Читать интересную книгу Oн и Она. Истории любви (сборник) - Наталья Костина

– Положить рыбки, Олечка?

Олечка помотала головой – она только-только получила диплом врача и всегда лучше всех знала, чем нужно питаться. Накрытый свекровью, специально взявшей для этого два отгула, богатый стол она игнорировала. Рыбку есть было категорически нельзя, потому что ее неизвестно где выловили, и кто знает, какой завод сливал в реку, где жила эта рыбка, бог знает какие отходы. Мясо кишело гормонами и глистами. Яйца и сливочное масло употреблять было невозможно из-за холестерина, холодец – тем более. В свежих помидорах копились какие-то соли, а уж помидоры маринованные были и вовсе чистая отрава. В колбасе – красители и глутамат натрия. В майонезе ничего живого отродясь не было, но зато присутствовали эмульгаторы и загустители. Питалась Олечка преимущественно кашами, хлебом и фруктами.

Невестка протянула руку, взяла из вазы крупное, красное, с восковым налетом, произведенное, скорее всего, в Польше по интенсивным технологиям яблоко и с хрустом его надкусила. Яблоко было именно произведенным, а не выращенным, потому как такие нечеловеческих размеров яблоки обычным способом вырастить невозможно. Марина, окончившая биофак и всю жизнь имевшая дело с растениями, могла бы порассказать Олечке, что вырастить такое красивое яблочко без единого пятнышка и червоточинки можно, только опрыскивая деревья не менее шестнадцати раз, да еще и накачивая землю химикатами, – могла даже перечислить, какими именно. Но Марина не делала этого, потому что тогда остались бы лишь каша и хлеб. Да и сына и будущего внука было жалко.

Круги перед глазами сменились тупой болью в затылке и висках, и она поняла, что подскочило давление. Потихоньку выбравшись из-за стола, Марина добрела до ванной и, не думая о том, что от укладки ничего не останется, обильно смочила виски и лоб холодной водой.

– Мариш, ты чего?

– Ничего, Вась… Голова что-то…

– Анальгину попросить?

– Не надо. Пойдем лучше домой, а?

– Рано еще. Неудобно. Да и дома что делать? Футбол я уже пропустил…

Муж Вася был святая простота и свет в окошке и достался Марине явно случайно, потому что мужей таких не выпускали, наверное, уже лет пятьсот. Он был не какой-нибудь там ширпотреб, а явно антиквариат и штучная работа, суперприз, выигранный ею дуриком по трамвайному билету. Вася не курил, пил очень умеренно, да и то только в гостях, и Сашку растил как родного. Да он и был ему родным, родней некуда. И ни разу за двадцать с лишком лет, прожитых бок о бок с Мариной и сыном, не заикнулся, что хорошо бы и кровных детишек завести.

Основательно забытый и даже, можно сказать, похороненный очень глубоко в Марининой памяти бывший, Антон, к детям, как оказалось, был совершенно равнодушен, но процесс воспроизводства, как говорится, очень ценил. За три года обоюдных мучений Марина сделала четыре аборта; последний из них, неудачный, и лишил ее способности родить Васе наследника. Но Вася был истинным праздником души: писал какие-то мудреные программы, смотрел раз в месяц футбол, потому что такова была обязанность мужчины, безо всякой обязанности любил Сашку и, тоже раз в месяц, в одно из воскресений, прихватив сына, ездил с друзьями на рыбалку. Все остальное время он был полностью и целиком Маринин.

– Ну что ж… Домой так домой.

Он заглянул в кухню, где мать Ольги, их сваха, готовясь подавать горячее, шумно перемывала в мойке посуду, обвязав фартуком тучное тулово, а сват споро перетирал тарелки, и вежливо попрощался. В единственной комнате уже танцевали, придвинув стол к стене, и Ольга гнала курящих друзей своего мужа на лестничную площадку. Вася улыбнулся, помахал сыну рукой и подхватил под руку уже одетую жену – ему показалось, что Марина вот-вот упадет в обморок. С ней такое уже бывало – и от духоты, и от переутомления.

Дома он заботливо уложил Марину в постель, подоткнул одеяло, принес лекарства от давления и головной боли, погладил жену по ноге и, раз уж не досталось именинного торта, отправился в кухню пить чай с булкой. Потом он лег рядом с женой и очень быстро уснул, а она всю ночь ворочалась с боку на бок, переживая предательство сына. К утру она поняла, что случившееся вчера вечером было не предательством единственного ребенка, а справедливым возмездием.

