– Он не пригрозил… – едва слышно я оправдывалась себе под нос. – Вы ведь его знаете…
– То есть это просто злая шутка?! Тогда зачем он приказал сделать предварительную калькуляцию экономии на фонде заработной платы?!
Я попыталась целиком спрятаться от нее за монитором.
– Мне-то откуда знать? Я здесь пустое место, уборщица, на которую чужую блузку нацепили… Не кричите так, Елизавета Николаевна, он в кабинете.
– Разве я кричу?! – у нее получалось даже визжать при шепоте. – Не-ет, Любаша! Кричать я буду, когда мне зарплату сократят! Это за что же я столько страдала, а?! Я тебя вижу, ты не настолько худая, потому отвечай! Ты в курсе, что мне всего сорок семь? А выгляжу на шестьдесят! Меня капельницами с валерьянкой раз в неделю откачивают! Я как в колонии строгого режима срок мотаю – чтобы мне потом еще и оклад срезали?!
– Что вы… Я бы вам больше пятидесяти пяти не дала, – я отвечала, потому что женщине очень требовалась поддержка.
В этот момент директорская дверь открылась, и я в страхе подскочила на ноги. Только бы начальник не начал на ее вопрос отвечать, используя притом мое имя – мне тогда не жить. Весь офис так же, как скидывался на мою премию, не поскупится скинуться и на киллера для меня.
Но шеф остановился перед столом и привычно пригвоздил женщину к полу взглядом. Заговорил спокойно и как будто даже подбирал слова:
– Добрый день…
– Елизавета Николаевна, – подсказала я ему в спину.
– Добрый день, Елизавета Николаевна. Вы опять не работаете? Не слишком ли часто вы не работаете на работе? – он расслышал мою подсказку и послушно добавил: – Уважаемая.
Меня немного ободрило его стремление соблюдать правила общения, потому я разошлась, и он вторил мне своим спокойным и уверенным голосом:
– Дело в том, что вы прекрасный специалист, Елизавета Николаевна, которого я очень ценю. И с которого, безусловно, берут пример остальные.
Главбух наверняка мои шепотки слышала, но все равно опешила от такого речевого оборота, которого от нашего нелюбимого босса уж точно не ожидала:
– Григорий Алексеевич, вы… в порядке?
– Безусловно! – ответил он после того, как выслушал мою версию на этот счет – мол, «когда вы меня вообще в порядке видели?». И далее продолжил сам, тем самым демонстрируя, что действительно способен быстро обучаться: – С такими специалистами и я, и вся компания благоденствует. Спасибо за ваш вклад в дело, Елизавета Николаевна. Но все-таки будьте любезны вернуться к работе, чтобы так все и продолжалось.
– Я… я… конечно! – она вообще позабыла русский язык. – Извините! Больше такого не повторится!
– Что вы, уважаемая, – отмахнулся он, будто отпуская ее восвояси царственным жестом, и повернулся ко мне. Произнес на той же фальшивой ноте: – Хорошая работа, уборщица, я посмотрел документ. Но буду благодарен, если ты распечатаешь его еще в трех экземплярах.
– Ноу проблем, Григорий Алексеевич, – ответила я, стряхнув оцепенение. – А после такой просьбы хоть от руки перепишу, в четырех экземплярах!
– Не надо от руки, – остановил он порыв. – Настолько дерьмового почерка я за всю свою жизнь не видел.
– Григорий Алексеевич, – упрекнула я – уже больше по инерции.
– Слово «дерьмо» тоже нельзя? – он вскинул темные брови. – А как же я буду разговаривать теперь в ресторане?.. Ладно, уборщица. Твоя каллиграфия заставляет мои глаза кровоточить. Воспользуйся принтером, исключительно из милосердия. Да, так действительно звучит лучше! Благодарю.
Кому расскажешь – не поверят. Но я видела, что он действительно старается! Даже консультировался со мной перед визитом в фабричный цех. Уж не знаю, как он разговаривал там, но в конце дня мне сообщили, что сегодня четырнадцать раз вызывали скорую для кого-то из сотрудников – дескать, они выглядели здоровыми, но несли какую-то чушь про нашего босса. На пятнадцатом припадке врачей вызывать перестали – уже поняли, что проблема не в подчиненных, а с самим боссом что-то произошло. Это к нему бы санитаров пригласить! Но, конечно, на это никто не отважился.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Я же не знала, смеяться или плакать. Он за один день учудил какой-то невероятный прогресс, но воспринят этот прогресс был самым спорным образом: люди не оценили его неожиданную приветливость, а начали подозревать серьезный полет кукушки от владельца. Но это ничего – завтра-послезавтра распространится новость о сокращении зарплат. Сразу после того, как откачают первую пострадавшую – Елизавету Николаевну, которая все-таки сделает калькуляцию и запустит начало конца. Тогда и лучший повод для обсуждений появится.
