Читать интересную книгу Планета призраков - Александр Бушков

Ну, хватит. Не будем растекаться мыслью по древу. Начинаем предметный разговор – о том, как фальшивую реальность старательно мастерили всевозможные господа гуманитарии: литераторы, историки, антропологи…

Глава первая

Призрачные чешские витязи

Литератор стал фигурой общественной довольно давно, еще до того, как по Европе начало победное шествие всеобщее образование. Но эта его общественная деятельность опять-таки проистекала в относительно узком кругу – не было той самой «питательной среды».

А с всеобщим образованием, как уже говорилось, она возникла и стала размножаться так, что любой кролик обзавидуется. Ле Бон упоминает, что в его время (конец девятнадцатого столетия) только в одном французском департаменте Сена насчитывалось двадцать тысяч дипломированных учителей и учительниц, которые не могли найти себе работы. Учителей было много, вакансий мало, но вся эта образованная орава полагала для себя занятие ремеслами или крестьянским трудом «низким» и, вместо того, чтобы сменить профессию, осаждала власти требованиями пособия по безработице: они ж теперь образованные, они низменным трудом заниматься не желают…

Двадцать тысяч в одном департаменте, а департаментов во Франции тогда было более восьмидесяти. Представляете ораву? К слову, как-то так получилось, что во Франции распространение всеобщего образования оказалось неразрывно связано с упадком нравов: за полвека преступность увеличилась на сто тридцать три процента, причем к концу столетия образованщина составляла три четверти преступников…

То же положение имело место быть и в прочих европейских державах: учебные заведения ежегодно выплескивали чертову кучу кое-как образованного народа. В Российской империи их звали интеллигенцией, а Ле Бон с явной насмешкой окрестил «дипломированными господами». Дадим-ка ему еще раз слово – дельные вещи человек писал…

«Государство, фабрикующее посредством руководств всех этих дипломированных господ, может утилизировать из них лишь очень небольшое число, оставляя всех прочих без всякого дела, и таким образом оно питает одних, а из других создает себе врагов. Огромная масса дипломированных осаждает в настоящее время все официальные карьеры, и на каждую, даже самую скромную официальную должность кандидаты насчитываются тысячами, меж тем как какому-нибудь негоцианту, например, очень трудно найти агента, который мог бы быть его представителем в колониях».

За пределами Европы творилось то же самое: «В Индии, после того как англичане пооткрывали там школы, не для того чтобы воспитывать, как это делается в Англии, а для того только, чтобы обучать туземцев, вследствие чего в Индии и образовался специальный класс ученых, „бабу“, которые, не получая занятий, становятся непримиримыми врагами английского владычества. У всех бабу, имеющих занятия или нет, первым результатом полученного ими образования было понижение уровня нравственности. Этот факт, о котором я много говорил в своей книге „Индийская цивилизация“, констатируется всеми авторами, посещавшими Индию».

К Китаю Ле Бон столь же критичен: «Мы можем наблюдать то же самое в Китае – стране, также управляемой солидной иерархией мандаринов, где звание мандарина, так же, как и у нас (молодчага! – А. Б.), достигается путем конкурса, причем все испытание заключается в безошибочном цитировании наизусть толстых руководств. Армия ученых, не имеющих никаких занятий, считается в настоящее время в Китае истинным национальным бедствием».

Уж не сгустил ли краски французский реакционер? Нам ведь долго вдалбливали, что Китай мог как раз служить примером для остального человечества: там всем заправляли «ученые мужи», которые получали очередные должности только после сдачи сложнейших экзаменов. Так, мол, «выковывалась интеллектуальная элита».

Давайте приглядимся…

Вынужден разочаровать иных наших интеллигентов, в годы перестройки по невежеству своему взахлеб хваливших китайскую систему (мне попадался на эту тему добрый десяток статей). Беднягам, должно быть, приятно было полагать, что существовала все же страна, где «всем руководили ученые».

Увы, увы… Знаменитая китайская экзаменационная система в реальности представляла собой кузницу кадров для подготовки классического служилого дворянства. В европейских странах с дворянством обстояло по-своему, а в Китае – по-своему, вот и вся суть, а в Китае, чтобы стать дворянином, нужно было сдать экзамены и получить степень – специфика-с…

Вообще-то бытовали легенды, что до XIV века в Китае соискатели ученых степеней и в самом деле должны были продемонстрировать недюжинные знания в философии, литературе, истории, да вдобавок показать, что умеют творчески применять эти знания. Но, поскольку история Китая до XIV века откровенно легендарна (я об этом уже писал подробно в паре книг и повторяться не буду), то и относиться к этому следует, как к легенде…

При династии Мин (1368–1644 гг.) и сменившей ее маньчжурской династии Цинь, то есть в исторически достоверные времена, экзаменационная система была невероятно сложным бюрократическим предприятием.

