хера у Акима опять два глаза? Непорядок!
Я ударил когтями по правому глазу кузнеца и вырвал его из глазницы. Вот так!
Из пустой глазницы покатились чёрные капли.
Чёртово облако беззвучно взвыло от боли и ненависти. И принялось поспешно таять.
Куда, бля?!
Я вцепился в него передними лапами и ощутил в когтях тугую бьющуюся плоть. А затем мрак исчез. В небе вместо тусклого мутного комка снова светило летнее солнце.
В моих лапах бессильно трепыхалась здоровенная летучая мышь, величиной с крупную собаку. Огромные кожаные крылья вяло хлопали по льду. Под распоротым брюхом растекалась чёрная лужа.
Клыкастая звериная морда смотрела с такой ненавистью, что у меня шерсть на загривке встала дыбом.
Я ухватил мышь зубами за крыло и потащил к берегу. Тонкая перепонка порвалась под моими клыками. Я перехватил мышь за сустав.
Всё равно неудобно! И Сытину надо помочь с русалкой.
Перекидываемся, Немой!
В голове щёлкнуло. Я проломил тонкий тающий лёд и с головой ухнул в холодную воду.
Вынырнул, выплюнул воду. Одной рукой снова схватил дохлую мару за крыло, а другой сделал два поспешных гребка. Доплыл до качающейся на воде русалки и принялся вместе с Сытиным толкать её к берегу.
Лицо русалки было бледным и прозрачным как лёд. Под тонкой кожей рук проступали синеватые жилки. Рыжие волосы поседели и извивались в воде безжизненным пучком. По всему телу кровоточили порезы — русалка поранилась о лёд.
Потапыч в человеческом обличье стоял по колено в воде. За его спиной толпились растерянные дружинники с саблями.
Потапыч бережно подхватил русалку на руки, мигом взбежал вместе с ней на песчаный обрыв и скрылся в избушке.
Я выволок мару на берег и почувствовал, что меня колотит от холода.
— Божен! Д-дрова! Чупав! Костёр разожги!
Через десять минут костёр полыхал жарким пламенем. Мы с Сытиным скинули одежду и развесили её вокруг огня. От мокрых шмоток валил пар.
Божен плеснул в котелок вина, подогрел его на огне и разлил по кружкам.
— Пейте!
Стуча зубами о край кружки, я втянул в себя горячее вино. И почувствовал, как холод внутри отпускает, уходит.
Ну, бля!
Натянул запасные штаны и побрёл к избушке. Постучал в запертую дверь.
— Потапыч! Одежду давай, высушу!
Через минуту дверь открылась. Оттуда вылетел ком мокрой грязной одежды.
— Потапыч, как там...
Дверь снова захлопнулась.
Я пожал плечами, подобрал одежду и отнёс её к костру.
Божен налил ещё по кружке вина.
— Ну, рассказывай, Немой! — спросил Сытин, разглядывая скрюченную мару. — Ты что-то понял про эту тварь?
Понял-то понял. Как только объяснить, бля?
Я помолчал и сделал ещё глоток вина, собираясь с мыслями. Кружка приятно грела замёрзшие пальцы.
Вот такое, бля, интересное лето!
— Страшная она, как жизнь Ганса Леопольдыча. Я ей прямо внутрь заглянул.
— Ну, и как? — поинтересовался Сытин.
— Как будто вонючей грязи нажрался.
— Немой, я же тебе говорил, что питаться надо правильно, а мыслить — позитивно, — укоризненно сказал Мыш. — И медитировать почаще. Ты теперь князь. От тебя судьба государства зависит.
Ой, да ладно, бля!
— Значит, она через страх действует? — переспросил Сытин. — Эффективно, ничего не скажешь. Сам иногда так делаю.
Я искоса посмотрел на него. Представил, как Сытин превращается в чёрное облачко и витает над беззащитным кабаном.
— Хер ли ты ржёшь? — обиженно спросил Сытин.
Не выдержал и сам тоже заржал. Следом расхохотался Чупав. Даже Божен улыбнулся, нервно теребя крест.
— Кстати, Божен! — спросил его Сытин. — А ты чего в кустах отсиживался? Херакнул бы святой молитвой по этой погани!
— Я попробовал, но расстояние слишком большое, — виновато сказал священник. — А ближе подойти не успел.
— Хорошо хоть Немой вовремя сообразил котом обернуться! Немой, а как ты эту тварь так располосовать сумел? Она же, вроде как, бесплотная была?
— Мечом, — объяснил я. — Меч вместе со мной перекинулся и сработал. Только я не понял — как.
— Охереть! — удивился Сытин. — Вот умеешь ты устроиться, Немой! И княжество тебе, и меч волшебный. А всё сиротой прикидываешься
— Пожрать бы чего-нибудь!
Я устало потянулся.
— Чупав! У нас никакой еды с вечера не осталось?
Чупав нырнул в шалаш и загремел котелками.
— Крупа есть! Погоди, Немой — сейчас я каши наварю!
Под обрывом раздался громкий всплеск. На поляну одним махом выпрыгнула здоровенная буро-зелёная туша.
— Где она?! — завопила туша.
Бля, Хлюпень! На кой хер так пугать?
— Где она?! — опять спросил водяник.
— Прекрати орать! — строго сказал водянику Сытин. — Вон, Немой её спас. А Потапыч лечит.
— Немой! Спасибо!
Водяник обхватил меня перепончатыми лапищами и прижал к мокрой груди.
Э, бля! Я с лягухами не обнимаюсь!
— Отпусти Немого, Хлюпень! Лучше рыбы ему принеси — изголодался парень!
— Сейчас!
Хлюпень поставил меня на землю и прямо с обрыва шлёпнулся обратно в воду. Тут же вынырнул. В его лапах бился здоровенный серебристый голавль.
— Пойдёт?
Конечно, пойдёт! У меня аж мурашки по коже побежали от запаха свежей рыбы.
Перекидываемся, Немой!
Я мяукнул, шерсть на загривке вздыбилась от нетерпения.
— Держи, Немой! От души!
Я, урча, впился зубами в нежную рыбью мякоть.
Вот оно — счастье, бля!
Тут и Глашка подошла. Присела рядом и погладила по спине. Не отпуская рыбину, я потёрся ухом о Глашкину руку.
— Пушистый! — ласково сказала Глашка.
***
Дверь избушки скрипнула. На поляну вылез Потапыч.
Божен посмотрел на его хмурое лицо и зачерпнул кружку вина.
Потапыч долгим глотком выпил вино и обвёл нас усталым взглядом.
— А, Хлюпень, ты здесь? Хорошо!
— Как она, Потапыч? — нетерпеливо проквакал водяник.
— Херово.
— Жить будет?
Потапыч шумно выдохнул.
— Да не знаю я пока. Эта гадина её почти досуха выпила. Вот что, Хлюпень! Водоросли нужны на бинты. Те самые, помнишь?
— Сейчас принесу!
Водяник прыгнул к обрыву. Но Потапыч остановил его.
— Погоди! Ещё рыбы достань. Какую она любит?
— Жереха! Я поймаю!
— Давай, Хлюпень!
Водяник с громким плеском нырнул с обрыва.
— Покажите мне эту хрень, — буркнул Потапыч.
Долго разглядывал дохлую мару, брезгливо переворачивая её носком лаптя.
— Что скажешь, Потапыч? — не выдержал Сытин.
— Не знаю я, что сказать, Васька! — вздохнул Потапыч. — Никогда с такой тварью не встречался.