Читать интересную книгу Нужна мне ваша фаршированная рыба (повести и рассказы) - Рафаил Гругман

А в пятидесятых годах жизнь на Брайтоне стала угасать. Молодёжь уезжала, оставляя пенсионеров доживать свой век на берегу океана. Стала меняться публика — эмигранты из Азии, местные босяки, беднота — устремились к району, где можно делать быстрые деньги. Некогда дорогие аппартменты стали стремительно падать в цене. Преступность захлестнула улицы. Бизнесы заколачивали двери и бежали прочь. Пляжи опустели. Туристы исчезли. Жители боялись выходить из дому и открывать окна.

Дядя Яша берёт паузу, чтобы слушатели осознали трагедию — гибель Помпеи, утёрли слёзы и приступили к раскопкам исчезнувшей цивилизации. Но поскольку их всего двое — Шелла и Изя — и аплодисментов не последовало, он меняет партитуру — трубы уступают место жалобному плачу скрипки. Обращённой к Изе:

— Что тебе сказать, если бабелевская Молдаванка — это аль-капоновское Чикаго, то Брайтон шестидесятых — это компот с косточками. Из Гарлема и Чикаго. За считанные годы сады белой акации превратились в кактусовые рощи. Пляжи Аркадии в голливудские сцены мафиозных разборок. Но что вы прикажете делать тем, кто в этих садах провёл юные годы? Встретил первую любовь и имел первый поцелуй? То-то и оно…

Ты что— то слышал о раввине Каханэ и “Лиге защиты евреев“? Власти не говорят об этом, но мне-то чего бояться -я ведь не собираюсь балотироваться в Президенты. В то время как белые оставили Чикаго и Дейтройт и бежали в пригороды, Брайтон оказался единственным местом в Америке, где произошла обратная картина.

С чего начиналось? Меир собрал людей, и они перекрыли Кони Айленд Авеню. Он сказал громкую речь и зажёг огонь в самых тихих сердцах. Я не был там и не могу передать дословно, но люди плакали, что он им сказал. Он задел их за живое, и это звучало примерно так: «Вы сидите по уши в яме с дерьмом и боитесь открыть рот. Так высуньте голову и чего-нибудь скажите! За вас это никто не сделает!»

Что говорить, когда до нас никому дела не было, именно Меир первым начал борьбу за право российских евреев на эмиграцию. Его люди никому не давали проходу — шумно митинговали у советского посольства, бойкотировали гастроли артистов. Конечно, они немножко нервничали и кидали бомбы. Это нехорошее дело, швырять бомбы. Но их услышали. Подключились сенаторы Лаутенберг, Джексон… Пошёл другой уровень. Деловой разговор. Мы — вам, если вы — нам. Когда надо, в Вашингтоне умеют говорить языком Молдаванки.

Вторая лекция начинается после обеда, когда Яша вытаскивает Изю пройтись по набережной. Не торопясь, доходят они до «Татьяны», и Яша приглашает племянника опрокинуть стопочку.

— Я угощаю.

Изя конфузится, и Яша сердится:

— Не морочь голову! Начнёшь работать — вернёшь две.

Закусили пирожком с мясом и продолжили прогулку.

— Слышал ты что-нибудь о Зяме Гринберге?

Изя отрицательно покачал головой, но Яша и не ждал комментариев — если в Одессе спрашивают, ответ давно лежит в кармане. В зависимости от вопроса в верхнем пиджака или в заднем брюк.

— Зяма был серьёзный человек, в Одессе директор крупного гастронома. Когда он увидел, что шантрапа не даёт людям вздохнуть, он пришёл с парой человек в полицию и говорит: «Наши дети не могут выйти на пляж и окунуть в океан ноги, чтобы не получить по морде и остаться без штанов. Наши жёны бояться зайти в лифт, чтобы не потерять сумочку или не быть изнасилованными».

— Это никуда не годится, — отвечают в полиции, — но мы не можем возле каждого лифта держать охрану, а по поводу пляжа — пусть ваши дети вечером сидят дома.

— Хорошо, — сказал Зяма, — мы понимаем ваши проблемы, но позвольте нам тихо решить свои. У нас есть хорошая традиция из нашей прежней Родины — жители гуляют по улицам и заодно смотрят за порядком. Там это была народная дружина, а здесь назовите, как хотите.

— Хорошо, — согласились в полиции, — но чтобы не было никаких грубостей. В Америке на первом месте главенствует закон.

— Что за вопрос?! — ответил Зяма, имея в кармане ответ, купленный у мальчиков Кахане. — Мы будем тихо гулять с жёнами и смотреть, чтобы после одиннадцати вечера никто громко не разговаривал.

Что дальше было, не стоит объяснять — гуляет по набережной интеллигентная пара и держит в дамской сумочке пистолет. Станиславский в таком случае говорил: пистолет стреляет, даже если его об этом не спрашивают.

На шум налетает полиция.

— Вы что-то видели?!

— Упаси Бог.

— Слышали?!