Ведь помимо мужа Антона у Марины когда-то была и свекровь, которая слезно просила не называть ребенка Александром, потому что по странному – а теперь Марине казалось, что вовсе и не по странному! – стечению обстоятельств первого мужа свекрови тоже звали Александром. И этот Александр чем-то обидел бывшую свекровь так, что обида за долгие годы не рассосалась и не поросла быльем. И маленький мальчик Александр был никогда не отпадающей коростой на никогда не заживающей ссадине. Но Марина была молодая и глупая, и имя это было у нее любимое. Антон не возражал и даже, помнится, что-то такое сказал, как вчера Сашка… Что-то такое… Она мучительно попыталась вспомнить, что же именно сказал тогда, двадцать шесть лет назад, ее первый муж, но слышала только голос своего родного сына. Своей кровиночки, которую она назвала, как сама захотела… И теперь вот Сашка назовет сына Антоном. Создаст традицию. Даже не создаст, а поддержит, потому что она сама, она сама!.. «А потом Сашка бросит Ольгу», – вдруг почему-то подумалось ей. Почему? Этого она не смогла бы объяснить. Да, и Антон вырастет, женится и назовет сына Сашкой. Кольцо. Все движется по кольцу. Когда-то, давным-давно, она обидела свекровь, а теперь она сама свекровь, и родной сын плюнул ей в лицо.

Весь следующий день она провела, как сомнамбула, – не помнила, что делала, не чувствовала вкуса еды, не заметила, как в автобусе выронила перчатку… Подруга Тамара ее не поняла – хоть и сама вырастила сына без отца, но Маринину проблему посчитала высосанной из пальца, слюнявой рефлексией:

– Да пусть как хочет, так и называет!

– Да пойми ты, Томка, он ведь нам даже алименты не платил! – Марина чувствовала, что говорит не то, но четко выразить мысль не давало ее слишком сложное устройство.

Тамара же была простой, но надежной, – и именно эта противоположность характеров и сплачивала их все годы дружбы. Но Тамару можно было пронять только сугубо материальными доводами вроде алиментов – так же, как крепкую крепостную стену мог пробить только окованный железом таран, но никак не ветер, пусть даже и ураганный. Однако брошенный Мариной камень в виде алиментов оказался не тем, что могло пробить брешь.

– Ну и что? Мой урод тоже не платил. Живы же, здоровы. У тебя Васька компьютерный гений, вон сколько заколачивает. Мало вам, что ли? Да и вообще, лишь бы ребеночек здоровенький был…

Марина пустила в ход последний аргумент:

– А если твой Валерка сына именем бывшего мужа назовет?

– А какая разница? Имя как имя. Как захочет, так и назовет. – Тамара пожала мощными плечами.

В отличие от Марины, жалеющей у себя в теплице каждый хилый росток и признающей право любой былинки на жизнь, была она вообще толстокожей, как и ее любимые суккуленты, секцию которых она вела, и тонкие нюансы от нее ускользали. Тамарина жизнь была четкая, яркая и простая, как детская книжка-раскраска.

Вечером Вася стал приставать с расспросами – заметил и припухшие глаза, и севший голос. Он, сущий ангел, по какой-то случайности упавший на землю, и чаю с малиной принес Марине, устроившейся в кресле, и пледом ее укрыл, и выспросил-таки у жены, что с ней не так. Однако же поскольку он был не человек, а ангел, советы его для обычной жизни не годились, а посоветовал Вася объяснить сыну, как ей будет тяжело, если ребенка назовут так, как он решил, и какое облегчение она испытает, если имя внуку выберут другое. Или с Олей поговорить. Ничего Вася в жизни не понимал, ни в чем, кроме своего компьютера, не разбирался. Если Марина Сашку попросит не называть внука Антоном или, чего доброго, обратится с этой просьбой к Ольге, тогда уж как пить дать именно так и назовут. Это как с продавщицей, торгующей яблоками. Если не просить, а стоять с каменной рожей, то положит хорошие, а если заискивать или, не дай бог, пальчиком тыкать, то непременно наорет, еще и гнилье сунет. Да и не привыкла Марина просить. Но Вася настаивал, и Марина пошла к детям.

Жили они недалеко – две остановки трамваем вверх по улице и от перекрестка пешком вглубь микрорайона. Купила мандаринов – «Слава тебе, Господи, что ничего не знаю о том, как их выращивают где-то там, в Марокко или Испании, – сказала себе Марина. – Может быть, и сами, без всякой химии растут. И собирают их простые и веселые крестьяне, и всегда там светит солнце, такое же яркое, как мандарины, и всегда лето. А у нас все в сером, черном и коричневом цвете, и вечная слякоть – то заканчивается зима, а весна никак не начнется, то сразу за весной начинается осень». На ней самой были темно-серая куртка и черные сапоги, и зонт в руках коричневый. И зачем она его купила, когда можно было взять красный? Марина не смогла ответить на этот вопрос.