Читать интересную книгу Их любовник (СИ) - Богатырева Татьяна

— О, мои поздравления! — похоже, селедка облегченно выдохнула: с ее точки зрения, беременная леди не должна претендовать на Бонни.

Ага. Сейчас. Держи карман шире. Даже если я хочу убить Бонни Джеральда, это все равно значит, что тебе он не достанется!

— Ты разве не сказал Клаудии, caro mio?

Я нежно коснулась руки Кея, но посмотрела при этом на Бонни и произнесла «caro mio» с такими же интонациями, как на дне рождения Кея. Собственно, я только там и тогда называла Бонни так. И он это прекрасно помнил. Лучше, чем прекрасно, если верить на миг раздувшимся ноздрям и блеснувшим глазам. Я же медленно скользнула взглядом ниже, еще ниже… Не обязательно было видеть сквозь стол, чтобы знать точно: у Бонни встало. Я отлично знаю, что значит его участившееся дыхание и чуть прикрытые веки. Крохотные изменения, едва уловимые взглядом — и ясные, как надпись метровыми буквами, для меня.

— К слову не пришлось, — голос Бонни стал чуть жестче: переигрывает в попытке скрыть возбуждение.

— О, конечно, у вас есть куда более интересные темы для обсуждения, — я медленно улыбнулась, не отрывая взгляда от Бонни. — Вы ведь прекрасно знаете друг друга, раз собираетесь пожениться, не так ли, Клаудиа?

— Разумеется, мы доверяем друг другу, — селедка словно невзначай коснулась руки Бонни.

Не в первый раз. И — только она касалась его, не наоборот. Сам он не проявлял к Клаудии нежности и желания, лишь официально-показную заботу. Отвратительная игра. Будь на его месте любой из его артистов, выгнал бы с матюками и велел идти в школу, учить азы актерского. Но великому режиссеру можно.

Или великий режиссер хочет показать нам вовсе не любовь к Клаудии?

О, нет. Я не буду об этом думать, а то додумаюсь бог знает до чего. К примеру, до того, что этот чертов ужин — мольба о спасении.

— О да, главное в крепких отношениях — это доверие, не так ли, Бонни? — сказал Кей фразу, которую сказала бы я, если бы не отвлеклась на неуместные домыслы.

— Ты прав…

Я чувствовала, он чуть не добавил привычное «Британия», он даже почти искренне улыбнулся… почти улыбнулся… словно на миг почувствовал себя комфортно рядом с теми, кого любит и кому доверяет. Но тут же осекся и закрылся. Чертов придурок. Зачем ты мучаешь нас и себя? Скажи уже: все кончено. Сними чертово кольцо. Будь мужчиной, в конце концов!.. Или ты, Кей, хоть ты — расставь точки над «i», скажи ему!..

Но нет. Кей слишком сильно его любит и ни за что не сделает больно. Смешно звучит после того, как я видела Бонни на коленях у его ног, да? Слышала, как Бонни кричит под плетью? Касалась искусанных губ и рубцов на его коже…

Нет. Боже, о чем я опять думаю? Зачем снова представляю их вместе? Дура, какая же я дура! И какой же Бонни козел! Он не может не понимать, каково сейчас Кею. И не может снова прикинуться, что между ними лишь настоящая мужская дружба, ничего больше. Такого совершенства в самообмане не достиг даже Бонни Джеральд!

— Я должен был сразу сказать вам, что мы с Клау собираемся пожениться. Я сожалею, что так неловко получилось.

Слова извинений давались ему тяжело и звучали неискренне. То есть он сожалел — да, без сомнения. Ему было стыдно — опять да. Должен был — да, сто раз да. Должен был хотя бы позвонить, объяснить, что с ним происходит. Откуда такая внезапность? А главное, какого черта он всего месяц назад… всего месяц… нет. Только не разреветься от обиды. Я — леди. Леди не плачут, когда их бросает любовник. Леди улыбаются и желают ему счастья.

— Очень неловко, — холодно кивнул Кей и накрыл ладонью мою руку.

На несколько мгновений повисло молчание. Неловкое, напряженное, благословенное молчание, давшее мне возможность вздохнуть и взять себя в руки. Все же у меня нет двадцати поколений аристократических предков, и покерфейс дается мне не так легко и естественно, как Кею.

— Видимо, это была безумная страсть, — я так же холодно улыбнулась Клаудии и скользнула взглядом по ее великолепному декольте.