— Кажется, стреляли.

Полиция обыскивает мужчин — божьи одуванчики. А в дамские сумочки в Нью-Йорке заглядывать почему-то не принято.

И шантрапа дрогнула. Она увидела непонятную ей силу, которая пренебрегает принятыми правилами игры.

В результате, — с пафосом закончил дядя Яша, — Брайтон разговаривает по-русски. С одесским акцентом. Нравится это вам или нет. Кому же наводить порядок, открывать бизнесы и делать гешефты, как не детям Молдаванки…

В Манхэттене есть Китай-город и Маленькая Италия. Лицо русского Бруклина, словами коренных американцев, — Маленькая Одесса. Заметь, — с гордостью поднял дядя Яша указательный палец, — не Киев, и не Москва…

— А что Зяма делает теперь? — с надеждой на продолжение спрашивает Изя.

— На Брайтоне стреляли… Время было такое… Зайдём помянем…

* * *

— Ты пошёл на пляж, ты взял в карман какой-нибудь доллар?

Изя не отвечая, выразительно разводит руками.

— Ты привык. Ты знаешь, что у тебя есть жена, которая за тебя всегда должна думать. А если я захочу стакан воды или пирожок перекусить?

Они идут по Четырнадцатому Брайтону, плавно выходящему к широкой деревянной набережной (бордвоку), за которой начинается знаменитейший пляж. Изя при деле — он несёт шезлонг и ему лень отвечать на Шеллино ворчание.

В Нью— Йорке они два месяца -с июня девяносто второго. Полтора года, прошедшие после звонка Регины, проведенные на нервах, в слезах, телефонных переговорах и в сердечных приступах, постепенно стали забываться, захлёстнутые волной новых проблем. И впечатлений.

Регина, пережив тяжелейший развод, приехала с Бэллочкой зимой. По туристической визе. И осталась. Как дядя Яша и обещал, он приютил их, выделив внучатой племяннице диван в гостиной. Один на двоих. Не очень роскошно, но Регина не роптала — они с Бэллочкой не такие полные, чтобы не уместиться.

Её угнетало другое — пособие ей не полагалось, а попытки найти хоть какую-нибудь работу на кэш были безрезультатны. Толпы таких же, как и она, иммигрантов колесили по Бруклину в поисках трёхдолларового счастья. Но если легальные иммигранты, имея вэлфер, Медикейд и фудстемпы, могли не стаптывать обувь — краник капает, то ей, нелегалке, социальные блага положены не были.

Она с трудом дождалась приезда родителей и бабушки. Неделю все прожили табором у Яши. И ожили, когда Изя снял двухспальную квартиру на Тринадцатом Брайтоне. В одной спальне поселилась Слава Львовна, в другой — Регина с Бэллочкой. Изя с Шеллой принесли себя в жертву — расположились в гостиной. Со словами: «Ну что ж, возвращаемся в детство — в коммунальную квартиру по-брайтонски».

— Регина тебе ничего не говорила — она собирается с ребёнком на пляж? — продолжает допытываться Шелла. — Сегодня такая влажность, что можно задохнуться.

— Спроси что-нибудь полегче, — вяло отвечает Изя. — Она ушла утром и ничего не сказала.

Пляж — лучшее место для обсуждения мировых проблем. Не торопясь Изя и Шелла дошли до боёв в Тирасполе, начавшихся вскоре после их отъезда в Америку (Шелла: «Как вовремя мы уехали»), потока беженцев, хлынувших в Одессу, и сетовали, что в такую погоду Бэллочка не на океане. Затем они вспомнили, что разговаривая с кем-то по телефону, Регина обмолвилась, что в воскресенье утром она собирается в Манхэттен. На курсы.

— Зачем же она потащила ребёнка в Манхэттен в такую жару? — недоумевала Шелла. — Там же дышать нечем. Могла бы Бэллочку нам оставить.

— Не трогай её. Ты же видишь, в каком она состоянии.

И супруги перешли к новой теме: не мешало бы Регину познакомить с каким-нибудь стоящим парнем. Барахло мы уже имели. И они стали перебирать варианты. Под рукой — побочный эффект эмиграции — женихов оказалось много.

* * *

Подобной статистики не существует. Хотя… Что такое статистика? Результат обработки умело подобранных фактов. В зависимости от того, какой результат вы хотите получить. Посему, трудно опровергнуть или подтвердить выводы дяди Яши: по прибытии в Америку через непродолжительное время каждая третья эмигрантская семья распадается. Или даёт трещину.

— Одни семьи — бьёт себя в грудь Яша, — распадаются только на бумаге. Если сложить моё и Сонино пособие, результат окажется больше, чем на семью, вывод делайте сами. Если есть чем.

Американская корова не исхудает, если даст чуть больше молока. Тридцать долларов, полчаса в адвокатской конторе, объявляется сепарэйшен (раздельное проживание для несведущих), и без оформления развода можно продолжать жить под одной крышей. И иметь два удовольствия вместо одного.