Читать интересную книгу Наш Современник, 2005 № 09 - Журнал «Наш современник»

Вы помните, какие споры были о том, был ли Андрюша 11-го (марта 1911 г.) на квартире Чеберяк… Мне не важно, был ли он 11-го, 10-го или 9-го у Чеберяков… но что он там был и что такой разговор (о «прутиках»?) был — не представляет никакого сомнения. И вот 12-го (день убийства!) приходит туда (к Чеберякам) Андрюша…Они (дети) выходят на прогулку. Только что они воротились… в это время являются Рудзинский, Сингаевский и Латышев по своим делам и застают Андрюшу. Его хватают, ударяют швайкой по голове, может быть, даже без намерения убить, просто со злости: «Ах ты, байстрюк, ты нас пришиваешь!»*** Он (Андрюша) теряет сознание, падает, ему наносят удары сначала в голову… и когда он падает на левый бок, ему наносятся удары с правой стороны в шею… Им кажется, что мальчик скончался, но в это время он опять зашевелился, вздрогнул. Они опять бросаются (на него) и опять наносят удары швайкой…* Как только начало темнеть… они уносят труп в погреб или в сарайчик… потом уже, глухой ночью, переносят в пещеру. Я не сомневаюсь, что в этой работе участвовала и Чеберяк, потому что боялась, чтобы звуки не дошли до Малицкой (сиделки в винной лавке в первом этаже, под квартирой Чеберяков)…Не странно ли, что в тот же день исчезают дети (Чеберяков)? Людмила здесь нам показала, что на другой день они ушли к бабушке. Странное совпадение: почему на другой день после убийства детей отсылают к бабушке? Очевидно, обставляют (дело) так, чтобы они не выдали… Убийцы хотели, чтобы труп был найден, чтобы нашли исколотого мальчика и чтобы всякий сказал: какие же это воры, это — не воры, в этом виноваты евреи…**

Нам говорят, что проф. Косоротов (судебно-медицинский эксперт) высказался, будто убийцы собирали кровь. Вспомните… я обратился к проф. Косоротову с вопросом: «Знаете ли вы, где было совершено убийство?» Он ответил: «Нет, не знаю». — «Ну, а место, где был найден труп — это место убийства?» — «Нет». — «Так, может быть, кровь осталась на месте убийства?» Он на это сказал: «Да, конечно, утверждать не могу, может быть, кровь осталась на месте и там была замыта»…

Затем есть еще экспертиза проф. Сикорского… В ней не было ничего медицинского. Когда врач вместо медицины начинает говорить о ритуальных убийствах… о том, какие были процессы в средние века, как судили в г. Саратове, то это уже все, что хотите, но не судебная экспертиза… не наука…С этими обвинениями для евреев связаны самые мучительные столетия. Восемь веков… ведь они платили тысячами людей… И вы знаете, как шло дело: являлся кровавый навет, являлись католические монахи, хватали этих людей, обвиняли их в страшных проповедях, затем их пытали, имущество сразу же отбирали, их жгли, а некоторых из них казнили позорной казнью, вешая их между двух собак***. А потом? А потом приходили те же монахи и клеймили чело замученных людей, клеймили чело их детей, клеймили их внуков позором отчуждения, позором того, что они употребляют человеческую кровь…Когда обвинитель стал поддерживать (это) обвинение, он заявил: я плохо знаю еврейские книги, я плохо знаю весь этот вопрос. Но он верит в ритуальные убийства, верит по тем трём книгам, которые он прочел по этому вопросу. Господа, верить можно в добро… в красоту, верить можно в небо; а там, где должно знать, там вере нет места, я обязан знать. И я вправе сказать: вот уже 800 лет тяготеет это обвинение (над евреями), и что же сделали для проверки его?..*

Вам говорил здесь г-н прокурор, будто недавно в Австрии был процесс Гильзнера и (что) в Европе (также было) предъявлено такое обвинение… Я утверждаю, что это не так, я утверждаю, что обвинений в ритуальных убийствах я не знаю… в той форме, в какой оно поставлено по делу Бейлиса, (это обвинение) нигде в мире не ставилось, нигде и никогда. И если г-н прокурор ссылается на дело Гильзнера, он совершенно ошибается: было дело по обвинению в убийстве девушки, но слов… об изуверствах, применяемых для исполнения обряда религии, не было. Я утверждаю, что за 200 лет нигде на земном шаре такого процесса не было. Тут выступали ученые, их допрашивали… откуда эксперты (очевидно, обвинения) брали процессы? Из средних веков… из этой тьмы, где были пытки, были казни, где были процессы ведьм… А разве вы не знаете, что в средние века… судили животных и посылали повестки крысам и собакам? И люди занимались этим вздором…

