Читать интересную книгу Горящие свечи саксаула - Анатолий Шалагин

Он оглянулся. Его догонял запыхавшийся сын Ванька.

Мальчик, чуть отдышавшись, сказал:

– Батя, срочный сбор объявили. Мамка за тобой послала…

Иван с тоской глянул на поле, где ровными рядами стояли скирды необмолоченной ржи. «Как некстати» – подумал он, а вслух спросил у сына:

– Чего стряслось там?

– Говорят, киргизы погромили заречные хутора.

…Такое случалось и раньше. Налетят, как коршуны, из степей киргизы, разорят хутора, вытопчут своими конями посевы, угонят скот. И ищи их потом по всей великой степи. Это только с виду степь ровная как стол, а присмотрись, и станут заметными холмы и овраги, урочища и косогоры. Их степняки знают на зубок, а для казака степь пока неродная и неизведанная. Поэтому погони, отправляемые за налетчиками, заканчивались, зачастую, безрезультатно. И бог бы с ними, с этим угнанным скотом и потоптанными полями. В конце концов, все это восполнимо. Но степняки угоняли в рабство мирных жителей казачьих станиц и городов. Зазевается какой-нибудь мужик на сенокосе, и вот уже тянут его, как барана, на аркане в степь. Если повезет, то осядет он в каком-нибудь ауле за Амударьей. Но такое случалось нечасто. Как правило, пленного гнали дальше – до Хивы и Бухары, где он и продавался в рабство. Собственно, ради этого их и похищали киргизы. Работорговля во все времена была прибыльным делом.

Дерзость нападений киргиз-кайсаков в последнее время стала нарастать. Чувствовалось, что в степи закипает котел новых волнений, которые бывали здесь и раньше. Обычно шайки налетчиков были малочисленными, их набеги ограничивались барантой, которую сами киргизы преступлением не считали. Впрочем, не считали так и башкирцы, которые нет-нет, но угоняли скот у своих степных соседей. К этому казаки уже привыкли. В таких случаях небольшой отряд казаков находил виновных, и конфликт был исчерпан. Сейчас же стало происходить нечто другое. Целые отряды киргизов прорывались через пограничную линию, углублялись в башкирские земли, громя все на своем пути. Так могли поступать только выходцы из Среднего жуза, никак не связанные с этими краями. Рода, относящиеся к Младшей орде, уже привыкли к соседству с русскими и старались лишний раз не конфликтовать с ними. Их стычки с башкирцами были быстротечны. И, скорее всего, они были простым проявлением вековых традиций. Ну, как не угнать скакунов у соседа, если в прошлом году тот случайно загнал свой табун на чужую землю?

Сейчас в степи ощущался особый накал. Мало того, что нападениям подвергались русские и башкирские деревни, так от этих набегов страдали и мирные киргизы Младшего жуза, находившиеся в этих краях все лето на своих пастбищах. И страдали они очень жестоко. Нападавшие убивали своих, как они считали, неверных сородичей целыми семьями. Вырезались и старики, и дети. Так Средний жуз наказывал «младших» собратьев за дружбу с русскими.

Тогда еще никто не мог предположить, что так яростно зарождалось восстание, которое продлится целых три года. Уже были написаны строки:

«Что толку народу от тронов златых,Что толку народу от ханов лихих,Если для немощных и бедняковНет справедливости, правды у них?»

И это был уже не рядовой бунт. Начиналась война, направленная против устоев государства…

…Сборы были недолгими. Амуниция и оружие всегда были наготове. Ванька умело водрузил на нетерпеливо подрагивающего Красавчика седло и затянул упряжь. Аннушка на скорую руку собрала в дорогу провиант, которого должно было хватить дня на два. Даже маленькая Иришка приняла участие в сборах. Она, чихая и смеясь, наполняла отцовский кисет табаком.

Иван, выйдя на крыльцо, вынул из ножен начищенную до блеска шашку и рубанул ее заросли крапивы за сараем. Подкошенные стебли легли ровным рядком.

Иван невольно оглянулся и увидал сына, который восхищенно смотрел на отца. Он смущенно улыбнулся и направился к Ваньке, державшего под уздцы уже готового к дороге Красавчика. Иван проверил все ремни в упряжи и остался доволен: сын сделал все верно.

