Изабель чувствовала себя пристыженной. Обычно она встает рано. Сейчас вообще-то тоже рано, судя по солнцу. Но к этому времени половина деревьев у нее всегда бывает полита. То, что Джон так расстарался для нее… это просто… ну… поступок, который растрогал бы любого. Она не знала, как воспринимать подобное благородство.
Изабель перехватила любопытный взгляд Джона, скользивший по ее телу. Точнее, по подолу тонкой миткалевой рубашки, скрывавшему ее ноги. Солнечные лучи проникали насквозь, делая материю прозрачной, как белые лепестки.
— Пойду приготовлюсь, — сказала она и направилась к крыльцу, чувствуя себя не в силах избавиться от разгоравшегося внутри желания. Один-единственный взгляд Джона вселил в нее мечту оказаться в его объятиях.
Войдя в хижину, Изабель собрала все необходимое, быстро оделась и уложила вещи. Пару часов спустя они сидели под раскидистым эвкалиптом и уплетали свернутые в трубочки маисовые лепешки с темным сахаром, порошком какао и корицей, закусывая абрикосами.
Им удалось нарвать изрядное количество ягод. В пути они избежали столкновения с группой, направлявшейся на юг. Проскакав несколько миль к западу, затем преодолев это расстояние в обратную сторону по возвышенности и никем не замеченные, прибыли они в лощину.
Еще перед выездом Джон преподнес ей сюрприз: та пегая кобыла, которая понравилась ей в прошлый раз, стояла во дворе рядом с его лошадью. На ее расспросы, как ему удалось заполучить кобылу, если все ягоды были у нее, он ничего не ответил. Несколько мгновений она сомневалась: а не провел ли он ее… не удержал ли какую-то часть ягод, чтобы тешить свои слабости.
Ей было известно, что почти все в городе продавалось за ягоды. Также ей было известно, что Джон любит выпить… Но она не стала требовать от него объяснений. Доверие — очень важная штука. Особенно между партнерами, как они.
— Сегодня будет настоящее пекло, — заметил Джон, выставив колено и положив на него руку.
Акцент в его речи заинтересовал ее.
— Откуда ты родом?
Они сидели на одеяле, которое взяла с собой Изабель; Джон прижимался спиной к стволу эвкалипта. Он повернул к ней лицо.
— Тексаркана, Техас.
— По твоему произношению сразу можно сказать, что ты из Техаса.
— Правда? Я и не думал, что так заметно. Улыбаясь, Изабель покачала головой.
— А ты откуда?
— Из Лос-Анджелеса, — ответила она.
Изабель посмотрела вдаль на открывающийся перед ними вид с изобилием сирени, всевозможных трав и калифорнийского можжевельника.
— Ты там одна жила?
— Нет. С сестрой и ее мужем.
Она стала вспоминать два года, предшествовавшие ее переселению в Лимонеро.
Маленькая квартирка, которую она делила с Кейт и Эндрю; место горничной в отеле «Района». Как ни любила она сестру, жизнь в такой тесноте угнетала ее, особенно когда распри семейной пары участились.
Испытав на себе все горести неудачного замужества, Изабель не хотела усугублять своим присутствием и без того сложные отношения Кейт и Эндрю. Поэтому она собрала вещи, пожелала сестре не унывать и уехала на север первым же поездом, пообещав писать. Она сдержала слово и очень радовалась, узнавая из писем, что непонимание и взаимные претензии постепенно уходят из жизни сестры и зятя.
— У тебя в Техасе осталась семья? — спросила Изабель, сворачивая свою и Джона салфетки и укладывая их обратно в корзину.
— Нет. Отец и его новая жена живут в Мехико. Мать умерла. У меня есть брат Том. Тот в Монтане. Я его не видел уже лет сто. — Выражение его лица стало сдержанным, даже холодным, как будто, говоря о брате, он испытывал неловкость. — А ты часто видишься с сестрой?
— Нет.
— Я так думаю, что иногда сама жизнь разлучает с близкими людьми.
Изабель молча кивнула.
Между ними устанавливалось что-то вроде взаимопонимания, и это немного беспокоило ее. Оба они имели семью, и оба жили сами по себе. И тот и другая казались одинокими. Она не любила это слово. Ей было противно даже думать о себе так. Но действительность не считается с людскими представлениями о ней. Рядом с Изабель не было близкого человека. Единственный, кого она могла назвать своим другом, был Дастер, но и с ним ей теперь доводилось видеться не так часто, как раньше. Кроме той ночи в «Бутоне», уже и не вспомнить, когда они вместе сидели и разговаривали.
— Всякой работенки ты перепробовала с тех пор, как поселилась здесь, — заметил Джон, пробуждая ее от меланхолии.
Сухой тон, каким это было сказано, словно заноза вонзился в ее сердце. Впечатление было такое, будто он упрекал ее в том, что она не могла продержаться на одном месте дольше нескольких месяцев.
— Да, всякой. — Она посмотрела на него, взглядом провоцируя на какую-нибудь колкость.
Джон поднял руки, как бы прося о пощаде.
— Только не откуси мне голову. Я просто так сказал. Черт, да ведь обо мне то же самое можно сказать.
— Ты прав. Абсолютно то же самое.
Она помнила его работающим на заготовке корма и на прополке садов, ремонтирующим оборудование «Калько ойл» и протирающим, штаны в «Республике» с бутылкой пива и тарелкой арахиса, причем последнее из этих занятий нравилось ему больше прочих.
Коль скоро он коснулся этой темы — найма и рода занятий, — она была не прочь обсудить ее, пока он не добавил.
— Но я по крайней мере занимался честным трудом. Пронзив его взглядом насквозь, она сдавленным голосом проговорила:
— Что ты сказал?
— Думаю, ты хорошо слышала, Изабель. — С этими словами он поднялся на ноги.
Она тоже вскочила.
— Ты не имеешь никакого права говорить мне такие вещи.
— Ну не я же работал в «Бутоне». — Они впились друг в друга глазами. Если бы она могла на минуту успокоить взбурлившую кровь и посмотреть на него трезвым взглядом, то заметила бы уголек ревности в глубине его глаз, от которого и разгорелась склока. — Мы оба знаем, что это за место.
— Думаю, весь Лимонеро прекрасно знает, какого сорта заведение «Бутон». И даже не пытайся убедить меня, что ты туда не захаживал. Джакаранда мне все про тебя рассказала.
Джон поправил свой стетсон, и без того идеально сидевший у него на голове. В минуты, когда он был готов лопнуть от бешенства, это был его излюбленный жест — взяться за поля, немного сместить шляпу, а затем выровнять ее в прежнее положение.
— Вот как? Что же, черт побери, у нее нашлось тебе сообщить?
Изабель вовсе не собиралась передавать ему слова Джакаранды о том, что скорее она должна была заплатить ему, а не наоборот. Джакаранда уверяла, что он самый лучший…
— Кто-то едет сюда, — прошипел Джон сквозь зубы. Задрав подбородок, Изабель обвела взглядом горизонт и заметила тонкое пыльное облачко: всадник.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});