взглядом за объектом, движущимся из точки A в точку B и траекторией своего движения соединяющим две эти точки; как мы вглядываемся в окружающий нас ландшафт и очеловечиваем его; и как мы сопереживаем, то есть «подключаемся» к эмоциям других людей. Все эти аспекты предполагают направленность взгляда вовне – попытку установить связь.
Вначале о направлении взгляда. Одна из самых провидческих картин Рене Магритта – это изображенный крупным планом глаз, отражающий голубое небо и плывущие по нему облака. Это мог бы быть глаз Ива Кляйна в тот день, когда он лежал на пляже и глядел ввысь, мысленно рисуя свое имя на небосводе. Но название картины Магритта – «Фальшивое зеркало» – должно нас насторожить.
Рене Магритт. Фальшивое зеркало. 1929 © 2017 C. Herscovici, Brussels / Artists Rights Society (ARS), New York, USA
Исследования в области неврологии доказывают, что наши обыденные представления о зрительных процессах вводят нас в заблуждение. Глядя на мир, мы не видим объективной картины. Историк искусства Эрнст Гомбрих иллюстрирует это случаем из своей жизни. В Англии во время Второй мировой войны он по долгу службы постоянно слушал передачи немецких радиостанций, чтобы собирать сведения о планах и действиях противника. Сигналы были слабыми, то и дело прерывались помехами, так что разобрать все слова в предложении не было возможности. Тем не менее то, что удавалось уловить, помогало воссоздать остальное. С помощью знаний и логики он заполнял пробелы и восстанавливал связи. И теперь уже достоверно известно, что с самого детства мы смотрим на мир сходным образом. От глаз частички информации поступают в зрительную кору в затылочной части головного мозга, остальное же восполняется нашим зрительным опытом. Виденное нами ранее помогает дорисовать картину. По словам ученого-невролога Дэвида Иглмена, количество информации, исходящей из зрительной коры, в десять раз превышает количество информации, поступающей туда. Так что мы не просто заполняем мелкие прорехи – мы достраиваем бóльшую часть изображения. Не только поглощаем, но и проецируем. Мы видим посредством знания. Люди, которые долгое время были слепы, а затем прозрели благодаря хирургической операции, свидетельствуют, что, хотя их глаза функционировали совершенно нормально, мозгу потребовалось немало времени, чтобы научиться справляться с новым для него потоком визуальной информации. Видение – это история, которую мы рассказываем сами себе, основываясь не только на непосредственном зрительном восприятии, но и на всем нашем визуальном опыте.
Австралийская малышка-абориген, которая видела сначала размытые очертания, затем пространство и цвет, вскоре начинает устанавливать визуальный контакт. Она смотрит в глаза других людей. И привязывается к тем, чьи лица видит чаще. Узнавание помогает обрести уверенность, улыбки окружающих дарят ощущение безопасности и в конечном счете счастья. Она учится радоваться им. Джордж Элиот называет это «ответным взором любви». Посмотрите на мексиканскую глиняную скульптуру, также датированную серединой XI века до н. э.: мальчик тянется к взрослому, льнет к нему, заглядывает в глаза. Мужчина отвечает ему приветливым жестом, поворотом головы, устремленностью навстречу.
Возможно, изначально юноша держал что-то в левой руке, но что бы это ни было, оно не отвлекает мальчика, все его внимание обращено на мужчину. Сцепление их взглядов приковывает и наш взор. Между их глазами словно натянута струна. Струне этой три тысячи лет, но застывший в глазах вопрос и полученное в ответ терпеливое разъяснение волнуют нас до сих пор. Рука мужчины на плече юноши служит подтверждением тому, что взаимопонимание достигнуто. Юноша учится посредством визуального контакта.
«Иваново детство», Андрей Тарковский / Мосфильм, Третье творческое объединение, СССР, 1962
Советский фильм 1962 года «Иваново детство» повествует о двенадцатилетнем мальчике, открывающем для себя мир и одновременно жестокость войны. Фильм начинается с того, что Иван смотрит сквозь паутину; он идет в луга, поворачивает голову, и тут режиссер Андрей Тарковский делает резкий переход к следующему кадру: квадратный симметричный крупный план, взгляд в упор.
Кадр длится считаные секунды, но оставляет незабываемое впечатление. Иван заглядывает в глаза козла; оператор расположил камеру на уровне головы мальчика, так что мы словно оказываемся на его месте и смотрим в глаза животному. Взгляд «глаза в глаза» часто сродни потрясению. Цель детской игры в гляделки – как можно дольше не отрываясь смотреть друг на друга, пока один из играющих не отведет взгляд, тем самым разрушив чары. Тарковскому мало, чтобы действие его фильма разворачивалось лишь в плоскости социальных отношений. Он заставляет своих персонажей вступить в контакт с чем-то вечным, метафизическим. Заглянув в глаза козла, мальчик открывает ворота в мир природы, приглашая нас, зрителей, всмотреться в иную реальность, совсем нехарактерную для военных фильмов, где мы ожидаем увидеть солдат, командиров, боевые действия, героизм и страдания.
Заглядывая в глаза животного, мы заглядываем в древний мир. Миллион лет назад на земле было гораздо больше животных и гораздо меньше людей – в африканской саванне на четыре квадратных километра приходилось всего два человека, – так что наши предки жили в более тесном соседстве с животными, чем большинство из нас. Первые люди узнали бы этот образ. Они смотрели в глаза животному перед тем, как убить его или чтобы обратить в бегство. Тоже своего рода игра в гляделки. Затаился ли в глазах козла страх? Чувствует ли он наш страх? Так ли уж отличается звериный взгляд от человечьего? Можно ли сказать, что наши предки относились к животным с почтением? Понимали их? Пытались поставить себя на их место? Или этот взгляд иного существа слишком напряженный и тревожащий – или слишком краткий, – чтобы мы успели подумать обо всем этом. Возможно, подобные мысли приходят, если приходят, уже после того, как мы отвели взгляд. А что, если глаза козла – очередное фальшивое зеркало? Миг быстротечен, хотя в стихотворении Роберта Фроста «Двое видят двух» мгновение обретает недвижность камня.
На них глядела лань.
Она стояла прямо против них
И не боялась, видимо, приняв их,
Не двигавшихся, за высокий камень
С неясной трещиной посередине.
А камень даже новый ненадолго
Бывает интересен[3].
Напряжение, пугающая сила и врата в неведомый мир – вот составляющие взгляда глаза в глаза; такие контакты электризуют нашу зрительную жизнь: нам кажется, что мы заглянули в сознание другого существа. Художники давно поняли, каким потенциалом наделен подобный взгляд. Порой создается впечатление, будто персонажи картин не сводят с нас глаз, куда бы мы ни переместились. Они словно