Лавиния тряхнула так и не причесанной головой, промолвив:
— Йонда, ты так меня развлекла, что я и про прическу забыла! Вот тебе на счастье мой любимый перстень, а перед свадьбой я тебе еще кое-что подарю. А сейчас быстро расчешите мои волосы и уберите их в сетку с мелкими жемчужинами, я передумала делать высокую прическу!
Счастливая Йонда и остальные служанки занялись волосами своей госпожи, а она, задумчиво грызя засахаренные орехи и допивая из кубка вино, изредка невесело улыбалась своим мыслям.
ГЛАВА 4
До праздника Изобилия Митры оставалось всего три дня, и эта ночь была последней, когда герцогиня Лавиния могла осуществить задуманное. Всем было хорошо известно, что колдуны, маги и прорицатели теряли за три дня до праздника свою силу, и если пытались что-то сотворить или предсказать, то гнев Пресветлого оказывался страшен: кучка пепла — вот все, что оставалось от ослушника. Лишь жрецы Храма Митры в эти дни совершали свои торжественные выходы на поля и пастбища, проводя обряды и моля бога о даровании богатого урожая и приплода на следующий год.
Лавиния, едва дождавшись, пока девушки уберут ее волосы, опять услала их прочь и, оставшись одна, надолго задумалась. До вечера еще далеко, но она не может днем, как какая-нибудь служанка, незамеченной выскользнуть из дворца, чтобы при свете осмотреть дорогу. Значит, придется идти ночью, пробираться по незнакомым темным удочкам, переходить через какой-то овраг — и все без факела! Хотя без факела даже лучше: никто не увидит одинокий огонек, мелькающий в темноте, никто не последует за ней. Она одна сделает это. Одна…
Теперь одна во всем дворце… Нет, не одна! Маленький герцог, будущий властелин Бергхейма, крошечный живой комочек, ее радость и надежда. Но ведь он так беззащитен, и ничего не стоит подкупить няньку… или служанку…
Герцогиня порывисто вскочила и, во власти самых страшных предчувствий, бросилась в покои маленького герцога. Пробежав по узкому коридору, напугав служанок, несших блюдо с фруктами и живого зайчонка, она распахнула дверь и стремительно вошла в спальню. На мягком ковре посреди комнаты сидел трехлетний золотоволосый мальчик и весело смеялся, глядя большими серыми глазами на ручную сойку, примостившуюся на спинке стула. Птица вертелась, помахивала хвостом и трещала, невнятно выговаривая слова, которым ее научили служанки:
— Гер-р-р-цог, гер-р-р-цог, куш-ш-шать, куш-ш-шать! Она перепорхнула на подушку, лежавшую у ног мальчика, и вертела головой, поглядывая на него хитрыми блестящими глазками. Заметив герцогиню, птица несколько раз подпрыгнула на подушке, перелетела на полог высокой кровати и оттуда еще громче затрещала:
— Гер-р-р-цог, куш-ш-ш-шать, куш-ш-ш-шать, куш-ш-шать!
Эта мирная картина успокоила встревоженную герцогиню, и она присела на подушки рядом с мальчиком. Он, все еще смеясь, уткнулся лицом в пышные складки ее платья. А Лавиния, взяв из рук служанки маленького зайчонка, посадила зверька на ковер и сказала сыну:
— Посмотри, Эйрик, кого для тебя принесли из леса!
— Ой, он прыгает! Мама, мама, он убежит! Служанки обступили их со всех сторон, растянув в стороны широкие подолы юбок и не давая зайчонку забиться в угол, а маленький Эйрик, топая крепкими ножками, стал гоняться за живой игрушкой по всей спальне.
До самого вечера Лавиния пробыла с сыном, а когда мальчик наконец уснул, ушла к себе. Служанки помогли ей раздеться и оставили ее одну. Герцога этим вечером не было во дворце — егеря обложили медведей, и они еще с утра, прихватив десяток баронов и дюжину стрелков, ускакали в северный лес. Эта ночь принадлежала ей.