О да. Она определенно красивее меня. Ярче. Моложе. Фигуристее. Настоящая итальянка с огромными томными глазами, полными губами и высокими скулами, с гривой натуральных смоляных кудрей — как у Бонни, если бы он позволял им расти ниже лопаток. И голос у нее был именно таким, о каком я мечтала: богатое грудное контральто. Вот только Бонни не касается ее. Не бросает взгляды украдкой. Не продолжает ее фраз. Не улыбается одновременно с ней каким-то своим — их общим! — мыслям.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Я не мог отказать родителям в знакомстве со своей невестой, — вот теперь Бонни сказал чистую правду, и в ней прозвучало столько всего…

Моя невеста вышла замуж за моего друга, прозвучало в ней.

Моя невеста беременна от моего любовника, прозвучало в ней.

Я не мог разбить сердце мужчине, принявшему меня, как своего сына.

Я не мог разбить сердце моей матери после того, как мой отец изнасиловал ее — но она всегда любила меня и не упрекнула ни словом.

Я не мог опозорить их на всю Сицилию признанием, что я — ваш любовник.

Я не мог признаться им, что сам лишил себя возможности иметь детей.

И теперь моя бывшая невеста беременна от нашего любовника, а я…

— …Я должен жениться. Семья это самое главное. Единственное, что имеет значение.

А вот тут Бенито Кастельеро соврал. Семья — это единственное, что должно иметь значение, но это не так. Не так для тебя, Бонни. Твое сердце раскалывает от боли так же, как мое. Твой пульс рвет твои вены, твоя кровь — раскаленный яд предательства. В твоих глазах тоска и одиночество. Я вижу. Я знаю. Потому что чувствую то же самое, здесь и сейчас.

И ничего, ничего не сделаю, чтобы помочь тебе. Может быть, это — моя ошибка. Может быть, я сейчас должна сказать: остановись, Бонни, не шагай за край. Не из всякой бездны можно вернуться, Бонни. Не каждое предательство — простить.

— Ты прав, семья важнее всего, — отозвался Кей, и в его фразе тоже звучало очень много чего.

Ты — наша семья, а мы — твоя, сказал он.

Еще не поздно все исправить, сказал он.

Мы любим тебя, мы не отступимся, сказал он.

Ты можешь вернуться прямо сейчас. Просто встать и пойти домой. Пожалуйста, Бонни. Прошу тебя, — не сказал он, он Бонни услышал. Не мог не услышать.

Услышал, но ответил совсем не то.

— Я рад, что ты меня понимаешь, — и посмотрел на меня.

Зачем, Бонни? Ты хочешь, чтобы я попросила тебя? Хотя знаешь, что этого не будет. Я обещала тебе, что если ты уйдешь, то я не позову тебя обратно.

Не позову.

И плевать, что сейчас я больше всего на свете хочу шепнуть: «Бонни», — и запустить руку в твои волосы, сгрести в горсть и потянуть к себе, на себя, и пусть весь мир идет к черту…

— Мы слишком хорошо друг друга знаем, Бонни, чтобы не понимать, — продолжая смотреть ему в глаза, сказала я. — Надеюсь, твоя невеста понимает тебя так же хорошо…

Она знает, чего ты хочешь прямо сейчас? Она может дать тебе это?

Нет. Не может. Не хочет. Я не хочу, — кричали его глаза.

Зато я могу, Бонни. И ты знаешь, чего я хочу сейчас. Чего ты хочешь.

— …и может наказать больного ублюдка, — я чуть отодвинулась от стола и выставила ногу вбок, не отпуская горящего взгляда Бонни. — Если только он не попросит прощения…

Он вздрогнул, тяжело сглотнул… и, все так же не отрываясь от моих глаз, стёк со стула. На колени. У моих ног. И медленно начал склоняться к моей туфельке.

Боже, сколько отчаянной надежды, сколько недоверия, голода и счастья было в его взгляде, в его приоткрывшихся губах, в его частом дыхании, в упрямом развороте его плеч! Он словно ломал себя, словно шагал в пропасть с открытыми глазами, не зная, развернулся ли крылья за его спиной — или он упадет на далекие острые камни.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

А я… я почти не дышала, так остро и сладко было снова чувствовать его. Моего Бонни. Его наслаждение на грани агонии. И, наконец, касание его губ — и захлестывающую волну… о, боже!..

— Я прекрасно понимаю Бенито, — ворвался в наваждение отвратительно скрипучий голос. — Вместе мы справимся…