– Какое им дело до чужого ребенка? Он же не сирота. Матери, наверное, виднее, что ему хорошо, а что плохо.
– Возможно, Йел, вы и правы. Но в Америке я часто наблюдала прямо противоположные ситуации, и они меня тоже удивляли. Я вспомнила одну из них.
Одна моя приятельница вышла из машины, где она сидела с закинутым подолом плаща. Она дошла до почты, провела там с четверть часа. Потом завернула в банк – пробыла там вдвое больше. А потом углубилась на час в супермаркет. Во всех трех местах было полно народу. Однако когда она вернулась к машине, подол плаща был все так же завернут на спину. Там я ее случайно встретила и указала на эту небрежность. Она объяснила, что нигде не было зеркала, она не могла увидеть себя. «Но как же никто не сказал тебе, что одежда не в порядке?» – удивилась я. «О, это у нас не принято, – ответила она. – Это мое прайвеси».
– Такое безразличие к другому – оно что, лучше? – спросила я моего собеседника.
– Не лучше, не хуже, – сказал он, подумав. – Просто разные привычки. В российской культуре, как там говорят, «тебе до всего есть дело». Знаете, как в том анекдоте…
Он вспомнил один наш старый школьный анекдот:
«Ученик объясняет учителю, почему он опоздал на урок: переводил старушку через улицу.
– Сколько же времени ты на это потратил? – спрашивает учитель.
– Полчаса.
– Почему же так долго?
– Так уговаривать пришлось. Она совсем не собиралась через улицу переходить».
– Да, бывает, – согласилась я. – Теперь давайте я вам отвечу, так сказать, симметрично.
И я вспомнила, как однажды в чикагском автобусе, где все сидячие места были заняты, я заметила очень старую женщину; она стояла, прикрыв глаза, держась за поручень, и при каждом повороте с трудом удерживалась на ногах. Ей было явно плохо. Около нее сидел молодой парень с симпатичным улыбчивым лицом. Я несколько минут наблюдала за ними обоими, затем не выдержала:
– Извините, сэр, вы не могли бы уступить свое место пожилой леди?
– Да, конечно. Я бы и раньше это сделал, но она не просила, – сказал он, вставая.
И дружелюбно мне улыбнулся.
Упомяну еще одну привычку американцев, которая показалась мне довольно неожиданной. Я имею в виду использование пола в качестве полезной поверхности вроде, скажем, стола. Помню, в Нью-Йорке я впервые увидела эту картину в одном небольшом колледже: студенты лежали прямо на полу, бросив рядом сумки, куртки и – ели, читали, иногда обнимались. В Москве я рассказала об этом своим студентам в МГУ, и они не поверили:
– Вы, наверное, были в каком-нибудь захудалом колледже.
На следующий год я была приглашена в Стэнфорд, в один из самых престижных университетов Америки. Как вы думаете, что я увидела, едва переступив порог длинного коридора? Прямо у моих ног лежал студент на животе, листал газету и прихлебывал чай.
Особая проблема для меня – directions, то есть информация о поиске нужного адреса. Несколько поколений американцев передвигаются в основном на машинах. Они часто шутливо называют себя кентаврами, имея в виду слитность человека с транспортным средством. Ну не с лошадью, так с машиной. В любое время суток, по любой необходимости американец заводит автомобиль. Помню, в Чикаго в первом часу ночи, во время позднего застолья в милой семье у меня спросили, какой сок я люблю. Я ответила, что люблю грейпфрутовый, но могу выпить любой. За беседой я забыла об этом коротком разговоре и даже не заметила, что хозяин исчез из-за стола.
Через несколько минут он появился и поставил на стол коробку грейпфрутового сока, холодную, только что с морозной улицы.
– Где ты был, Чак? – удивилась я.
– В супермаркете.
– Господи, да зачем же ночью? Да в такую даль, миль десять, наверное?
– Двенадцать, – уточнил он (то есть около 18 километров). – Ну какая же это даль?
Поэтому когда американец дает вам объяснения, как добраться до нужного места, он мыслит только в масштабе автомобильного времени. Ему даже в голову не приходит спросить, есть ли у вас машина. У меня ее в Америке нет, передвигаюсь я общественным транспортом или на машине друзей.
Однажды меня привезли в гостиницу университета Old Dominian, штат Вирджиния. Уезжая, мои провожатые спросили, не нужны ли мне продукты. Я поинтересовалась, а далеко ли магазин. Мне ответили: «Да нет, минут десять».