Она надела простое темное платье, крепкие охотничьи сапоги и широкий темный плащ с капюшоном. Заперев дверь изнутри, она неслышными шагами подошла к резной деревянной панели в углу спальни. Легко нажав круглую розетку, почти незаметную среди пышных листьев орнамента, она улыбнулась, увидев, как медленно распахивается перед ней потайная дверь, ведущая в сад. В дальнем его конце, в искусно сооруженном гроте, где так приятно отдыхать жаркими днями, был выход из дворца, о котором знали лишь она и герцог.
Неслышно выйдя из заросшей плющом пещеры, она быстро пошла к калитке. Ключ дважды повернулся в замке, и она, не скрипнув, отворилась. Мгновение — и герцогиня, как ночная бабочка, растаяла в темноте, слившись с деревьями и кустами.
Лавиния почти летела по темной аллее, едва касаясь ногами земли, но ни тени страха не было в ее душе. Казалось, что пламя ненависти, сжигавшее ее сердце, лучше всякого факела освещало дорогу. Ни один камешек не покатился в сторону с предательским шорохом, ни один сучок не затрещал под ее легкими шагами.
И вокруг нее тоже стояла тишина. Йонда испуганно говорила, что ей мерещились страшные шаги и таинственные звуки за спиной и в кустах — герцогиня, как ни прислушивалась, не слышала ничего. Вот она свернула в третий переулок от улицы Алой Башни и вскоре увидела или, вернее, почувствовала, что дорога впереди резко обрывается вниз. Наконец-то овраг! Теперь — на другую сторону и вправо, а там — пятый дом…
Лавиния осторожно, держась за ветки чахлых кустиков и стебли высоких жестких трав, стала спускаться по смутно белеющей тропинке.
Громко захлопав крыльями, почти из-под самых ног женщины вспорхнула какая-то большая птица и, шарахнувшись вбок, скрылась в темноте. Постояв несколько мгновений, чтобы унять вдруг бешено заколотившееся сердце, герцогиня поспешила дальше.
С трудом вскарабкавшись по крутому склону оврага, она остановилась, осматриваясь. Где-то за облаками едва заметным пятном светлела луна, не помогая ночным путникам, а лишь дразня и вызывая досаду. Тропинка едва заметной полоской терялась в густых кустах. Лавиния, поколебавшись, пошла по ней, раздвигая ветки, и вскоре вышла на тихую улочку. В голове ее гулко звучало: «Направо… Пятый дом… Сухое дерево… «И она медленно повернула, всматриваясь в смутные очертания крыш.
Чем дальше она шла по узкой, как будто вымершей улочке, тем светлее становилось вокруг. Тучи, плотной завесой прикрывавшие луну, вдруг стали распадаться на клочья, и ветер, пронесясь где-то там, в небесной выси, разметал их в стороны, открыв кусок чистого неба и ослепительный жемчужный диск. Вся улица осветилась серебристым светом, стали видны даже мелкие камешки под ногами. И перед ее глазами замаячило путеводной вехой высокое засохшее дерево с голыми ветвями, задранными вверх, как костлявые руки.
Герцогиня медленно подошла к покосившейся ограде, немного постояла, оглядываясь, и увидела почти спрятавшийся в густых кустах маленький домик. При лунном свете он казался совсем крошечным, с кривой ветхой крышей и двумя окошками, тускло блестевшими по обе стороны крыльца. Ступеньки чуть слышно скрипнули под ее осторожными шагами, и она, почувствовав, что вся дрожит, робко взялась рукой за дверное кольцо. Но гордость и отчаяние заставили гулко забиться ее сердце, и Лавиния решительно постучала в дверь. На ее стук никто не отозвался. Тогда она, кусая губы от гнева на собственное малодушие, на эту ночь, на весь мир, изо всех сил забарабанила кулаком по ветхим доскам.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});