Итак, второй рабочий день из пяти был прожит. Но в восемнадцать ноль-ноль он не закончился – сразу после отбытия босса из офиса мне пришлось выступать на внутренней конференции, куда пришло еще больше народа, чем когда меня уговаривали немного поработать секретаршей.
– Что с ним вообще происходит, Люба? – требовала ответа Маргарита Семеновна. – Это ты с ним сделала? Что ты подмешиваешь в кофе?
– Сахар, – мне пришлось устало отвечать. Я видела, что они жаждут ответов, и более того – подробной лекции обо всем, что здесь происходит. – Обычный сахар. Кстати, а вы замечали, сколько сладкого он ест? Может, он потому и выбрал такой бизнес?
– Не отвлекайся от темы! – выкрикнул кто-то из толпы. – И будь с нами честна! Нам лучше сразу уволиться или сначала отыскать себе политическое убежище?
Я вздохнула и выдала часть правды:
– Вы удивитесь, но я просто заявила ему, чтобы прекратил всех оскорблять. Представляете, ему никто подобного раньше не говорил! Я всего лишь об этом сказала – и он сразу услышал. Не чувствуете, где настоящий корень проблемы?
– В нем! – Они явно не поняли, на что я намекаю. – А может, он решил стать вежливым, чтобы снизить нам зарплату до прожиточного минимума?!
Вот и началась самая скользкая тема, мне оставалось только пожать плечами. Но лучшая защита – это нападение, потому я атаковала:
– Не знаю! Но вот такой вопрос: а если вам немного понизят зарплату, но притом будут относиться по-человечески, что вы сделаете? Неужели начнете кричать, что лучше бы продолжал хамить?
Елизавета Николаевна использовала квартальный отчет как веер, но уже выглядела вполне живой и самой рациональной:
– А дело не в том, что будет дальше, Любаш, а в предыдущих издержках! Чтобы все это забыть, лично мне потребуется пара десятилетий! Ты Кейнса, что ли, не читала? Номинальная зарплата неэластична в сторону понижения! Иметь нас могут только через сокращение реальных доходов. Всю страну имеют сокращением реальной зарплаты, это даже воспринимается нормально, если не узнать случайно об инфляции, а наш – ишь! – придумал свой путь извращений, недоучка чертов! Но какой вежливый-то… я два часа от счастья в дамской комнате проревела…
Никакого Кейнса я не читала. Зато пока она переводила собравшимся мнение Кейнса о нашем боссе на русский язык, я попыталась прорваться к выходу. Но рядом со стеклянными воротами меня перехватили – видимо, не зря профессиональные охранники свою высокую зарплату получают… получали, в смысле. И перед тем, как отпустить на свободу, меня заставили поклясться перед всем коллективом, что уже завтра я непременно выясню, что такое странное задумал наш директор. Ну, я и поклялась:
– Это не входит в мои полномочия! Я тут вообще уборщица! Хотите, пыль вытру?
– Ты ведь постараешься, Любаша? – они завибрировали елейными голосами сразу с нескольких плоскостей ниже уровня моих глаз. – Люба-а-ашенька! Любонька Сергеевночка!
– Попробую, – обреченно заверила я.
Но этого было недостаточно:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– И попытаешься его переубедить, если он серьезно! Так же, как ты предыдущий вопрос уладила!
– Попробую, – я повторила совсем неуверенно. – Отпустите, люди добрые, мне еще до дома долго добираться – сначала на автобусе, потом на электричке…
– Ничего подобного! – осекла Маргарита Семеновна. – Андрей, подвезешь Любу? А с завтрашнего дня мы смены установим, кто нашу красотулю до дома будет доставлять. Кстати, сразу нужен доброволец, кто ее завтра в офис привезет! Чего же наша дорогая Люба по всяким электричкам будет шастать?