции – смесь Книги перемен и балаганной хиромантии, но смесь качественная, связанная. Никто еще так много не говорил с Ингой о ней самой. Слава объяснил ей про эдипов комплекс, Слава открыл ей Армстронга, особенно спиричуэлс Motherless Child.

Да, да, самтаймз я чувствую себя как дитя без матери. Я и есть дитя без матери… Слава объясняет, что сирота ждет от любви возмещения ущерба. Но мало кто в силах оплачивать долги судьбы.

– Нет-нет, Инга, твое кредо – довольствоваться малым, никаких всепоглощающих страстей, только необременительные романы в щадящем режиме. Искать большего – напрягать силы, ранить сердце, тратить жизнь. Помни, ты – балерина, оглянуться не успеешь, как зима покатит в глаза. Пока на пути восхождения, а не убывания, нужно успеть устроить себе пристанище, вот и все. Театр пообкусает тебя, как сможет, урви себе кусочек тепла. Будь эгоисткой и прохожей. Носи цвет шампанского. Подчеркивай губы. Ты не овечка, ты нервозная, капризная, с тобой сложно, и легче не питать на свой счет иллюзий, чем недоумевать над злым роком.

Что еще Слава?.. Научил танцевать квикстеп. Это быстрый фокстрот, танец – веселящий газ. Слава – взрывное соединение всего острого и лучшего. Он повернул ее голову к сумасшедшим стилям, он достал ей записи Бежара и Ролана Пти. Инга попробовала осторожно ступить на лед авангарда. Не то чтобы ей нравились кувырки под шорохи и перестуки ультрасовременных музык Веберна… но это свобода! Жаль, что виртуоз не может быть бездельником, и любой бунтарь, ломающий канон, все равно начинает день у станка. Но Славка разбудил детскую жажду невозможного, любимую иллюзию о «свободном Париже», что есть миф, утопия чистого искусства, где мастерство достигнуто, где можно дрыхнуть до сиесты, а потом пить бордо в кафе, не платя, почивая на пружинистых лаврах. Инга выдержала все муки с Ниной благодаря Славе.

Нина сказала:

– Зря стараешься, он не интересуется девушками…

– Я тоже не интересуюсь девушками, похоже, наши вкусы совпадают, – ответила Инга.

Предстояли гастроли – мучительные, скомканные – в Австралии. Слава разглагольствовал о гремучем сочетании кенгуру, коал, аборигенов и буржуазного благополучия. Нина свирепствовала и обещала, что ничего этого они все равно не успеют увидеть, а посему не мешало бы отставить разговорчики.

У Одиллии много значит выход. Выход – это все. Обезоружить обаянием коварства. Нелли, прижимая руки к впалой грудине, причитала, что Инге повезло и партию разделили. Для дебюта, пожалуй, это выигрышнее.

– Одиллия у тебя получится. У тебя эффектный арабеск, экспрессивная пластика… – Нашла когда резонерски понудеть, будто толпы критиков ей мало… – С Одеттой тебе сейчас было бы труднее. В том смысле, что труднее переплюнуть основоположниц. А нужно бы сразу заявить о себе, – потирала руки назидающая Нелли.

А Инга горбилась, придавленная проповедью. Снова нужно кого-то переплюнуть, «получить пятерку, чтобы мама вернулась». Нелли – честолюбивый дьявол, питающийся славой учеников. Инге иногда казалось, что она танцует для Нелли, чтобы та могла самодовольно обернуться к мужу за кофе:

– Вот видишь, я знала, что эта девочка даст жару. Это ведь я ее открыла!

– Ты, ты, солнышко, – пробормочет муж, углубившись в свои любимые международные скандалы.

И для этого мгновения – весь тернистый и рваный путь.

Глава 6

Почти не болела. Если не считать константы – где-нибудь да болит всегда. Но боль не болезнь, а напоминание о худшем. Инга ничего не лечила, ранние травмы порой давали о себе знать, но они что гипертонику смена погоды – привычно и неизбежно. Заживало все как на кошке, Инга и не знала толком, что у нее внутри. Просто существует некая цельная конструкция под названием организм. И он может страдать единственным, столь же цельным недугом – хандрой. Главным образом – когда мать присылала посылочку. У нее не хватило духу честно исчезнуть, она не сожгла иллюзорный мостик к светлому воссоединению с девочкой Ингой, уже совсем ей незнакомой. Детдом же Инге зарубил на носу: все на свете лучше рвать рывком, без дублей и проб. Оттого она перестала ездить домой на каникулы, врала про сверхурочные постановки, фолликулярные ангины, мать как-то даже звонила на вахту и плакала, это удивило, смутило, перевернуло душу вверх донышком… на один день.

Назавтра навис трезвый страх обмана. Мама сколько угодно может плакать и намекать на мерцательную аритмию, но в назначенный день она посадит дитя на поезд, якобы движимая родительским долгом уцепиться за шикарный шанс. Ради большого плавания надо бросить ребенка в большую воду. И так далее… Но этот слезливый ураган, будоражащий залежи прошлогодних печалей, как листьев, был скорее порывом ветра.

И Инга так бы и дальше никогда ничем не заболела, как вдруг разок прихватило: из донышка варварскими кусачками выкорчевали шуруп. Истошное ощущение называлось «цистит». Тогда рядом еще ночевал Игорь, оказавшийся странно осведомленным по части женских проблем. Заставил сесть в теплый таз, предварительно вымыв его мылом. Они, конечно, были в гостях, в тех самых удобных гостях с хозяевами на даче или просто далеко. Таз был весь в конопушках побитой эмали, облизанный язычками ржавчины. Инга не доверяла доморощенному лечению и щепетильным Игоревым хлопотам, которые нагоняли смесь любви и подозрений. Как известно, подсуетишься в мелочах – и главным можешь пренебречь. В тазик усажу, но жизни у нас с тобой не выйдет.

Инге даже стыдно стало за разбуженную свою меркантильность и страшно за профнепригодность. Сжимающийся жгучий шарик внизу живота гасил саму мысль о движении, хотелось только покоя и тепла. В покое и тепле Инга пропадет, для жизни ей нужен дискомфорт.

– Дурочка, это в крайнем случае до завтра… если не запускать, – утешал Игорь, потом порылся в хозяйских залежах, принес ей две огромные, как хорошие пуговицы, таблетки. Они еле-еле проглотились, поцарапав горло горечью.

Замутило. Зато прошло.

Потом ее житейски просветили насчет неприятностей «медового месяца» из-за близлежащих женских отверстий. Бактерии-человечки из одного государства не должны попадать в другое, иначе – война. Все по законам эволюции: страсти больших людей порождают войны маленьких человечков. Но после Игоря у Инги бурных ночей – с гулькин нос, все больше эпизоды, «одноактные балеты». Посему недуг закис и умер.

Глава 7

Нина со своими строгостями как в воду глядела: Австралии толком не увидели, был просто перелет и другая сцена. И то, что называется триумфом, которым неустойчивая натура тщится прикрыться, как щитом. Не пышной гордыни, а тихой гордости ищет душа. Ан нет, промежуточного, щадящего не дано. Слава – она и в зародыше слава, змееныш – он хоть и маленький, но змея. Изволь жить по его законам и в следующем сезоне устроить еще больший фурор. Меньше либо равно – провал.