всей красе, но впечатления на Романа не произвёл. Обычный, потёртый временем и руками ПМ, стоял на предохранителе и пока не мог представлять смертельной опасности.
Колян затрясся и негнущимися пальцами, глядя на Романа остекленевшими от страха глазами, пытался снять пистолет с предохранителя. Успел, улыбка радости и облегчения тронула его губы, но Роман оказался проворнее и в момент выстрела пистолет смотрел своим дулом в глаза Коляну. Мгновенье – много или мало, но именно через этот срок черепную коробку развалило выстрелом в упор, и серые клеточки разума полетели в разные стороны.
Теперь, когда всё было позади и адреналин покидал кровь, заработал мозг, и Роман трезво оценил ситуацию. То, что он сейчас сделал, делать не следовало. Он мог засветиться, причём совершенно напрасно.
Парни явно не из крутых, не блатные, так, шпана. Проблема решена, но трупы всё равно есть, работа грязная, могли быть свидетели. Не теряя времени, он быстро нашёл половинки банок, стёр носовым платком отпечатки и кровь, бросил их в урну.
Через секунду Роман по прозвищу Ветер покидал негостеприимный сквер быстрым, но спокойным размеренным шагом.
* * *
Иван Иванович Устюгин, настоящий, въедливый следователь, заканчивал очередной рабочий день, подшивал листы к разбухавшему понемногу делу и перемалывал в себе недавний разговор с начальством.
Его, в смысле начальство, Устюгин недолюбливал и получал в ответ сторицей. А нелюбимые руководители хотели ни много ни мало – спустить дело на тормозах. Злополучное дело за номером сорок.
В кабинете воняло, слабенький вентилятор, стоящий на столе у Иваныча, был ни при чём, потому что вонял весь собранный материал, все листы сорокового дела с висевшими на нём трупами. Ощутимо пахло смертью, сладкий приторный запах трупа лез в ноздри и навевал нехорошие мысли.
«Иван или Ваня, Иоанн» – «милость Божия» (др. – еврейский). В характере Ивана сочетаются сила и слабость, добро и коварство, душевная открытость и хитроватость, нежность и ярость.
Он настойчив и, если что-то задумает, часто идёт напролом; однако, почти достигнув цели, вдруг равнодушно свернёт в сторону. Иван открыт, отзывчив, всегда готов прийти на помощь.
Устюгин, за прямолинейность прозванный сослуживцами Утюгом, пытался отвлечься от тошнотворного запаха и прожевать полученную на днях информацию.
Несмотря на противодействие начальства, Утюг по косвенным данным, собранным по крохам, вычислил двух из трёх киллеров, замешанных в этом деле. Знал он и нанимателей, догадывался, кто третий исполнитель, и чувствовал, что именно на него идёт охота.
С помощью вездесущих и незаменимых стукачей, приносивших ему по крохе информации, Утюг в капитанских погонах лепил общую картину. Дело клеилось, но тут же разваливалось. Вопросы вставали перед Иванычем, как солдаты на параде, во весь рост.
Зачем убирать троих непохожих людей, а следом и профессионалов-киллеров? Какие же деньги должны стоять за всем этим? Зачем процветающему банку с его генеральным директором, имеющим львиную долю в уставном капитале, идти на серию заказных убийств? Каким образом здесь замешано его начальство, хотя с ним-то как раз всё ясно – деньги…
И, наконец, главный вопрос, уже вторую неделю мучивший Утюга и не дававший ему спать по ночам, – зачем дяде убирать собственного племянника?!
Капитан не любил стукачей, их слащавые лица, но вынужден был пользоваться собираемой ими информацией. В его ремесле иначе нельзя. Процедура выдавливания информации проста. Покупается бутылка водки, чаще левой, вызывается на встречу объект и путём наливаний-выпиваний выдавливается информация, капля за каплей.
Чем больше объект пьёт, тем больше поёт. Особенно старался один, Серёжа по кличке «Чистый». После второго стакана он пел как соловей. Чистый работал в бане, не той, что для народа, нет, в очень и очень престижной, поэтому имел доступ к таким секретам пьяных клиентов, что другой на его месте, покрепче характером, давно бы разбогател или получил пулю. Да что там Чистый, мало ли стукачей и прочих клопов в мире.
Иван Иванович любил думать и умел. Он строил логические цепочки, пользуясь крохами информации, слухами и профессионально развитой интуицией. Дедукция, она и в Африке дедукция. Правда, Ватсон?
Утюг посидел, пуская клубы сизого дыма, ещё немного, поплевал на ладони и, сложив папку, запер её в сейф. Выключил свет, бросив последний, как бы прощальный взгляд на надпись сразу под выключателем: «Уходя, гасите всех», – и громко хлопнул дверью.
Глава 5
Утюгу не нравилось сегодняшнее утро, сильно не нравилось. По всем приметам должно было что-то случиться, какая-нибудь дежурная гадость. Во-первых, сегодня он не проспал, как обычно, и поэтому собирался не спеша. Во-вторых, на его видавших виды ботинках порвался шнурок. И, наконец, в-третьих, самое главное, – ему приснился плохой сон.
Устюгин, выйдя из квартиры на лестничную клетку, прислушался, постоял, затаив дыхание, и переложил снятый с предохранителя ПМ в карман знававшего и лучшие времена пиджака.
В полутёмном с утра подъезде стояла могильная тишина, ни тени, ни звука, лишь двусмысленные и не очень надписи на грязно-синих стенах оживляли пейзаж.
«Вован – чмо», «Светка – …» и более цензурное, где она сравнивалась с собакой женского пола. Далее следовали в хаотическом порядке надписи про ментов и прочих жильцов дома, разбавленные рисунками эротического содержания явно не профессиональных художников.
Утюг, смешно семеня ногами по ступенькам, проскочил три пролёта и появился во дворе дома. Тишина. «Странно», – подумал он, сворачивая в подворотню. В этот момент странности кончились и начались суровые милицейские будни со свистом пуль и валянием в грязи.
Утюг инстинктивно пригнулся, спасла врождённая реакция и чувство опасности, преследовавшее его с утра. Осколок кирпичной стены ударил Иваныча в щёку, потекла кровь.
Устюгин лёжа выхватил ПМ и открыл беспорядочный огонь в сторону стрелявшего, полежал ещё немного в грязной луже и встал, отряхиваясь и фыркая, словно собака.
Вряд ли стрелял профессионал, да, впрочем, и убивать пока не хотели, возможно, решили напугать. Зря, Утюг к пугливым себя не причислял, он был осторожным, но не был трусом и, если того требовали обстоятельства, шёл под пули. «Намёк понял, – сказал он, ни к кому, собственно, не обращаясь, и добавил: – Но не учту».
«Утюг» – кличка, приклеенная к Иванычу за годы службы часто менявшимися сослуживцами, намекала на прямолинейность и что-то чугунное.
Утюг, или Иван Иванович, действительно был прямолинеен и строг, всегда старался доводить начатое дело до конца и редко слушал начальство. «Да, день не задался, хотя могло быть и хуже», – примерно с такими мыслями он пошёл к своему подъезду.
На службу пришлось опоздать, брюки и рубашка после купания в луже для выхода