Читать интересную книгу Сен-Жермен - Михаил Ишков

Этот пансион оказался хранилищем удивительных тайн, способных взволновать и куда более здравомыслящего человека, чем я. Спустя два дня, как-то вечером я позвонил в колокольчик у себя в кабинете. Вместо ожидаемой служанки Софи, лицом, возрастом и фигурой во всем похожей на свою хозяйку, ко мне вошло прелестное существо семнадцати лет. Девушка краснела, поминутно приседала, глядела в пол и наконец прошептала что-то вроде «что угодно господину?»

— Господину угодно узнать, откуда ты, милое созданье? — спросил я.

Так и не добившись толкового ответа, я попросил принести мне чаю. Девушка быстро исполнила просьбу. Я принудил её налить чашку и для себя, однако усадить горничную мне так и не удалось. Её поминутно вспыхивающие и бледнеющие щечки были очаровательны. Наконец я сумел выяснить, что зовут её Дженни, что хозяйка наняла её, чтобы заменить Софи, которая отправилась в деревню, где скончался её «папа». Софи жаждала разобраться с наследством. Скоро Дженни призналась, что она тоже из деревни, и у неё тоже есть «папа», который тяжко болен. Уже совсем тихо она призналась, что хотела бы заработать пару гиней на его лечение и возвратиться в Кент.

Через неделю в пансионе поселилась молодая, очень миленькая француженка. Она назвалась вдовой маркиза Д. и после смерти супруга решила «посмотреть свет». Точнее побыстрее потратить доставшиеся ей по наследству денежки.

Я в тот же день коротко познакомился с ней. Мы посетили Британский музей, Вестминстерское аббатство, здешний собор Святого Павла, чей купол огромным сверкающим полушарием встретил меня при подъезде к Лондону. Когда служба кончилась, проводник предложил нам подняться в верхние галереи. Маркиза изъявила согласие, и мы поспешили наверх. Это был утомительный и трудный подъем. Я бывал на Страсбургской башне, бродил по альпийским горам, однако если бы не моя спутница, то отказался бы от славы покорителя самой высокой точки Лондона. Она же взбиралась, даже не затруднив дыхание. Однако на верхней площадке, почти под самым крестом я забыл о своей усталости…

Сверху Лондон показался мне грудой цветной черепицы, на Темзе — ежовым мехом — густые джунгли корабельных мачт. Наверху вовсе не ощущался прогорклый запах древесного угля, которым повсеместно, во всех концах отапливался великий город. Здесь маркиза позволила себе повести окрест крошечной ручкой и объявить:

— В Англии, — прощебетала она, — надобно только смотреть. Слушать здесь нечего. Англичане прекрасны видом, но скучны до крайности. Женщины здесь миловидны — и только. Их дело разливать чай и нянчить детей. Ораторы в парламенте напоминают индейских петухов, здешние актеры умеют только падать на сцене. Все это несносно, не правда ли?

Она казалась такой взволнованной, кровь её была в страшном движении. Я кивнул, подал руку и мы пошли вниз, дружелюбно разделяя опасности спуска и говоря без умолку.

— Не оступитесь, мадам, — предостерег я её. — Не сделайте ложный шаг.

— Ах, женщины так часто поступают… — ответила она.

— Это потому, что порой падение для женщины бывает таким приятным, возразил я.

— Возможно, но от этого выигрывают только мужчины.

— Но потом дамы так грациозно поднимаются…

— Не без того, чтобы до конца дней своих не чувствовать печали, укорила меня маркиза.

— Что может быть прекрасней печали очаровательной женщины?! — спросил я.

— Наша беда в том, что мы всем готовы пожертвовать ради его величества мужчины…

— Этого владыку частенько свергают с престола, мадам…

— Как бедного Чарльза I,[27] не так ли?

— Почти, мадам…

Ах, какая это была женщина! Какая деловая партнерша!.. Она обладала редкой проницательностью и первая угадала, что имя кавалера Шеннинга, которое я принял, чтобы освободиться от настырной опеки отцов-иезуитов, было всего лишь маска. К своему стыду я не сразу обнаружил, что моя милая маркиза одного со мной поля ягодка. Случилось это в преддверии телесного облегчения, когда она, разгулявшись, принялась ловко, выказывая профессиональные навыки, подстегивать меня. Потом, не в состоянии надышаться запахом её юного тела, я долго с удивлением прикидывал, каким же образом эта веселая парижанка сумела провести знатока потусторонних тайн, адепта и свидетеля света небесного. Ах, как она щелкнула меня по носу, предложив составить компанию на паях по ловле богатых любовников. В мою задачу входил поиск подходящих клиентов, а уж до нитки, улыбнулась она, я всегда сумеет их обобрать. «При этом, — уверила меня Жази, — я всегда буду доступна для вас. Ваша прыть пришлась мне по нраву».

