— Боюсь, что мой брезент немного пострадал, — сказал учтивый владелец автомобиля.
Грабб согласился, что мнение хозяина в данном случае является решающим.
— Больше я ничем не могу быть вам полезен? — осведомился учтивый господин, быть может, с оттенком легкой иронии.
Берт встрепенулся.
— Послушайте, — сказал он, — тут со мной барышня. Если она не поспеет к десяти, ее не впустят в дом. Понимаете? Все мои деньги были в кармане пиджака, он еще догорает в этой куче, и до них не доберешься. Клафем вам по пути?
— Все пути ведут в Рим, — ответил учтивый господин и повернулся к Эдне. — Буду очень рад, если вы отправитесь с нами. К обеду мы все равно опоздали, так что можем вернуться и через Клафем. Нам надо в Сербитон. Боюсь, только что мы поедем не слишком быстро.
— А как же Берт?
— Не уверен, что у нас хватит места для Берта, — сказал владелец автомобиля. — Хотя мы были бы счастливы подвезти и его.
— А не могли бы вы прихватить и все это? — Берт показал рукой на изуродованные черные обломки.
— Ужасно сожалею, но боюсь, что не смогу, — ответил воспитанник Оксфорда. — Приношу тысячу извинений.
— Тогда мне придется остаться, — сказал Берт. — Надо будет что-то придумать. А вы, Эдна, поезжайте.
— Я бы лучше осталась с вами, Берт.
— Ничего не поделаешь, иначе нельзя, Эдна…
Последнее, что, оглянувшись, разглядела в сгущающихся сумерках Эдна, была печальная фигура Берта в обгоревшей, грязной рубахе. Он стоял в скорбном раздумье над грудой пепла и железных обломков, оставшихся от мотоциклета. Свита зрителей сократилась до пяти-шести человек. Флосси и Грабб тоже готовились сбежать следом за остальными.
— Выше голову, Берт! — как можно бодрее крикнула Эдна. — До свидания.
— До свидания, Эдна, — отозвался Берт.
— До завтра.
— До завтра, — ответил Берт, не подозревая, что прежде, чем им доведется встретиться вновь, ему суждено будет повидать полмира.
Берт взял у кого-то спички и при помощи их принялся разыскивать среди обгорелых остатков никак не находившиеся полкроны. Лицо его было серьезно и грустно.
— Какая жалость, что все так случилось, — вздохнула Флосси, уезжая вместе с Граббом.
В конце концов Берт остался почти в полном одиночестве, скорбная, почерневшая фигура Прометея, которому огонь принес проклятие. До этого он смутно надеялся, что наймет тележку, сотворит чудо и починит единственное ценное свое имущество, чтобы хоть как-то им воспользоваться. Но теперь, в темноте, он постиг несбыточность этих грез. Правда предстала перед ним во всей своей унылой наготе, и невозвратимость потери пронзила его холодом. Он взялся за руль, поднял изуродованную машину и попытался сдвинуть ее с места. Опасения его подтвердились, — заднее колесо, лишенное шины, смялось в лепешку. Оцепенев от горя, Берт минуту-другую постоял, поддерживая машину. Потом сделал над собой усилие, свалил все, что от нее осталось, в канаву, пнул обломки ногой, посмотрел на них в последний раз и решительно зашагал в сторону Лондона.
И ни разу не обернулся.
— С этой забавой покончено! — сказал он, — Не раскатывать больше Берту Смоллуейзу на мотоциклете, может, год, а то и два. Прощайте, веселые денечки! И чего я не продал проклятый драндулет три года тому назад, когда к нему приценялись!
3
Утро нового дня застало фирму «Грабб и Смоллуейз» в полнейшем унынии. Ее владельцы почти не обратили внимания на огромные плакаты, один за другим появившиеся в лавчонке напротив, где торговали табаком и газетами.
АМЕРИКАНСКИЙ УЛЬТИМАТУМ
АНГЛИЯ ДОЛЖНА ВОЕВАТЬ
НАШЕ БЕЗРАССУДНОЕ ВОЕННОЕ МИНИСТЕРСТВО ПО ПРЕЖНЕМУ НЕ ЖЕЛАЕТ СЛУШАТЬ МИСТЕРА БАТТЕРИДЖА
БОЛЬШОЕ КРУШЕНИЕ НА ОДНОРЕЛЬСОВОЙ ДОРОГЕ В ТИМБУКТУ
И еще:
ВОЙНА НА ПОРОГЕ
В НЬЮ-ЙОРКЕ СПОКОЙНО
БЕРЛИН ВСТРЕВОЖЕН
И далее:
ВАШИНГТОН ПО-ПРЕЖНЕМУ МОЛЧИТ
ЧТО ПРЕДПРИМЕТ ПАРИЖ? ПАНИКА НА ПАРИЖСКОЙ БИРЖЕ
КОРОЛЬ ДАЕТ БАЛ НА ОТКРЫТОМ ВОЗДУХЕ В ЧЕСТЬ ТУАРЕГОВ
ПРЕДЛОЖЕНИЕ МИСТЕРА БАТТЕРИДЖА
СТАВКА ТЕГЕРАНА
Или еще:
БУДЕТ АМЕРИКА ВОЕВАТЬ?
