Читать интересную книгу Валентин Серов - Екатерина Алленова

По словам Грабаря, Серов увидел в Иде Рубинштейн «Египет и Ассирию, каким-то чудом воскресшие в этой необычайной женщине. “Монументальность есть в каждом ее движении - просто оживший архаический барельеф”, - говорил он с несвойственным ему воодушевлением».

Портрет Тамары Платоновны Карсавиной. 1909

Рисунок Государственная Третьяковская галерея, Москва

Портрет Анны Павловны Павловой. 1909

Рисунок Государственная Третьяковская галерея, Москва

Хотя критика подвергла портрет настоящему поношению: «декадентщина», «уродство», «скверное подражание Матиссу», художник - редкий для Серова случай - был портретом не только доволен, но гордился им.

Ида Рубинштейн, замыкая ряд обнаженных Венер, открывающийся Спящей Венерой Джорджоне, разворачивает культурную память ретроспективно - от Ренессанса к искусству Средних веков, где разоблаченность, раздетость сопряжена с ощущением стыда, и далее - к Древнему Востоку, который Ида и олицетворяла, поскольку ее образ как балерины был сращен именно с восточно-экзотической тематикой. Портрет воскрешает древнюю мифологему об ожившем изображении - «оживший архаический барельеф». Парадоксальность этой мизансцены в том, что это все же портрет: дерзкое новшество включено в традиционную рубрику портретной типологии, а именно в разновидность портретов «в виде» - например, «в виде Дианы» или «в виде Венеры». Одновременно оно оказывается вариантом артистического костюмированного портрета, только костюмом здесь является нагота - изобразительный эквивалент известной фигуры речи «в костюме Евы». В определенной степени это мотивировано реальными обстоятельствами: Ида Рубинштейн появлялась в Клеопатре почти обнаженной, лишь едва прикрытая прозрачным покрывалом, которое сочинил для нее Бакст: «...царица Египта... постепенно лишалась всех своих покровов и затем предавалась любовному экстазу у всех на глазах, причем лишь в самый критический момент являлись услужливые придворные дамы, окружавшие занавесками ложе любовников», - вспоминал Бенуа. Однако когда в обнаженном виде изображается не мифологический персонаж, а конкретный человек, то вместо «прекрасной наготы» получается раздетость: «Бедная Ида моя Рубинштейн... бедная, голая...», - замечает Серов в одном из писем, описывая скандал, связанный с тем, что, вопреки всеобщему негодованию, портрет был приобретен Музеем Александра III.

Анна Павлова в балете Сильфиды. 1 909

Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

Ида Рубинштейн в начале своей карьеры не имела ни балетного, ни специального театрального образования, лишь в течение небольшого времени учившись актерскому мастерству у Александра Ленского. Фокин, к которому она явилась с просьбой дать ей несколько балетных уроков, взялся сделать из нее балерину, так как, по его словам,увидел в ней прекрасный материал для балетов «а 1а Бёрдсли». Английский график Обри Бёрдсли был одним из кумиров эпохи модерна и художников, формировавших сам этот стиль. У него была слава создателя утонченно-болезненных, зачастую шокирующих образов в духе Оскара Уайльда. В эпизоде с Фокиным существенно, что хореограф увидел в живом человеке «материал для», то есть средство, инструмент, пригодный к разыгрыванию пьес «в современном вкусе». Фокин понимал, что Ида идеально попадет в тон современному вкусу, современным представлениям о красоте и в то же время взбудоражит эти вкусы. Он нашел для Иды Рубинштейн ее амплуа, тип ее ролей и образов на сцене, и она стала театральной легендой. Прожив долгую жизнь (она умерла в 1960 году), создав собственную балетную труппу, где она выступала в главных партиях вплоть до Второй мировой войны, Ида Рубинштейн никогда больше не имела столь громкой славы. Ее запомнили как Клеопатру и Зобеиду (Шехеразада).

Ида Рубинштейн. 1910

Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

Это вечный парадокс актерства - актер отдает свою плоть, себя для чужих образов, и они срастаются с ним.