Я принялся хохотать, она также безудержно поддержала меня и открылась, что Париж ей пришлось покинуть не по собственной воле. Она едва успела опередить полицейских ищеек, которые почему-то решили, что именно малютка Жази похитила дорогое ожерелье у одного из высокопоставленных вельмож.

— Это был такой скупердяй, что я была вынуждена сама похлопотать о причитающейся мне плате, — заявила она. — Не страшись, мой милый, у меня ловкие руки, и все, что мы с тобой добудем, я спрячу так, что никакой полицейский прохвост не сможет обнаружить.

— Ах, Жази, ты так непосредственна. Твое предложение делает мне честь, но, к сожалению, я вынужден отказаться от него. Я очень недолго пробуду в Лондоне. К тому же, милая, ты несколько ошиблась, обвинив меня в присвоении чужого имени. Если в отношении Шеннинга ты безусловно права, что же касается «кавалера», я имею полное право на подобный титул.

— И я не держусь за этот вечно простуженный Лондон, — заявила она. — У нас впереди вся Европа, а за ней медвежья Россия. Там я буду изображать итальянку. Мне так хочется побыть итальянкой, это говорят очень увлекательно. Буря страстей, слезы, жадные лобзания, на которые вынуждает меня могучий, сбежавший из Сибири любовник. Мне так хочется побыть итальянкой, я думаю у меня получится. Так ты не в Россию направляешься?

Я усмехнулся.

— Нет, Жази, я собираюсь в Индию.

Она охотно совмещала слежку и постель. Трудилась добросовестно, так что миссис Томпсон вынуждена была сделать ей замечание. Через несколько дней Жази съехала в снятый для неё сыном небезызвестного члена верхней палаты, маркиза Б. домик. Я было взгрустнул, так как сам по собственному почину во время прогулки в Гайд-парке представил её этому бессовестному rake,[28] однако она сумела мгновенно развеять мою печаль, напомнив, что я должен ей изрядное количество монет. В первый момент это ошеломившее меня требование поглотило всякую печаль от разрыва наших отношений. Помню, в тот день, прогуливаясь возле площади Кавендиш я приметил несчастного слепого старика, которого вела маленькая собачка на снурке. Собачка остановилась возле меня, начала ласкаться, лизать ноги. Нищий сказал дрожащим голосом: «Сэр, я стар и слеп!» Более ничего… Я дал ему несколько пенсов. Старик благородно поклонился, дернул снурок и собачка побежала дальше.

Это было очень разумное четвероногое существо — она вела хозяина подале от края тротуара, от ям, из которых выглядывали полуподвальные окна. Часто останавливалась, ласкалась к прохожим (но не ко всем а по известному только ей выбору — собака оказалась физиогномисткой!), и почти каждый из них подавал нищему. Я шел за ними следом и в тот момент меня сразила простенькая мысль. Странным показалось мне, что порок с такой легкостью выманил у меня три десятка гиней, а человеку, истинно нуждавшемуся в поддержке, я пожалел лишний пенс. Неужели так легко откупиться от добродетели и так дорого высвободиться из объятий зла? Я догнал старика и сунул ему шиллинг. Вечером, в присутствие Дженни, тоже испытал некоторую неловкость и передал девушке необходимую на лечение отца сумму. Каково же было мое удивление, когда перед самым отъездом из Англии я узнал, что девушка, вернувшись в Лондон, поступила к Жази горничной.

Я видел её судьбу наперед, для этого не надо было обладать даром ясновидения. Встретился, попытался отговорить, однако Дженни ответила, что хозяйка очень добра к ней, хорошо платит и к тому же намерена открыть модное ателье, где ей будет предоставлено место младшей компаньонки.

Обо всем этом у меня было время поразмышлять на борту торгового флейта,[29] отправлявшегося из Плимута в далекую Индию, где мои новые друзья хотели укрыть меня, а также проверить, насколько точны мои учителя в оценке моих способностей. Меня в ту пору донимали мучительные сны, смысл которых состоял в том, что долгожданная заря занималась в восточной стороне. Там появился великий герой, чьим предназначением должно было стать насаждение новой правды на земле, установления долгожданного братства между людьми.

Глава 4

Вересковые пустоши и насквозь просвечивающие перелески Пикардии скоро сменились лесистыми холмами Иль-де-Франса. Долина Сены и особенно междуречье этой прославленной реки и Луары — самые милые моему сердцу места. Дубовые и буковые рощи, ухоженные поля, замки… Как естественно вырастает из этого уютного европейского приволья наш современный город Изиды,[30] называемый теперь Парижем. Поверьте, я знаю, что говорю — не было на земле подобного града. Ни императорский Рим в пору расцвета, ни гордые Афины — скопище мудрецов и недоумков; ни экзотический и сверхрегулярный Теночтитлан;[31] ни пышный, уставший от прожитых столетий Константинополь; ни многолюдные Дели и Нанкин;[32] ни священный Бенарес; ни крикливый и шумный прародитель Парижа, первозданный Вавилон не в состоянии оспорить у этого необозримого улья славу столицы мира.