– Ну, Ваньша, все, пора выдвигаться – обратился он к сыну – Ты это… Мамке помогай… Начинай потихоньку молотить хлеб. Может, недолго все это. Но кто знает…

– Ладно – дрогнувшим голосом ответил мальчик…

Сводный отряд под командованием подполковника Рогожникова, выступив одной частью из Степной, а другой из Троицка, выдвинулся за Уй к обеду. Встреча колонн была намечена на озере Камышлы. А уже оттуда отряд должен был двигаться к югу, и, преодолев непредсказуемый Тогузак, преследовать нападавших и отбить, если получится, угнанных людей и скот. Однако, задуманному не суждено было случиться. Один из дозоров, посланных Рогожниковым на разведку, принес нехорошую весть – на дальнем берегу Бузкуля полыхали стойбища киргизов. И подполковник принял решение не дожидаться степнинской сотни у Камышлов, а повернуть на восток. Сами по себе стойбища в степи загореться не могли, и налетчики были рядом.

Оставив у горящих костров с десяток человек дожидаться запаздывающих казаков из Степной, Рогожников в ночной тьме двинул свой отряд в сторону Бузкуля. На берегах этого озера еще издревле были летние пастбища миролюбивого рода шомекей, снабжавшего Троицк и всю округу шерстью, мясом и кумысом.

Это днем казаки преодолели бы двадцать верст за пару часов, а ночью дорога до Бузкуля заняла целых шесть: то овраги, то буераки, а то и возможная засада, за каким-нибудь редким в этих местах перелеском.

В ранних предрассветных сумерках отряд Рогожникова, измотанный ночным переходом, наконец-то вышел на западный берег круглого, как полная луна, озера. Гарью запахло еще издали.

Кони под наездниками ступали с опаской по еще местами дымящейся траве. Внезапно жеребец подполковника шарахнулся в сторону. Утихомирив умное животное, Рогожников сказал ехавшему рядом капитану Северьянову:

– Сергей Владимирович, дайте команду всем спешиться и цепью прочесать все в округе.

Пока расторопный капитан выполнял приказ командира, подполковник, не смотря на свою грузность, легко спрыгнул с коня и, отдав удила ординарцу, пошел смотреть, чего так испугался его жеребец.

В метрах тридцати он наткнулся на дохлую собаку. Череп несчастного животного был размозжен чем-то тяжелым. Вся трава вокруг была испачкана кровью. Вид убитого совсем недавно кабеля, наверняка до последнего защищавшего своего хозяина, вызвал в Рогожникове тошнотворное состояние. Желудок конвульсивно сжался в узел – старая язва не давала покою.

– Мишка – крикнул он ординарцу – дай мою флягу.

Ординарец, сказанув «ага», пулей метнулся к вьючной лошади, стоявшей неподалеку, и вскоре подал Рогожникову миниатюрную покрытую серебром, фляжку с неизвестной Мишке жидкостью.

Василий Иванович открыл крышку и припал губами к горлышку. По пищеводу потекла тягучая терпкая жидкость, приготовленная специально для него старой башкиркой по только ей известному рецепту из трав, сотового меда и каких-то жуков, которые водились исключительно в дубовых рощах на левом склоне Уральских гор.

Боль вскоре утихла, и подполковник, сунув фляжку с эликсиром в карман, двинулся в сторону сгоревшего стойбища.

Картина была ужасной. От юрт остались одни только обугленные остовы. Небогатая утварь, испачканная кровью и копотью, валялась по всей округе. И везде были трупы киргизов, застигнутых врасплох жестокими налетчиками. Женщины и мужчины, старики и дети…

В одном месте Рогожников увидал столпившихся казаков, склонившихся над кем-то. Это была молодая беременная киргизка со вспоротым животом. Она была еще жива, но дыхание ее становилось все прерывистей. Она умирала. И хотя сознание уже покинуло несчастную, ее руки конвульсивно прикрывали живот, из которого медленно струилась почти черная кровь.

Рядом лежал молодой мужчина с перерубленной шеей. Глаза киргиза были открыты и удивленно смотрели остекленевшим взором в небо, озаренное первыми лучами восходящего солнца.

В траве неподалеку вдруг раздался какой-то нечеловеческий визг. Все оглянулись. Рослый казак нес на руках вопящего киргизенка.

– Мякишев, ты? – узнав в верзиле санарского драчуна, спросил Рогожников.

– Да это, ваше благородие… Тут вот… – Иван растерянно протянул вперед орущего ребенка, неистово тянувшего свои ручонки к лежащим на земле мужчине и женщине – В траве вот схоронился… Ну я это…

Казаки сгрудились вокруг такой неожиданной и радостной находки. Пусть и нехристь, но живой. Мальчонка, на вид которому было года полтора, сучил кривыми ногами и сипло уже даже не визжал, видимо, смирившись со своей долей, а жалобно стонал.

– Надыть мальца закутать во што-то – со знанием дела произнес старый казак Ерофеич, воспитывающий уже пятого внука..