Он вспомнил, как еще на первом корабле ему захотелось заплакать, когда он забыл все великолепие виденного и то, что он познал. Но теперь он понял, что рано было лить слезы. Ибо кое-что все-таки осталось. Он теперь по-новому воспринимал действительность и мог, пусть вслепую, пользоваться этим — неважно, что он пока еще не знал толком, к чему применить эту способность: это не имело значения.
Главное, что он владел этим и мог этим пользоваться, и для начала этого было достаточно.
Откуда-то из передней части барака донесся чей-то крик, и он вдруг сообразил, что крик этот звучит уже давно…
— Хьюберт, где ты? Ты здесь, Хьюберт? Хьюберт… Хьюберт!
Не имя ли это древнего робота? Может, они уже хватились его?
Ричард Дэниел вскочил на ноги, растерянно прислушиваясь к этому голосу. А потом уселся обратно. Пусть покричат, сказал он себе. Пусть выйдут и поищут его. В этой комнатушке он в безопасности. Он заплатил за нее, и сейчас она была его домом, и никто не осмелится ворваться к нему.
Но это был не дом. Как ни старался он убедить себя, он не чувствовал себя дома. Дома у него не было. Домом была Земля, подумал он. Но не вся Земля, а только одна определенная улица, и эта часть Земли была навсегда для него закрыта. Она закрылась для него со смертью доброй старой леди, которая пережила свое время; она закрылась для него в тот момент, когда он покинул свой дом и бежал.
Он был вынужден признаться себе, что ему нет места ни на этой планете, ни на какой другой. Его место на Земле с Баррингтонами, а это было недостижимо.
Он подумал, что, может быть, ему все-таки стоило остаться на Земле и подвергнуться переделке. Он вспомнил, что сказал адвокат о воспоминаниях, которые могут обернуться бременем и мукой. В конце концов, не разумнее ли было начать все сначала?
На какое он мог рассчитывать будущее со своим устаревшим телом и устаревшим мозгом? С телом, которое на этой планете служит для роботов тюрьмой? И таким мозгом — впрочем, с мозгом дело обстояло иначе, ведь теперь у него появилось новое качество, которое компенсировало недостаток любых других новейших усовершенствований.
Он сидел и прислушивался и вдруг услышал голос дома — преодолевая световые годы пространства, несся к нему зов дома, который молил его вернуться. И он увидел поблекшую гостиную с отпечатком былого величия канувших в вечность лет. Он с болью вспомнил маленькую каморку за кухней, которая принадлежала ему одному.
Он встал и заходил по комнате — три шага, поворот, еще три шага, новый поворот и снова три шага.
Его обступили видения, запахи, звуки дома, окружили, обволокли, и ему отчаянно захотелось узнать, не одарило ли его гиперпространство таким могуществом, что он мог бы усилием воли перенестись на знакомую улицу.
При этой мысли он содрогнулся, испугавшись, что это может произойти. А может быть, испугавшись самого себя, того запутавшегося в противоречиях существа, каким он был теперь — не преданного, начищенного до блеска слуги, а безумца, который путешествовал снаружи космического корабля, который чуть было не убил другое существо, который выстоял перед лицом непередаваемых ужасов гиперпространства и вместе с тем трусливо отступал при встрече с воспоминаниями.
Он подумал, что ему неплохо было бы прогуляться. Осмотреть город, познакомиться с его окрестностями. К тому же, пытаясь занять свои мысли чем-то конкретным, он вспомнил, что, как его недавно предупредили, ему необходимо подвергнуться пластикации.
Он вышел из комнаты, быстро прошел до коридору, а когда он уже пересекал вестибюль, его кто-то окликнул.
— Хьюберт, — произнес чей-то голос, — где ты пропадал? Я жду тебя целую вечность.
Ричард Дэниел резко обернулся и увидел сидевшего за письменным столом робота. В углу, прислонившись к стене, стоял другой робот, а на столе лежал обнаженный роботов мозг.
— Ведь ты Хьюберт, верно? — спросил тот, что сидел за столом.
Ричард Дэниел открыл рот, но слова застряли у него в горле.
— Я так и думал, — проговорил робот. — Ты, видно, меня не узнал. Я Энди. Меня послал судья для того, чтобы привести в исполнение приговор. Он решил, что чем раньше мы с этим управимся, тем лучше. Он сказал, что ты отбыл положенный срок и обрадуешься, когда узнаешь, что они приговорили другого.
Ричард Дэниел испуганно посмотрел на лежавший на столе обнаженный мозг.
Робот указал на стоявшее в углу металлическое тело.
— Оно теперь поприличнее, чем тогда, когда тебя из него извлекли, — с хриплым смешком сказал он. — Его подремонтировали, отполировали и разгладили все вмятины. И даже немного модернизировали. В соответствии с последней моделью. У тебя будет отменное тело, получше, чем до того, как тебя запихнули в это чудовище.
— Не знаю, что и сказать, — заикаясь, выдавил из себя Ричард Дэниел. — Понимаешь, я не…
— Все в порядке, можешь не благодарить, — радостно воскликнул робот. — Ты ведь отсидел даже лишнее — судья не собирался упрятать тебя на такой долгий срок.
— Все-таки спасибо, — сказал Ричард Дэниел. — Большое спасибо.
Он удивился самому себе, был поражен той легкостью, с которой произнес эти слова, озадачен собственной хитростью и лицемерием. Стоит ли отказываться, если они дадут ему это тело? Больше всего на свете он нуждался сейчас в новом теле!
Судьба по-прежнему была за него, подумал Ричард Дэниел. Ему снова повезло. Ведь ему не хватало только этого, чтобы окончательно замести свои следы.
— Его покрыли новым слоем пластика и подправили все, что нужно, — сообщил Энди. — Ганс потрудился сверх нормы.
— Тогда приступим к делу, — потребовал Ричард Дэниел.
Другой робот ухмыльнулся.
— Вполне понятно, что тебе не терпится выбраться из этого тела. Наверное, это отвратительно — жить в такой куче металлолома.
Выйдя из-за стола, он приблизился к Ричарду Дэниелу.
— Иди в угол, — сказал он, — и получше обопрись о стену. Недоставало, чтобы ты брякнулся на пол, когда я разъединю контакт. Стоит один разок свалиться как следует, и это тело развалится на куска.
— Ладно, — согласился Ричард Дэниел.
Он прошел в угол, и прислонился к стене, и как следует уперся ногами в пол.
Он пережил довольно страшный момент, когда Энди отсоединил его зрительный нерв и он ослеп. И он почувствовал сильный приступ тошноты, когда его черепная коробка отделилась от туловища, а когда Энди отсоединил все остальное, он струсил окончательно.
Теперь он был серым комком, без тела, без головы, без глаз и всего прочего. От него остался лишь клубок мыслей, которые переплелись, словно черви в ведре, и это ведро болталось где-то в небытии.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});