По указанному направлению я прошла четверть часа и… оказалась на узенькой боковой дорожке хайвея – широченного шоссе без светофоров с потоками мчащихся машин, по пять рядов в каждую сторону. Никакого намека на магазин не было. Я прошла вперед еще столько же. Картина не изменилась. Идти обратно было глупо, и я уныло потащилась дальше. Голодная и злая часа через полтора я наконец приплелась в большой супермаркет. Там накупила продуктов и вызвала такси. Воспользовавшись машиной, я действительно через 10 минут оказалась дома.
Думаю, что именно из-за этой привязанности к машине американцы обрели и другую привычку: они не любят гулять. Вы можете встретить множество бегущих людей – это так называемый джоггинг, бег трусцой. Можете, хотя и реже, увидеть быстро идущих спортивным шагом. Но вот чтобы просто гулять, прогуливаться по улице – это не принято. Мне всегда сложно вытянуть американского приятеля на прогулку.
– Хорошо, хорошо, – обычно соглашается он. – Сейчас заведу машину.
– Какая машина? Мы же идем гулять, дышать свежим воздухом.
– Но ведь надо доехать до парка (стадиона, тренировочной дорожки).
В последние годы мне все труднее писать об американских привычках. Только приготовишься рассказать что-нибудь сугубо американское – а оно, оказывается, уже прижилось в России (см. выше: я предупреждала!). Однажды в Москве, во время своей лекции в Institute for Advanced Studies (там американские студенты усовершенствуют свои знания о России), – я спросила ребят:
– Вы здесь уже целый месяц. Покажите мне, как русские прощаются, как они машут рукой.
И мои слушатели изобразили так хорошо известный им жест: поднятая ладонь покачивается из стороны в сторону, по горизонтали.
– Нет, нет, – возразила я, – так прощаются у вас, в Америке. А у нас – вот так.
Я показала махающую ладошку, сгибающуюся по вертикали. Американцы недоуменно переглянулись: да нет, мы это делаем одинаково.
– Стали делать, – пробурчала я.
Заимствование чужих привычек, однако, далеко не всегда бывает безобидным. Скажем, отсутствие головного убора в холод. Американцы шапок не носят. Во-первых, Америка расположена южнее нашей страны, и средняя погода на большей ее территории много теплее. Во-вторых, американцы ходят и зимой с непокрытой головой уже в нескольких поколениях – они к этому привыкли. В-третьих, как я уже говорила, почти все время на улице они проводят в машинах. Мне бывало жалко видеть в Америке русских, тоже стягивающих шапки под снегом.
Я видела, как многие из них легко простужались или подхватывали местные инфекции… Такую же картину наблюдаю сегодня и у своих студентов в Москве.
Nyekulturno
Именно так, латинскими буквами, пишет это слово Йел Ричмонд, с иронией описывая неприятие русскими некоторых сугубо американских привычек. Меня, признаться, тоже шокировали кое-какие особенности поведения американцев. Например, появление в пальто в самых престижных театральных и концертных залах.
Однажды в Чикагской филармонии, на спектакле Берлинской оперы, где билет стоил от 200 долларов, я увидела, как зрители снимают роскошные шубы непосредственно на своем месте. Затем складывают их на полу у ног, являя окружающим роскошные туалеты и сверкающие драгоценности.
– Разве это нельзя назвать nyekulturno? – спросила я Йела Ричмонда.
– Все это условно, – ответил он. – Для русских появление в пальто в общественных зданиях считается неприличным. А для меня, американца, например, совершенно недопустимо бродить в халатах и пижамах по коридорам отеля. А именно это я часто наблюдал в российских гостиницах.
Затем Ричмонд вошел в раж и стал насмешничать над другими «русскими предрассудками». Например, над тем, что в России считается неприличным (в основном для мужчин) стоять, держа руки в карманах, а во время деловой беседы сидеть, развалясь в кресле, скрещивать руки на затылке – все это американцы привыкли делать у себя дома. Так же как привыкли ради удобства класть ноги на стол.
– Наверное, это осуждение американских привычек объясняется недавним деревенским прошлым российских горожан, которые, как всякие неофиты, стремятся показать миру, что они усвоили все правила хорошего поведения.
– Думаю, что вы ошибаетесь, Йел, – возразила я. – Во-первых, так называемые хорошие манеры пришли в российский быт от дворян, а не от крестьян. А те скорее всего позаимствовали их у французов. Во-вторых, все эти американские вольности, вроде закидывания ног прямо под нос собеседнику, сидящему за столом напротив, осуждают прежде всего европейцы.