Судите сами. Сначала «экзамен на чин» проводился в уезде – низшей административной единице…

Стоп, стоп! Немаловажное уточнение.

Не было ни экзаменаторов, задававших вопросы, ни билетов с задачами. Экзамен сводился к тому, что испытуемый писал сочинение. Только не подумайте, Бога ради, что это было простым делом. Наоборот, вовсе даже наоборот… Сочинение обязательно должно было состоять из восьми частей и, мало того, содержать строго определенное количество иероглифов. За лишний или недостающий «заваливали без права на пересдачу». Само сочинение представляло собой комментарии к строго определенному количеству «канонических» ученых книг – и комментарии требовались не собственные, а опять-таки укладывающиеся в известное число «узаконенных толкований». Грустновато, не правда ли? Легко догадаться, что при такой системе выигрывали в первую очередь не самобытные умники, а зубрилы, своих мыслей не имевшие, но навострившиеся жонглировать цитатами. Нечто, как две капли воды напоминающее советские экзамены по марксизму-ленинизму…

Выдержавшие уездный экзамен допускались к областному. Если и там им везло, они получали звание «туншэн». В переводе с китайского это означало просто-напросто «ученик» и означало лишь то, что почтенный туншэн имеет право сдавать третий экзамен, на получение ученой степени. Если сей кандидат не трогался умом (а хватало и случаев помешательства, нервных срывов) и ухитрялся сдать третий экзамен, он наконец-то получал вожделенный титул «шеньши», т. е. «ученый».

Собственно говоря, с этого момента карьеру можно былое считать удавшейся. Из шеньши и набирали разномастных чиновников – до низшего уровня. Честолюбивый (или особенно алчный) субъект, желавший подняться повыше, мог прорваться на экзамены в главном городе провинции, а после этого, если получится – и в столице. Кроме этого, были и другие бюрократические придумки: существовало Государственное училище, куда принимали особо отличившихся, которым, легко догадаться, было уже проще после соответствующего обучения сдать очередные экзамены. Был еще и своеобразный «кадровый резерв»: специальная комиссия императорского двора изучала кандидатов, дважды проваливших столичные экзамены, и часть из них все же пристраивала на должности вроде начальника уезда. И венчали пирамиду дворцовые экзамены.

Как видим, высокой наукой и не пахнет. Все вышеописанное преследовало одну-единственную цель: готовить государственных чиновников – наместников провинции, начальников областей и уездов, управителей городов, казначеев, судей и прочее, как выражались в России, крапивное семя. Нетрудно догадаться, что на всех этих постах нелегко было выкроить время для ученых занятий. Существовала, правда, в императорском Китае академия с академиками-ханьлинями, но занимались они не наукой, а исключительно составлением летописей, хронологии и толкованием императорских указов…

А главное, свежеиспеченные чиновники вовсе и не горели стремлением заниматься учеными материями. Шеньши обретал более интересные заботы. Кстати, именно эту прослойку мы знаем главным образом не по китайскому названию, а по придуманному европейцами термину «мандарин» (к цитрусовому фрукту это не имеет никакого отношения, поскольку происходит от китайского слова «мандар» – «управитель»).

Эх, как вольготно и сытно жилось господам мандаринам! Вообще-то им тоже приходилось соблюдать некие регламенты, дело в том, что мандарины делились на девять рангов и каждому предписывалось соблюдать кучу условностей касаемо не только одежды, но и жилища. Мандарины первого и второго ранга имели право на фундамент дома высотой в пол-аршина, зеленые ворота и комнаты определенного размера. Мандарины третьей, четвертой и пятой степени должны были иметь фундамент пониже, комнаты поменьше, а ворота исключительно черные. Даже кольца, за которые ворота открывают, строго зависели от ранга: кому положены медные, кому оловянные, кому железные. Точно так же строго было расписано, как должно обстоять дело с зонтиками, посудой, одеждой, шторами и т. д. За малейшее нарушение этой сложной системы мандарину грозило суровое наказание вплоть до разжалования и ссылки.