— Убийство! Убийство!
И выстрелил. Один из похитителей упал, посылая ему страшные проклятья. Тут силы окончательно оставили молодого человека. Луи зашатался, будто пьяный, в ушах у него зазвенело, все завертелось перед его глазами, и он упал бездыханный на землю.
Донья Розарио так испугалась, увидев, что граф упал под ударами убийц, что лишилась чувств. Когда она пришла в себя, была глубокая ночь. Несколько минут только смутные мысли бродили в ее голове, она никак не могла опамятоваться. Наконец, мысли ее стали светлее, и она прошептала тихим голосом, с выражением ужаса:
— Господи! Господи! Что такое случилось?
Она открыла глаза и стала беспокойно поворачивать голову. Мы сказали, что стояла глубокая ночь, но она оказалась еще темнее для бедной девушки: у нее на лицо было наброшено тяжелое покрывало. С терпением, столь свойственным всем попавшимся в плен, она старалась дать себе отчет о своем положении.
Насколько можно было судить, она лежала в длину на спине мула, между двумя тюками; веревка проходила через грудь и мешала привстать, но руки ее были свободны. Мул шел тяжелым и неправильным шагом, столь свойственным этой породе, отчего бедная девушка страдала при каждом шаге. Она была покрыта попоной, по причине ночной росы, или для того, чтоб не распознать дороги, по которой ехали. Донье Розарио, потихоньку и с великими предосторожностями, наконец удалось освободиться от покрывала, наброшенного на лицо. Она огляделась вокруг. Повсюду густой мрак. По небу шли облака и беспрестанно закрывали месяц, который в малые промежутки бросал слабый и неверный свет.
Подняв тихонько голову, девушка увидела, что несколько всадников ехали впереди и позади мула, на котором она лежала. Насколько можно было разглядеть в ночной темноте, всадники походили на индейцев. Караван был довольно многочисленный, по меньшей мере из двадцати человек. Он двигался по узкой тропинке, между двумя отвесными горами, скалистые груды которых, бросая тень на дорогу, еще более увеличивали мрак. Эта тропинка слегка подымалась в гору. Лошади и мулы, вероятно утомленные долгой дорогой, шли тихо. Молодая девушка, вспоминая, когда она была похищена из палатки, полагала, что прошла уже половина дня, как она стала пленницей.
Утомленная усилием разглядеть что-либо вокруг нее, бедная девушка опустила голову, заглушая вздох отчаяния. Закрыв глаза, чтобы не видать окружающего, она предалась глубоким и печальным размышлениям. Девушка не знала, где она теперь, кто и зачем похитил ее. Эта неизвестность усиливала страдания: она не видела впереди никакой надежды. Ее больное воображение создавало ужасные призраки; как бы ни была печальна действительность, все-таки она легче призраков. Таково было положение бедной девушки.
Караван безостановочно подвигался вперед. Он вышел из ущелья и подымался по тропинке, шедшей по краю пропасти, на дне которой глухо шумела невидимая вода. Порой камень, сброшенный копытом мула, с шумом катился по склону утеса и падал в бездну. Ветер свистел между елками и лиственницами; их сухие иглы валились на путешественников. По временам совы, живущие в трещинах скалы, кричали, точно рыдал ребенок, и печальные звуки прерывали тишину.
Страшный лай послышался вдали. Мало-помалу он приближался, наконец раздался с особенной силой. Послышались резкие голоса баб и детей, унимавших собак, заблестели огни. Караван остановился. Очевидно, пришли на ночлег. Девушка осторожно поглядела * вокруг. Дул сильный ветер и почти гасил пламя факелов. Она заметила только несколько мазанок и тени людей, которые с криком и смехом ходили вокруг нее. Люди, сопровождавшие ее, с сильными криками и ругательствами расседлывали лошадей и развьючивали мулов, нимало, по-видимому, не заботясь о бедной девушке. Прошло довольно много времени. Наконец она почувствовала, что кто-то взял ее мула за узду и грубым голосом закричал:
— Аггеа!13
Это было слово, которым погонщики обыкновенно понукают мулов.
«Что значит эта остановка? Почему часть конвоя осталась в деревне?» Такие вопросы задавала себе пленница. На этот раз неизвестность продолжалась недолго. Через десять минут мул снова остановился, проводник подошел к донье Розарио. Он был одет, как гуасо — чилийский земледелец. На голове его была старая шляпа из панамской соломы, ее длинные поля закрывали лицо и не позволяли разглядеть его черты. При виде этого человека девушка невольно вздрогнула. Погонщик, не говоря ей ни слова, снял с нее попону, развязал веревку и, взяв девушку на руки, словно это был малый ребенок, понес ее, дрожащую от страха, в хижину, стоявшую невдалеке, совершенно уединенно. Дверь была отворена настежь и словно приглашала войти.
В хижине было темно. Погонщик осторожно и бережно положил на пол свою ношу, чего не ожидала девушка. В ту минуту, когда он опускал ее наземь, погонщик наклонился к ней и едва слышно прошептал:
— Не бойтесь и надейтесь.
Затем он быстро встал и ушел, затворив за собою дверь.
Оставшись одна, донья Розарио приподнялась, а затем поспешно встала. Два слова, которые шепнул на ухо погонщик, возвратили ей присутствие духа и отогнали страх. Надежда, эта посланница небес, дарованная Господом, по его неизреченному милосердию, несчастным, чтоб утешать их в скорбях, снова поселилась в сердце девушки. Она почувствовала себя сильной и готовой для борьбы с неизвестными врагами. Она знала теперь, что дружеские глаза следят за нею, что в случае опасности ей окажут помощь. Вот почему не с боязнью, а скорей с нетерпением ждала она, чтобы похитители сказали, какую судьбу они ей готовят.
В хижине было темно, хоть глаз выколи. Сначала напрасно старалась она разглядеть что-нибудь. Но мало-помалу глаза ее привыкли к темноте, и она заметила прямо против себя слабый свет, видневшийся между половинками дверей. Осторожно, чтобы не привлечь внимания невидимых сторожей, которые, может быть, наблюдали за нею, протянув руки вперед, чтобы не наткнуться на что-нибудь в темноте, на цыпочках, прислушиваясь к малейшему шуму, она сделала несколько шагов в ту сторону, где виднелся свет, невольно привлекавший ее, как свечка привлекает неразумных бабочек, обжигающих о пламя крылья. Чем более она приближалась, тем явственнее становился свет; послышался чей-то голос. Вот она уперлась руками в дверь, наклонилась и приложила глаз к щелке. Девушка подавила крик удивления: в той комнате стоял индеец, по-видимому предводитель. Это был Антинагуэль (Тигр-Солнце), приказавший похитить ее.
Это был человек лет пятидесяти, высокий, величественной наружности. Все говорило в нем, что это муж, привыкший повелевать, созданный властвовать над другими. Он был одним из могущественных арауканских предводителей, могущественнейший токи, управлявший провинцией Пирег-Мапус (внутренние Анды). Он неслыханно прославился как воин, и его мозотоны просто боготворили его.