Читать интересную книгу История Индий - Бартоломе Лас Касас

Судьба литературного наследства Лас Касаса сложилась так, что важнейший труд его — «История Индий» — три столетия после смерти автора оставался погребенным в испанских архивах, куда допускались считанные, особо избранные лица. Некоторые из этих лиц — официальный историограф «Западных Индий» Антонио де Эррера-и-Тордесильяс (1559–1625), историк-иезуит Хосе де Акоста (1539–1600) — знакомились с сочинениями великого гуманиста настолько «основательно», что заимствовали из него фактический материал для своих исторических сочинений. В начале XIX в., когда доступ в испанские архивы несколько (хотя и очень незначительно) расширился, рукопись Лас Касаса изучали время от времени отдельные иностранные ученые, в том числе Александр Гумбольдт и Вашингтон Ирвинг. И только в середине второй половины прошлого века «История Индий», наконец, впервые увидела свет и стала достоянием мировой науки[44]. Сразу же вслед за первым — испанским — изданием появилась в Мексике следующая публикация памятника (1877). Значительно позже — уже в XX в. — труд Лас Касаса был вновь издан в Испании (Мадрид, 1926–1927 гг.). В четвертый раз «История Индий» вышла снова в Латинской Америке (Мехико — Буэнос-Айрес, 1951 г.), наконец, в 1957 г. в Испании было осуществлено издание собрания избранных сочинений Лас Касаса в пяти томах, в котором первые два, тома заняла «История Индий» («Biblioteca de autores españoles», tt. 95–96. Madrid, 1957).

Характеризуя «Историю Индий» Лас Касаса, следует прежде всего рассмотреть вопрос об источниках, которыми он пользовался, создавая свой фундаментальный труд. Нетрудно убедиться, что фактический материал Лас Касас черпал по меньшей мере из четырех источников.

Прежде всего это личные наблюдения и впечатления; их ценность обусловлена тем исключительно активным отношением к окружающей действительности, которым всегда отличался великий гуманист.

Это, во-вторых, беседы и переписка с другими участниками и очевидцами различных событий конкисты.

В-третьих, различные документы — как официальные, исходившие от короны, от Совета по делам Индий и от различных лиц, занимавших те или иные должности в метрополии или в колониях, так и личные, оказавшиеся впоследствии в архивах Испании.

Наконец, четвертую группу источников Лас Касаса составили изданные при жизни гуманиста исторические сочинения других испанских авторов, посвященные той же теме — истории открытия и завоевания Америки.

Все эти исходные материалы были рассмотрены и оценены автором «Истории Индий» под определенным углом зрения, обусловленным его мироощущением и теми социально-политическими задачами, которые он перед собою поставил; они были переплавлены в горниле его творческой мысли, одушевленной высокими идеалами борьбы с насилием и угнетением, и дали весьма сложный и зачастую очень противоречивый сплав.

Если говорить о личных впечатлениях (к периоду, когда «История Индий» из набросков стала превращаться в цельное сочинение, многие из этих впечатлений превратились в воспоминания), то они в качестве исходных данных играют основную, решающую роль в тех главах памятника, где повествуется об Эспаньоле (Гаити), Кубе, Ямайке, Венесуэле, т. е. о землях, на которых жил Лас Касас.

В общем повествовательном контексте памятника впечатления и воспоминания автора используются им по-разному. В одних случаях Лас Касас прямо указывает на свое участие или присутствие при тех или иных событиях. Так, говоря о бездеятельности монахов-францисканцев, прибывших на Гаити с целью обращения индейцев в христианство, Лас Касас замечает: «…единственное, что они делали, и я видел это собственными глазами, заключалось в том, что они попросили разрешения взять к себе в дом несколько юношей, сыновей местных касиков… и обучали их читать и писать» (II, 13). Еще более определенно говорит Лас Касас о себе как об очевидце в том месте, где описывается садистская расправа, учиненная Эскивелем и его подручными над группой касиков из области Хигей (Игуэй); подробно, с потрясающей натуралистической точностью, изобразив это злодеяние, Лас Касас заканчивает свой рассказ словами: «Все это я видел собственными глазами — обыкновенными глазами смертного» (II, 17). И такие подтверждения своего личного присутствия при тех или иных сценах, происшествиях, эпизодах, разговорах, своего личного знакомства с теми или иными действующими лицами той драмы, что на протяжении десятилетий разыгрывалась в землях Нового Света, Лас Касас сообщает читателю часто и весьма настойчиво. Он — как бы свидетель, дающий показания под присягой; он словно хочет убедить нас, что какими бы невероятными не представлялись те или иные факты, он, Бартоломе де Лас Касас, ручается за их достоверность и за точную передачу всех подробностей.

