— Ты что-то хотел спросить, сын мой Герик?
— Да, отец Рэба. Не пойму я, никак не пойму, почему нельзя оставить только святые книги? Почему нельзя взять и уничтожить всех светских книгодержцев? Нас ведь учили ненавидеть мерзких книгочеев. Книгочей — это посланец ада, сын Сатаны, шпион, сволочь, и их еще спасать, да их…
Голос сорвался, мальчишка только рукой махнул со сжатым кулачком. Худ. Тщедушен. Лишь глаза горят из-под челки. Ох этот руматовский блеск в глазах. Как же они все одинаковы.
— Герик, сын мой, запомни, книгочей книгочею рознь. Вреден умствующий книгочей, разрушающий основы, претендующий на истину, будто вся она не у господа нашего. Такого — конечно.
Епископ сделал выразительный жест и продолжил:
— Но ведь есть и другой книгочей. Трепещущий пред властями, кои от Бога, книгочей — патриот Арканара, устремляющий свое ничтожество на его величие. Прославляющий мудрость владык и улавливающий любое поползновение государственных нужд. Вот какой книгочей нам нужен. Понял, Герик?
Мальчишка только засопел в ответ. Глаза опущены, но стоит набычившись.
— У тебя сомнения, сын мой?
— Как можно. Но не верю, не верю я этим гадам! Почему Господь только попускает книгочеев?
А ведь прав мальчишка. Сам не знает как прав! Рэба вспомнил Циторика Хромого, который на первом же, нет, не допросе, на первом же духовном собеседовании выдал лучшего друга-поэта, собственноручно потом швырял в очищающий огонь свои книги и за гроши, за похлебку на королевской кухне сочинял оды сановникам и серой гвардии.
Все? Думаете, на этом кончился книгочей? Нет, тут-то все и началось. Вдруг ни с того ни с сего этот жалкий Циторик, эта ошибка господа, сочинил вреднейший памфлет «О бандитской природе серой власти», в которой так высмеял власть торгашейи лавочников, что серые до сих пор зубами скрипят только при упоминании его имени. Сам же Циторик бежал из города, скитался, когда же анонимность автора была раскрыта, Циторик под самым носом у имперских судей бежал в Соан, потом к пиратам, где и пропал в безвестности.
Ненадежны, ох ненадежны эти книгочеи, даже самые продажные из них. Такова их богомерзкая натура.
— Садись, сын мой. Ты спрашиваешь: зачем господь попускаеткнигочеев? А зачем он вообще попускает зло в этом мире? Задумайтесь, дети. Это важно. А для того Всевышний попускает в мир книгочеев и всяческое зло, чтобы творить из него добро. Но мы в смирении нашемне смеем уподобляться Всевышнему. Мы только молот, лишь орудие в руках господа, которым он выковывает из мерзкой руды зла разящий стальной меч. Мы молот господа во славу его.
Мальчишка сел, так и не подняв взгляд на епископа. Тот покачал головой.
Ничего ты, Герик, не понял. В твоей головенке, кроме единственной мыслишки «бей книгочеев, бей чужаков!», еще не скоро что-либо поместится. Пусть. Это неизбежное начало. Затем я и создал Патриотическую школу, дабы выковать из вчерашних недорослей и балбесовкогорты патриотов. Спасительная, тупая ненависть национализма еще превратит вас, жителей Нахраповок, Зряшных Потрошиловок и, как их там, Облизаловок, в народ единой, великой страны. Да, через тысячу лет национализм покажется вам идейкой несколько вонючей (национализм не бывает первой свежести), но как иначе выжить в эти далеко не благоухающие времена? Так что зубрите, зубрите, будущие спасители отечества…
И отвесив замечтавшемуся в окно сопливому «спасителю» увесистую затрещину, Рэба продолжил чтение трактата.
Посланник от Рыжего, юркий монашек с постным ликом и блудливыми глазками, догнал дона Рэбу почти у самых дворцовых ворот. На полоске пергамента было всего два слова — «Пьяная Берлога», под ними карикатурно изображен кабан, больше смахивающий на собаку, и рядом нарисован щит с гербом Руматы Эсторского. Сей ребус Весельчака расшифровывался просто: во-первых, убежище отца Кабани найдено, и находится оно в Пьяной Берлоге, во-вторых, умыкнуть оного отцаоттуда нет никакой возможности ввиду присмотра со стороны Руматы и его друзей. А отец Кабани был нужен! Ох, как нужен! Хорошо, что Мечтатели не догадываются, кто у них в руках. Или все-таки догадываются?
Рэба поднял голову. Закатывающееся светило садилось прямо на крышу королевского дворца, высвечивая каменные статуи легендарных воинов Таргота, расставленных по периметру крыши. Шесть воинов Ужаса и шесть воинов Бездны по преданию спасли Первое Царство от нашествия варваров и пармодийских пиратов.
Предводителя воинов на крыше не было. Молва гласила: статуя Таргота вышла из рук скульпторов столь страшной и впечатляющей, что не кто, иной как сам святой Мика, проклял греховное изваяние, после чего была молния и был гром, и разверзлась земля, и ухнуло каменное чудище в тартарары. По той же древней легенде возвращение Таргота Проклятого произойдет в ночь, когда огонь и меч будут царить на улицах Арканара.
Предвкушая близкую уже ночь, министр быстро зашагал в сторону дворца. Время вечных вопросов прошло. Но Пьяная Берлога, эка придумали Мечтатели! Я понимаю их пафос: устроение миров, пришпоривание прогресса, преобразование укладов, обновление цивилизации — это все мне близко, понятно. Но зачем переустройством вселенной надо обязательно заниматься в Пьяной Берлоге, почему все дело реформирования миров должно провоняться сивушным духом — вот чего я в толк не возьму!
Начинались сумерки, приближалось то недолгое равновесие света и тьмы, когда все зыбко, все в дымке и в каждом темном углу чудится невесть что.
На смотровой площадке под самой крышей дворца стоял молодой стражник. Не раз ему приходилось слышать от старших товарищей рассказы о проклятой Святым Микой статуе Таргота, но во что только не верят эти старые дуралеи!
Парень задрал голову к темнеющим небесам с быстро и низко летящими облаками. Прямо ему в лицо яро скалился каменный воин Ужаса, громадный истукан, потемневший и потрескавшийся от времени, с занесенным мечом в руке. Парень ухмыльнулся и стал спускаться. Он успел сделать несколько шагов, когда вдруг понял, чтоэто шагин ее г о. Молодой стражник остановился, а шаги нет, гулкие, громовые, где-то над головой, и они приближались. Мерные шаги. Не человеческие. И с каждым из них в мире становилось все темней, словно само светило затаптывалось ими все глубжеи глубже за горизонт.
Мир накрыло тенью — гигантская фигура застыла рядом с воином Ужаса на самом краю крыши. Черный плащ, сверкающий черным мрамором панцирь, рогатый боевой шлем — это мог быть только он, Таргот.
Плащ распахнулся, и небо стало черным. Увиденное было стольстрашным, что паренек присел, а когда каменное чудовище сделало шаг и стало падать прямо на него, он просто закрыл глаза и молился, молился, молился…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});