В этом плане всем другим мирохозяйственным системам и цивилизационным платформам предстоит еще пройти свой путь на Голгофу, столкнуться с жесточайшими последствиями кризиса мирового индустриализма, отягощенного деструкцией глобальной хозяйственно-финансовой системы и распадом универсального неолиберального жизненного устройства. Причем, избежать этого не удастся никому: ни Америке, ни ЕС, ни Китаю, ни Японии, ни другим странам мира.
Таким образом, геополитическая и геоэкономическая конкретика, коренящееся в исторической традиции несходство культурно-цивилизационных кодов и, наконец, принципиальная асимметрия потенциалов адаптации к существованию в условиях системного и структурного кризисов делают жесткое противостояние России и значительной части элит Соединенных Штатов обязательным условием перехода к новому миропорядку. Этот миропорядок будет формироваться на базе Третьей (Четвертой) производственной революции, скачкообразного нарастания трансграничных и межконтинентальных антропотоков и формирования зон нестабильности и несостоявшихся государств.
Возникает вопрос: с кем конкретно противоборствует Россия? Зачастую противная сторона отождествляется с теми или иными странами, их союзами и даже с этническими группами или представителями тех или иных конфессий. Представляется, что это путь в тупик, поскольку поиск врагов по географическому, национальному, конфессиональному и другим подобным признакам не раз приводил нашу страну к серьезным неудачам и поражениям.
Ответ на заданный вопрос предполагает определение субъектов исторического действия. В качестве таковых выступают элитные группы и управляемые, а также взаимодействующие с ними слои и группы населения, формальные и неформальные институты и другие социальные организованности. Значительная часть правящей западной элиты и контролируемые ей группы, структуры и иные организованности западных обществ, связали свою судьбу с финансизмом. Именно они являются тем субъектом исторического действия, с которым ведет противоборство формирующийся российский субъект стратегического действия.
Такой подход имеет как минимум два следствия. Во-первых, любое противоборство с какой-либо внешней по отношению к стране силой автоматически предполагает и наличие внутреннего противоборства с той или иной степенью жесткости. Те элитные паттерны и контролируемые ими группы населения и иные организованности, которые объективно связывают свою жизнь с существованием финансиализма, являются такими же субъектами противоборства, как и внешние противники. Во-вторых, поскольку на Западе, так же как и на Востоке, отнюдь не все национальные и наднациональные элитные сети и управляемые (взаимодействующие с ними) группы населения и иные организованности связывают свое будущее с финансизмом и поздним индустриализмом, то они объективно являются в той или иной мере на тот или иной период времени союзниками российского субъекта исторического действия. Поэтому, используя термин «Запад», надо всегда помнить, что Россия противоборствует не с Западом как таковым, а с определенными группами в его элите и с организованностями в населении западных стран. Сводить сложность субъектов противоборства к теоретическим концептам «народов моря и народов суши», исконно враждебным конфессиям, государствам и т. п. является пропагандистским упрощением, крайне вредным при ведении реального жесткого противоборства.
В условиях системного нарастающего кризиса глобального позднего индустриального общества финансиализированной экономики, война стала выполнять несколько иные функции, чем ранее. Она является не только и не столько способом насильственного решения различного рода противоречий между субъектами мировой политики, к которым относятся как государственные, так и негосударственные акторы, сколько способом выиграть время и ресурсы для того, чтобы выжить в условиях системного кризиса, и по возможности перейти в следующую стадию. Для этого необходимы время, технологии, ресурсы, и что крайне важно, максимальное ослабление всех потенциальных конкурентов. Причем, лучшим способом ослабления является не нанесение им тотального поражения, а лишение их субъектности. Иными словами, превращение государств и негосударственных акторов в инструменты для достижения целей победителя. В начале XXI века политики и политологи все чаще говорят о новой холодной войне. Точнее о холодной войне нового типа, которая является составной частью общего концепта современных войн.