АНТИНЕМЕЦКИЕ ВЫСТУПЛЕНИЯ В БАГДАДЕ
МУНИЦИПАЛЬНЫЙ СКАНДАЛ В ДАМАСКЕ
ИЗОБРЕТЕНИЕ БАТТЕРИДЖА ПРИОБРЕТАЕТ АМЕРИКА
Берт смотрел на все эти сообщения невидящим взором, поверх картонки с наконечниками для насосов, выставленной в застекленной половинке двери. На нем была почерневшая фланелевая рубашка и жалкие остатки вчерашнего праздничного костюма. В мастерской с забитой досками витриной было до ужаса темно и неуютно, а выдаваемые напрокат велосипеды выглядели сегодня как никогда позорно. Берт вспомнил об их «выданных» собратьях и о том, что близится полдень, а значит, и неизбежные объяснения с клиентами. Он вспомнил их нового домохозяина, потом старого, вспомнил неоплаченные счета и всякие иски. И впервые жизнь представилась ему долгой и безнадежной борьбой против судьбы.
— Знаешь, Грабб, — сказал он, беря быка за рога, — мне до чертиков надоела эта мастерская.
— Мне тоже, — ответил Грабб.
— Я в ней разочаровался. Глаза б мои не глядели на этих клиентов.
— Да еще эта прицепная коляска, — добавил, помолчав, Грабб.
— Черт с ней, с коляской! — ответил Берт. — Я же не оставлял за нее задатка. Не оставлял-то не оставлял, но, конечно… Знаешь что, тут у нас ничего не получается. Мы все время терпим убытки. И совсем запутались.
— А что же делать-то? — спросил Грабб.
— Покончить со всем. Продать что можно за любую цену. Ясно? Чего цепляться за гиблое дело? Незачем. Это чистейшая глупость.
— Так-то оно так, — заговорил Грабб, — да ведь погибает тут не твой капитал…
— А нам-то зачем погибать вместе с капиталом? — ответил Берт, оставив без внимания намек Грабба.
— Имей в виду, что за эту прицепную коляску я отвечать не намерен. Я тут ни при чем.
— А кто говорит, что ты тут при чем? Хочешь здесь оставаться, сделай милость. С меня хватит! До конца праздников еще здесь пробуду, а потом меня нет! Понял?
— Бросишь меня?
— Брошу. Если ты хочешь остаться.
Грабб оглядел мастерскую. В ней и впрямь стало мерзко. Когда-то ее украшали новые идеи, надежда, запас товаров, перспективы кредита. А теперь — теперь кругом запустение и упадок. Вот-вот нагрянет домовладелец, чтобы продолжить скандал из-за разбитой витрины.
— Куда ж ты думаешь податься, Берт? — спросил Грабб.
Берт повернулся и внимательно посмотрел на друга.
— Я все это продумал по дороге домой и в постели. Всю ночь не сомкнул глаз.
— Что же ты придумал?
— Я наметил план.
— А какой?
— Да ведь ты хочешь остаться тут.
— Не останусь, если есть надежда на что-нибудь получше.
— Пока это только идея, — сказал Берт.
— Ну, давай выкладывай.
— Вчера девушки помирали со смеху от твоей песенки.
— С тех пор будто сто лет прошло, — вставил Грабб.
— А когда запел я, бедняжка Эдна даже всплакнула.
— Просто ей в глаз попала мошка, — сказал Грабб. — Я сам видел. Но при чем тут это?
— А вот при том.
— Каким же это образом?
— Не догадываешься?
— Уж не петь ли на улицах?
— На улицах? Ну нет. А что ты скажешь, если нам совершить турне по курортам Англии как певцам? Просто молодые люди из хороших семей решили развлечься, а? У тебя голос неплохой, у меня тоже. Да я любого из этих певцов на пляжах в два счета переплюну. А уж пыль пустить в глаза мы оба умеем. Верно? Так вот что я придумал. Мы станем петь романсы и исполнять чечетку. Вот как мы вчера дурачились. Потому мне это и пришло в голову. Программу составить — пара пустяков. Репертуар из шести песен и одну-две на бис, речитативом. У меня это здорово получается.
Грабб все еще созерцал свою сумрачную и унылую мастерскую; он подумал о своем прежнем домохозяине и о теперешнем, подумал, что вообще препротивно иметь собственное дело в этот проклятый век, который несет гибель людям среднего достатка; и тут ему вдруг показалось, будто он слышит в отдалении звуки банджо и пение выброшенной на берег сирены. Он почувствовал под ногами нагретый солнцем песок, увидел себя в кольце отпрысков щедрых родителей — недаром же они повезли их на курорт — услышал шепот: «А на самом деле они настоящие джентльмены!» — и звон падающих в шляпу медяков, а иной раз и серебряных монет. Чистый доход, ни издержек, ни счетов.
— Идет, Берт, — сказал он.
— Дело! — воскликнул Берт. — И незачем время терять.