Именно эту ситуацию, в сущности, инсценировал Серов в своем портрете, совместив впрямую персонально-характерное и имперсонально-стильное в очерке восточного рельефа. Но живой человек на этой парадоксальной грани между «сном искусства» и «театром жизни» оказывается беззащитным, «голым» - и это самая пронзительная нота портрета. В том, как Ида одновременно смотрит и не смотрит на зрителя, как она, как будто просыпаясь от «каменного» сна, поворачивается изнутри этого камня и, словно застывая в повороте, вновь уходит в каменную плоть, - удивительное ощущение хрупкости, ранимости и беззащитности. И то обстоятельство, что очерк зеленой шали, опутывающей ноги танцовщицы, похож на силуэт змеи,напоминает о том, что это предсмертный час, Клеопатра со змеей (отмечено Г.Г. Поспеловым). В портрет оказывается вписана, как бы невзначай, тема смерти, последнего мгновенья; поэтому взор Иды Рубинштейн получает характер предсмертного прощания - это взор, посылаемый в мир человеком, который в следующий миг обречен превратиться в изваяние,взор в сторону почитателей, которые сделали Иду беззащитной, возвеличив ее в качестве эмблемы, кумира современного эстетства.

Принц (Всадник на коне, с соколом в руках). 1910

Набросок с иранской миниатюры для занавеса для балета Шехеразада Псковский историко-художественный музей-заповедник

Эскиз-вариант занавеса для балета Шехеразада. 1910

Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

Образы античности

Серов воспринимал свое амплуа портретиста в известной мере как проклятье редкой творческой способности (дар портретиста - редчайший дар) и как фатальное стечение обстоятельств, и было бы странным, если бы художник, ощущающий себя мастером универсальным, способным работать в разных жанрах (и таким он и был по возможностям своего мастерства), не сделал попытки прикоснуться к «вечному» источнику творческого вдохновения, каким была во все времена античность - либо как мир мифологии, питающей художественное воображение с древности, либо как мир античной скульптуры, пластического совершенства.

Получилось так, что картины античного цикла - последнее специфическое новшество, которым завершается творческий путь художника, как бы точка его творческой эволюции. Поэтому эти произведения приобретают высокознаменательный характер, как если бы Серов, предчувствуя конец жизненного странствия и окинув взором свой творческий мир, увидел, что в нем отсутствует то вечное и всеобязательное, на чем испытываются красота, совершенство, проницательность художественного интеллекта, - отсутствует античная тема, - и решил придать своему художественному миру законченность и поставить его перед лицом художественного опыта, той художественной реальности, какой является античное мифотворчество.

В 1907 году Серов вместе со Львом Бакстом совершил поездку в Грецию и на Крит, где художники изучали раскопки английского археолога Эванса, обнаружившего руины Кносского дворца. - открытие, в очередной раз изменившее представление о греческой цивилизации.

Хотя первые наброски античных сюжетов делались Серовым сразу по возвращении из путешествия, лучшие, концептуально выговоренные произведения античного цикла - варианты картин Похищение Европы и Одиссей и Навзикая - относятся к 1910 году: античная тема словно «ждала своего часа», как если бы эхо внешних впечатлений должно было пройти какой- то путь, чтобы достичь недр художественного мира Серова и там откликнуться и получить свою долю в творческом внимании мастера.

Миф о Европе принадлежит к «первомифам». Европа - изначально хтоническое божество, связанное с культом земли и подземного мира. Этот миф связан с крито-микенской культурой, открытие которой произошло как раз в начале XX века. Внимание культурного мира было приковано к этому открытию, отодвинувшему греческое искусство глубоко в древность, и сам образ античности «редактировался» в соответствии с новыми представлениями. Увидеть античность в свете недавних открытий было интересно и заманчиво, и Серов реализовал именно эту возможность.

В картине Одиссей и Навзикая воспроизводится эпизод, когда потерпевший крушение Одиссей очутился на острове феаков, сказочного народа, пребывающего в мире потустороннего блаженного бытия, как бы в пространстве сна.

Одиссей и Навзикая. 1910

Государственный Русский музей, Санкт-Петербург

Сам миф предлагал Серову такой строй изображения, который показывал бы античность в стиле воспоминания, грезы, мечты - существования на грани сна и яви. Выбор именно этого сюжета диктовался, по-видимому, тем сводным представлением об античности, которое сложилось в начале XX века. Античность, которая многократно, начиная с эпохи Возрождения, меняла свой облик в зависимости от археологических открытий, философских доктрин, наиболее внушительных и влиятельных интерпретаций ученых, оказывается чем-то неуловимым, неопределенным, зыбким, миражным.