Сюда вызывают экспертов и три дня разбирают еврейскую религию. Вы слышали, как прис. пов. Шмаков, допрашивая ксендза Пранайтиса, ставил целый ряд вопросов из Библии, изобличая ее в жестокости… в нелюбви к человеку… в пролитии человеческой крови… И я думал: Боже, что же (здесь) происходит, неужели библейский Бог… обратился в какого-то киевского еврея, на которого идут с облавой… Идут с облавой на Библию, на священные книги, из Библии выдергивают отдельные места… Господа присяжные, еврейская религия не нуждалась бы в моей защите, но вы слышали, как ее здесь перед вами обвинял ксендз Пранайтис и какие он давал показания и объяснения. И когда я слышал все это… я говорил себе с гордостью: какое счастье, что среди православных священников, среди православных ученых не было ни одного, который явился бы сюда и своим именем священника или… православного христианина, или русского ученого поддержал бы эти ужасные, мучительные сказки, этот кровавый навет. Это счастье: ни одного не было…

Господа присяжные заседатели, что мне защищать еврейскую религию, ведь еврейская религия — это старая наковальня, о которую разбились всякие молоты, тяжелые молоты врагов, но она вышла из этих испытаний чистой, честной, стойкой… Г-н председатель объяснил мне, что еврейская религия и еврейские богослужебные книги ни в чем не обвиняются, что еврейскую религию никто не заподозривает, а имеют в виду одних изуверов. Значит, мы три дня занимались (здесь) ненужным делом. Ведь мы говорили не об изуверах, а разбирали Библию, «Зогар», Талмуд — это ведь еврейские книги, это не книги изуверов, а книги церковные. Но мы это делали… Вы видели, как перед нами стоял патер Пранайтис и сыпал беспощадные удары, повторял Ролинга, который давно не признается всеми учеными, ни немецкими, ни нашими русскими — Коковцевым и Троицким… Когда Пранайтис сыпал удары, я чувствовал удовлетворение только в одном: когда на вопрос о пытках Пранайтис ответил, что да, действительно… пытки — вещь нехорошая, но под пытками говорят правду. Я смотрел на ксендза Пранайтиса и думал, как здесь, в суде, возобновляется вопрос о пытках, отмененных с высоты престола… И вот здесь, в суде, который действует по уставам императора Александра Второго, нам говорят, что истину можно добыть путем дыбы, щипков, смолы, путём жжения людей. Но это все шло оттуда же, откуда идет обвинение против (еврейской) религии… откуда идет восхваление средним векам.

Я больше о религии говорить не буду… Я твердо надеюсь, что Бейлис не погибнет…Но что, если я ошибаюсь? Что, если вы, господа присяжные, пойдете, вопреки очевидности, за кошмарным обвинением? Что ж делать?! Едва минуло 200 лет, как наши предки по таким обвинениям гибли на кострах… Чем вы, Бейлис, лучше их?…И в дни каторжных страданий (!), когда вас охватывает отчаяние и горе, — крепитесь, Бейлис! Чаще повторяйте слова отходной молитвы: «Слушай, Израиль! Я — Господь Бог твой, единый для всех Бог!» Страшна ваша гибель, но еще страшнее сама возможность появления таких обвинений здесь, под сенью разума, совести и закона…

Текст подготовил Игорь Ольгердович фон Глазенап

Об авторе публикации

С Игорем Ольгердовичем фон Глазенапом я познакомился на исходе осени 1990 года, будучи в Мюнхене, куда я попал по делам Союза советских обществ дружбы с зарубежными странами. Однажды утром меня разбудил в номере гостиницы телефонный звонок; позвонивший представился и, назвав имя одного моего московского знакомого, попросил о встрече. Мы встретились в этот же день. Спустившись в фойе отеля, я увидел стремительно поднявшегося с дивана при моём появлении элегантного старца с тростью, высокого, с безупречной военной статью, с холёными седыми усиками и с тёмно-синим галстуком-бабочкой. Мы разговорились. Он говорил на изумительном русском языке и со странным, непривычным моему уху выговором; но этот выговор отнюдь не был акцентом обыностранившегося русского. Он с искренним и настойчивым интересом выспрашивал меня о набравшей темп горбачёвской перестройке. Когда я, выбрав момент, полюбопытствовал, каким образом мой гость «на меня вышел», как тогда говорили, выяснилось, что Игорь Ольгердович окольными путями через моего московского знакомого (с которым он был знаком лишь заочно) выведал, что я издатель (к тому времени я был совладельцем необоримо клонившегося к банкротству небольшого частного издательства, одного из первых в СССР), и хочет мне предложить кое-что для издания. И он пригласил меня вечером к себе на обед.

Вечером он заехал за мной в отель на старенькой красной «тойоте» и привёз меня в свой дом в пригороде Мюнхена, в крошечной деревушке Икинг — когда-то, после войны, захудалой и заброшенной, где он в 1948 году купил участок земли соток в 15–20 по цене 5 марок за кв. метр. Сейчас Икинг — элитное место, не без потаённой гордости поведал он, здесь живут сливки баварской столицы, и цена земли — уже под тыщу «марчей» за метр.