При этом, как хорошо известно, не только из конкретной истории, но и из прикладной математики, любые конфликты в условиях слабой согласованности интересов, имеют тенденцию к эскалации, переходу к жесткому противоборству, а затем и к насилию. Именно под этим углом зрения необходимо рассматривать процессы трансформации природы войны, появление новых ее видов, форм, полей боя и пространств противоборств.
Без малого 25 лет назад подавляющая часть американской правящей элиты, как уже не раз бывало в истории, приняла желаемое за действительное.
Важные, но не критические обстоятельства, были приняты за решающие факторы и в итоге иллюзии заместили собой реальность. Характерно, что посвященная распаду Советского Союза, долгие месяцы державшаяся в числе международных бестселлеров, получившая все возможные премии и переведенная на множество языков, включая русский, книга П. Швейцера, называется «Победа»[9]. Она была написана на основе десятков интервью с наиболее высокопоставленными лицами из администрации Р. Рейгана, и частично Д. Буша-старшего, и явилась для Америки своего рода документальной летописью решающего победного сражения в «холодной войне».
Иллюзорное восприятие реальности породило выдвижение американским правящим классом новой концепции безусловного глобального доминирования и однополюсного мира. Кстати, несмотря на все многочисленные сложности последних лет, не далее как летом 2014 года Б. Обама по сути подтвердил верность этой концепции, принявшей форму тезиса об американской исключительности[10].
В сфере традиционных войн доктрина глобального доминирования должна была реализовываться через сетецентрические войны. Культурно-информационное господство должно было быть обеспечено инструментарием «мягкой силы». Геополитическое превосходство должно было обеспечиваться методом «управляемого хаоса». А для жесткого политического противоборства и наказания непокорных предусматривались «цветные революции».
Прежде чем перейти к реалиям сегодняшнего дня необходимо коротко рассмотреть итоги использования указанного выше американского инструментария обеспечения мирового доминирования.
Поскольку сердцевиной принципа глобального доминирования, опирающегося на господствующую мощь, являются Вооруженные Силы США, начать анализ целесообразно с так называемой сетецентрической революции в военном деле.
В работах военных теоретиков и практиков для этого феномена имеются различные названия – сетецентрическая война (США); комплексные сетевые возможности вооруженных сил (Великобритания); информационно-центрическая война (Франция); комплексная сетевая война (Австралия); сетецентрические операции (Нидерланды). Авторами концепции сетецентрической войны считаются вице-адмирал Артур Себровски и старший офицер Джон Гарска. В 1998 году они опубликовали работу под названием «Сетецентрическая война: ее происхождение и будущее»[11]. Статья произвела эффект разоравшейся бомбы в военных и научных кругах США. Заложенные в ней идеи легли в основу перестройки Вооруженных Сил США.
Нельзя не отметить, что основные принципы и многие конкретные направления сетецентрического способа ведения войны были разработаны более чем за 10 лет до американцев Маршалом Советского Союза Н.В. Огарковым[12]. При этом, в отличие от американских теоретиков и практиков, он прекрасно отдавал себе отчет в том, что речь идет не о революции в военном деле и даже методах ведения войны, а об объединении усилий средств разведки, управлении войсками и огневым поражением на основе новых методов сбора, обработки и передачи информации.
Проанализировав более чем десятилетнюю практику применения сетецентрического подхода, известные российские военные эксперты Матвиенко Ю.А, Ковалев В.И. и Малинецкий Г.Г. в своей итоговой обобщающей статье «Концепция «сетецентрической» войны для армии России: «множитель силы» или ментальная ловушка?» справедливо замечают, что сетецентрическая война – это не новое поколение войн, не революционный переворот в военном деле, она «не может определять формы и виды ведения боевых действий, а представляет собой лишь новую систему взглядов на управление вооруженными силами и боевыми средствами, ориентированную на достижение информационного превосходства над противником и предусматривающую увеличение их боевого потенциала за счет создания единой информационно-коммуникационной сети, связывающей датчики (источники данных), лиц, принимающих решения и исполнителей (средства поражения), а не за счёт простого количественного наращивания боевых средств («платформ»), как это было принято при организации боевых действий до настоящего времени»[13].