Мы сказали, что у истинного ученого семья стоит на втором плане; из этого, однако, не следует, что она может быть в пренебрежении. Напротив, мы видим, что люди науки как-то глубже сознают свои обязанности относительно семьи, и домашняя жизнь Струве как нельзя более подтверждает это замечание. При всех своих сложных обязанностях он находил время не только следить за образованием своих детей, но каждого из них начинал учить сам.
Струве глубоко уважал своего отца и не мог не желать, чтобы его дети испытывали те же чувства по отношению к нему самому; он отдавал им все что мог и делал это от чистого сердца. Многочисленные заботы о собственных детях разного возраста не мешали ему принимать живейшее участие в судьбе осиротевших племянников. По словам знавших его тогда, он находил при всем том возможность делать добро и вне круга своих родственников. Несмотря на многочисленное семейство и ограниченные средства, Струве выплачивал пособия нуждающимся. Помимо этого он отличался чисто русским гостеприимством. Выдающиеся люди замечательны тем, что их как-то на все хватает и они легко несут бремя жизни.
Домашняя жизнь Струве имеет большое сходство с жизнью Эйлера, несмотря на то, что их разделяет целое столетие. Такова же в главных чертах и теперь жизнь немецких ученых за очень редкими исключениями. Научные интересы живут не только в голове ученого, но и в сердце. Открытия, печатание трудов быстро становятся семейными радостями. Последнее, разумеется, обусловливается большей или меньшей общительностью главы семейства. Струве, как и Эйлер, внушил всем своим домашним интерес к астрономии. Его сыновья неосознанно освоились с этим предметом и, вероятно, не помнят времени, когда бы они не имели о нем никакого понятия. Старший сын Струве, как мы увидим дальше, вскоре сделался деятельным помощником своего отца, а потом – достойным его преемником.
Между тем скольких мы знаем обыкновенных родителей, которые всю свою жизнь отдают своим детям и потом жалуются, что из их детей ничего не вышло, и они, дети, за любовь платят отцу и матери только равнодушием.
Итак, личная жизнь Струве, хотя и не отличалась никакими индивидуальными особенностями, была, однако, такова, что, вспоминая Струве как человека, Савич о ней говорит: “Она приносит столько же чести его прекрасному сердцу, сколько открытия – его высокому уму”.
ГЛАВА IV
Взгляды Струве на историю обсерватории вообще и на астрономическую деятельность в России до основания Пулковской обсерватории
Прежде чем перейти к описанию деятельности Струве в Пулковской обсерватории, мы познакомим читателя с его воззрениями на историю и значение астрономической обсерватории и со взглядом нашего астронома на судьбу практической астрономии и геодезии в России от Петра I до основания Пулковской обсерватории. В этих набросках исторического характера читатель встретит также общий взгляд Струве на астрономию и увидит, в какой зависимости находились астрономы и успехи их науки от сильных покровителей, располагавших материальными средствами. После этого нам станет вполне понятным, что не рассчитанная лесть, а искреннее чувство руководило Струве, когда он, посвящая одно из своих сочинений императору Николаю Павловичу, писал: “Как не считать себя счастливым, что принадлежишь как подданный Вашего Величества к государству, в котором все науки находятся под отеческим попечением и покровительством государя. И в старину астрономия всегда находилась под защитой великих государей. Ваше Величество не раз жаловали своим вниманием Дерптскую обсерваторию и давали ей средства приобретать во всякое время те аппараты, которые создают и которых требуют современные наука и искусство. Не откажите, Ваше Величество, принять это сочинение как посильную дань благодарности”.
Содержание следующих страниц заимствовано нами из предисловия В. Струве к его сочинению “Description de l'observatoire de Poulkovo”.[3] Это предисловие частью переведено нами, частью же изложено с некоторыми необходимыми сокращениями.
Титульный лист “Описания Пулковской обсерватории”.
Астрономия вследствие возвышенности своего предмета занимает первое место в ряду естественных наук. Она есть преимущественно точная естественная наука. Занимаясь движением и величиной небесных тел, она развилась при содействии математики. Нельзя не признать, что древнейшие народы в самые отдаленные от нас времена имели некоторые астрономические сведения относительно видимых движений небесной сферы и периодов затмений, но в то же время мы считаем началом астрономии как науки ту эпоху, когда математические науки были созданы гением греков за три века до Рождества Христова. С тех пор успехи астрономии и математики не только шли рука об руку, но находились во взаимной причинной связи, и история этих двух наук представляется как бы нераздельной в продолжение двух тысяч лет. В то же время астрономия как наука естественная должна черпать свои многочисленные данные в самой природе. Начало астрономических наблюдений, возникшее вместе с началом науки о звездах, должно продолжаться бесконечно. Новые века приносят с собою новые изменения вида небесных тел, и астрономы, считая Вселенную бесконечной во времени и пространстве, навсегда отказались определить периоды всех этих изменений, довольствуясь возможностью следить за ними непрерывно с помощью невеликих, но все увеличивающихся средств, которые природа, наука и искусство дают человеку.
Известно, что правильные астрономические наблюдения начались с того времени, когда по милости Птолемеев в Александрии были созданы музей и первая обсерватория, прославленная трудами Эратосфена, Гиппарха и Птолемея. Это единственный пример древней обсерватории, содержавшейся за счет государства, – и пример весьма замечательный, потому что это учреждение не только положило основание астрономии, но также определило направление, которому она следовала в течение восемнадцати веков до нового “переворота наук” в Европе. В средних веках мы встречаем обсерватории, построенные в различных местах владетельными князьями, арабскими, монгольскими и другими. И верно, что астрономия обязана усердию этих князей известным развитием астрономических знаний древних греков и главным образом их распространением в Европе до начала новой научной эры в XV веке, когда явился Коперник. Открытие истинной Солнечной системы, сделанное этим гением, отделяет древнюю астрономию от новой. Но в эту эпоху успехи практической астрономии совершались весьма медленно и только в конце XVI века стали быстрее подвигаться вперед; этому содействовали интерес к ней ландграфа Гессенского Вильгельма IV, ученого и ревностного наблюдателя звездного неба, и покровительство короля Дании Фридриха II величайшему астроному своего времени Тихо де Браге. Но активная научная деятельность Кассельской обсерватории угасает с окончанием царствования Вильгельма IV и, несмотря на истинно королевские милости и щедроты Фридриха II в отношении Тихо и астрономии, несмотря на замечательные по своей важности труды этого астронома, обсерватория Ураниборг через двадцать пять лет прекратила свои наблюдения, и Тихо де Браге, преследуемый клеветой и завистью своих соотечественников, должен был бежать и искать покровительства у императора Рудольфа. Но Провидение вознаградило науку за эту, по-видимому, огромную потерю; в Праге Тихо сошелся с Кеплером как будто для того, чтобы передать в его руки свои драгоценные наблюдения, на основании которых Кеплер вывел истинную форму орбит планет и законы их движения; открытие, обессмертившее имя Кеплера, вскоре послужило еще более великому открытию общих законов тяготения и небесной механики, совершенному гением Ньютона.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});