Титульный ласт первого издания «Истории Индий» (т. I).

Подчас историк говорит о своем личном участии в тех или иных перипетиях конкисты менее подчеркнуто, но от этого ничуть не менее определенно. Можно сослаться в этой связи на главу 25 третьей книги. Здесь Лас Касас в первых же строчках пишет: «…пришла пора поведать о том, как мы, христиане, прибыли на этот остров (т. е. на Кубу. — В.А.), хоть сам я приехал на Кубу не в тот поход, а в следующий, четыре или пять месяцев спустя». И далее, подробно излагая события, разыгравшиеся на Кубе после вторжения конкистадоров, Лас Касас уже не напоминает всякий раз, что он сам наблюдал тот или иной факт. Но и так ясно: все, что произошло на Кубе примерно с конца марта — начала апреля 1512 г., описано в «Истории Индий» на основе главным образом личных наблюдений автора[45].

В других случаях о том, что в основе повествования лежат именно такие наблюдения, приходится только догадываться.

Так, во второй книге — в главе 6 и последующих — подробно описываются прибытие на Эспаньолу (Гаити) губернатора Овандо, обстановка на острове после его прибытия и различные мероприятия нового администратора. Кое-где Лас Касас как бы мимоходом роняет такие замечания, как «было занятно видеть», или «я этого не помню в точности», и т. п., упоминает какие-то разговоры о тех или иных событиях на острове — разговоры, которые имели место в то время и в которых он сам участвовал. Одних этих и подобных мест еще было бы недостаточно для вывода о том, что источником описания событий 1502 г. на Гаити послужили именно личные впечатления: не ясно ведь, кому было «занятно видеть» — самому Лас Касасу или какому-то его информатору; нельзя категорически утверждать, что историк запамятовал именно личные свои наблюдения, а не сведения, которые он от кого-то услышал — тогда или позже; неизвестно, где, когда и с кем именно происходили упомянутые историком разговоры. Но из других глав труда Лас Касаса и из многочисленных косвенных источников мы хорошо знаем, что будущий историк прибыл на Гаити в той группе переселенцев и должностных лиц, которую возглавлял командор Овандо; мы знаем, кроме того (сам автор «Истории Индий» упоминает об этом, хотя и вскользь), что Лас Касас стоял довольно близко к командору и сопровождал его в некоторых поездках по острову. Это вполне понятно: выходец из достаточно знатной севильской семьи, издавна связанной разнообразными узами с другими представителями андалусийского дворянства (а здесь, на Гаити, тон задавали именно выходцы из Андалусии), владелец сравнительно крупного поместья, наконец, дипломированный юрист, широко по тем временам образованный, Лас Касас не мог не оказаться по прибытии своем в колонию в несколько привилегированном положении среди переселенцев и не мог не располагать надежными каналами для получения разнообразной и достоверной информации (и в том числе возможностью осуществлять личные наблюдения) о положении в различных частях острова и о действиях администрации и ее главы. Мы знаем, наконец, что Лас Касас находился на Гаити безвыездно вплоть до весны 1512 г. — до отъезда своего на Кубу.

Значит, обширный раздел книги, посвященный завершающему, этапу завоевания Гаити, порабощения и истребления коренного населения острова, построен в решающей степени на основе личных наблюдений и впечатлений.

Но остров довольно велик, и Лас Касас, естественно, не мог охватить такими наблюдениями события, синхронно протекавшие в различных районах этой земли. Для тех мест, где историк говорит, скажем, о методах эксплуатации труда индейцев, о моральном облике колонизаторов и т. п., это не существенно: здесь добытый пытливым наблюдателем действительности материал мы встречаем в обобщенном виде. Труднее установить степень личной осведомленности автора там, где речь идет о конкретных фактах, приуроченных к определенной местности и к определенному моменту в цепи событий. И снова внимательный анализ текста позволяет — нередко окольным путем — прийти к определенным догадкам.